Sons & Mothers

Его мать мертва. Джеймс Касл осознает этот четко, слишком четко, слишком ярко для того, кто только что вышел из комы. мама мама мама Его мать мертва. Окончательно. Бесповоротно. Навсегда. мама мама мама Он не собирается сражаться с самим собой. Не собирается делать хоть что-то, чтобы встать с проклятой больничной койки. Он вообще не понимает, почему его вернули с того света. Ведь там он был с ней. мама мама мама - Все не настолько плохо, как тебе кажется, - твердит Максвелл, сосредоточенно всматриваясь в его результаты МРТ. – Если ты захочешь, ты сможешь ходить. Только выполняй все предписания. Он не хочет. Не хочет лекарств, капельниц и сеансов массажа. Не хочет ежедневных сражений с самим собой за право остаться калекой. Навсегда. мама мама мама Он хочет одного - сдохнуть. Сейчас. Завтра. Ночью. Сдохнуть и снова оказаться там, где есть единственный родной ему человек. мама мама мама Почему я не мог остаться с тобой, мама? *** Он никогда не видел её такой – разъяренной фурией, которая едва сдерживает себя, чтобы не вцепиться ему в глотку. Джеймс ловит себя на мысли, что в этот момент она даже красива. По особенному красива. - Черт тебя подери, Джеймс Ричард Касл! – Эмили наклоняется к нему, почти соприкасаясь с ним носами. Шипит, яростно всматриваясь в его воспаленные от бессонницы глаза. - Ты не посмеешь умереть без моего на то разрешения! - Ты не моя мать! Обвинение вылетает пулей – бронебойной. В упор. Эмили, вопреки этому, не падает с размолотой в фарш грудной клеткой. Улыбается. Она улыбается, резко сменяя гнев на милость, протягивая руку, чтобы прикоснуться к его впалой, заросшей щетиной щеке. Говорит что-то настолько простое, что-то, что он всегда знал, и от чего слезы скапливаются в уголках глаз. - Я не твоя мать, - она стирает слезинку пальцем, позволяя ему плакать, потакая этой минутной слабости, - вот только ты – мой сын.