Я вернусь, обещаю

      Джон помнил, когда он увидел её впервые. Они были ещё совсем детьми, но он всегда помнил отчётливо, как она появилась в замке. Отец спас её от преследователей. Она была истощена и находилась на грани жизни и смерти, когда нашла приют в этих стенах. Он убедил Роберта Баратеона оставить в живых маленькую дочь Безумного короля, когда её обнаружили прячущуюся в одном из домов в Речных Землях. Он поклялся, что если девочке сохранят жизнь, он сделает так, что она никогда не станет угрозой короне. Слову Старка всегда можно было верить, оно спасло её жизнь. Дейенерис Таргариен стала его воспитанницей. Ещё одним побочным ребёнком. Как бастард. Ну прям точно, как сам Джон.       Джон помнил бледную девочку, тонкие ручки и ножки, белые волосы. Она почти не могла ходить. Лорд Эддард нёс её на руках сам, когда толпа зевак собралась во дворе… Джон увидел её в короткий миг, самого необычного ребёнка, что можно представить, которого бережно несли на руках, как какое-то редкое и сказочное существо.       Когда Дейенерис оправилась, он уже мог смотреть на неё чаще. И с каждым разом ему хотелось делать это всё больше.       Она была очаровательной. Худенькая, милое личико, тонкие запястья и пальцы, чудесные серебряные волосы. И глаза. Такие, что заставляли замирать его сердце. Когда смеялись, или грустно округлялись, становились влажными от слёз, или от ветра.       Она была, словно дивным видением, его самым прекрасным фантомом.       Она была очень сильной. Хрупкой, но стойкой. Никогда не впадала в истерики, была всегда сдержанной и тактичной, часто задумчивой и молчаливой. Если ей было обидно или больно, она всегда терпела и даже улыбалась, и лишь глаза выдавали её. Она была очень доброй. И умела разговаривать так ласково, как никто не умел. Её голос звенел, как тонкий колокольчик, и ласкал его слух, как самый чудесный в мире звук.       Она становилась всё милее день ото дня. И Джон понимал, что она его бесконечно манила.       Робб всегда смотрел на неё дерзко, шутил, всегда улыбался и демонстрировал ей своё превосходство буквально во всём. Бывало, что даже подглядывал за ней, когда она купалась или когда собиралась в постель. Он часто пытался дотронуться до неё, как бы невзначай, в то время, как Джон боялся при ней даже дышать. Она делала вид, что не замечала этого.       Но когда они собирались все вместе, все дети Винтерфелла, когда говорили о чём-то у камина или в саду, она всегда смотрела только на Джона. Так открыто, так уверенно, что он смущался и терял своё дыхание. Он позволял лишь на миг бросить на неё короткий взгляд, боясь выдать своё частое сердцебиение и волнение, и порой густо краснел, когда это ему не удавалось.       Когда они сталкивались с ней один на один, он был немногословен, но иногда забывался и обнаруживал вдруг в себе красноречие. Он улыбался широкой улыбкой рассказывая что-нибудь интересное. Она смотрела на него заворожено, когда он говорил, показывая пальцем куда-нибудь в небо, мечтательно рисуя руками какие-то образы в воздухе. Она могла рассмеяться так, как никогда не позволяла себе при других. Они оба не могли позволить себе быть собой с кем-то ещё и им обоим казалось, что рядом друг с другом они будто сами могут выбирать свою судьбу… Но когда он ловил её взгляд в такие моменты, то вмиг стихал, потому что открыть ей свою душу ему было очень и очень страшно, а ведь он мог сказать ей гораздо больше…       Он отчётливо помнил тот вечер…       — Ты дурак, Сноу. Уезжать в Дозор так и не познав бабу, — усмехнулся Теон. — Хотя для тебя это, пожалуй, и к лучшему.       — Говорят, что наша Дейенерис на днях расцвела, — подхватил Робб. — Знаешь, что это значит, Джон, а? Что она уже женщина… — он улыбнулся глупой улыбкой.       Джону хотелось врезать им обоим по лицаму, хотя в их словах не было ничего предосудительного. Нормальные разговоры для юношей их возраста, он слышал подобное десятки раз. Но тогда его просто обуяла ярость и его затрясло. Рот сжался не в силах выдать ни слова.       — Не переживай, что не сможешь жениться на ней. Она никогда не выйдет замуж, это запрещено ей короной. Но это не значит, что ей нельзя того…- Теон сделал непричлиный жест, облизнув губы.       Джон разозлился и ударил Грейджоя кулаком в плечо. На что тот не стал отвечать подобным же и лишь рассмеялся.       — А ты спроси её, может ты ей нравишься, и можно разок, перед тем, как ты уедешь?       Джон вскочил на ноги стремительно покинул комнату. Он убежал в богорощу.       Уже вечерело, и деревья давали ещё большую тень. Но Джон никогда не боялся приходить туда даже в сумерки, даже ночью и в тёмный час перед бурей. Он знал, что у Богов безопасно.       Он упал на колени и молчал. У него не было ни единого слова молитвы. Он зажмурил глаза и приставил к ним свои руки. В попытке унять жуткую горечь внутри.       Красные листья слегка шевельнулись. Кожу обдало тёплым ветерком.       — Так вот ты где… — услышал он тихий голос, такой нежный и для него самый волнующий.       Джон обернулся и увидел Дейенерис. Она стояла в светло-голубом платье, такая красивая, светлая, она словно сияла. Он был очарован ею и любовался её красотой, замерев. И через несколько мгновений вскочил на ноги, отряхнулся и приосанился.       — Я искала тебя. Завтра на рассвете ты уезжаешь, а я не хочу терять ни минуты, чтобы пообщаться с тобой до того, как это случится.       Джон был ошарашен. Он глазел на неё, онемев. Она сделала шаг к нему навстречу.       — И я хочу подарить тебе кое-что на прощание.       Она подошла ещё ближе. Сердце Джона готово было выскочить из груди.       — Но у меня нет ничего для тебя, Дейенерис. Кроме этого…       Он подобрал с земли цветок, что сорвал до того, как пришёл к сердце-дереву.       — Это голубая зимняя роза. Они не цвели много лет, но сегодня распустился первый цветок, спустя очень долгое время. — Он робко протянул розу ей и улыбнулся. — Если узнают, что я сорвал её для тебя, мне попадёт…       Он смутился, поняв, что, возможно ей не понравится его такой дерзкий поступок и она его осудит. Но она этого не сделала.       — Я обещаю, что никто не узнает, — улыбнулась она. И тут же поднесла цветок в носу и втянула его запах. Её глаза уплыли под веки. — Боги, какой аромат! Это просто невероятно. Ничего слаще я в жизни не ощущала.       — Да, это так, — улыбнулся Джон, — он пахнет совсем, как…       Как ты хотел сказать он. Но эти слова не смогли покинуть его…       Дени посмотрела на него иначе, как-то очень загадочно и сделала шаг ещё ближе. Он понял, что смотрит на её рот, но не смог оторвать от него своего взгляда. Боги, какая же она красивая.       — А теперь разреши подарить тебе мой подарок.       Она закрыла глаза и коснулась своими губами его губ. Джон на миг перестал дышать и замер. Но почувствовал нежное прикосновение и быстро оттаял. Это было так невероятно. Его желание вдруг сбылось! Такое сладкое, переполненное нежности и трепета желание. Он мягко положил ей руки на плечи. Тепло её кожи под шёлковым платьем, её дыхание, её свежесть заставили его воспарить куда-то в небеса. Она была перед ним, его мечта, его радость. И дарила ему поцелуй.       Она легко шевельнула губами по его, он чуть приоткрыл их и слегка прихватил её губы, затем ещё и ещё, так робко и так трогательно. Такие нежные, такие мягкие губы. Можно ли опьянеть от них? Джон точно знал, что можно…       Он с трудом оторвался и посмотрел на неё. Её щеки пылали румянцем, а глаза были полуприкрыты, она мягко улыбалась ими. Её незабываемые, драгоценные, ни на что не похожие глаза.       — Ты самое прекрасное создание, что я когда-либо видел. И я никогда не увижу никого красивее, чем ты. Ты лучшее, что есть в этом мире… — неожиданно для самого себя выпалил он.       Она снова поцеловала его, обняв за шею. На этот раз более крепко. Их губы дрожали и двигались смелее. Ты моя сладость, говорил он ей про себя. Ты моя мечта.       Они простояли так какое-то время. Джон забыл всё на свете. Он набрался большей смелости и прижал её к себе крепче, обняв за талию. Она неожиданно отпрянула. Её лицо горело, а глаза блестели. Она посмотрела вниз и улыбнулась.       — Что это?       Джон густо покраснел, оттого, что она обнаружила его возбуждение, и инстинктивно прикрыл себя плащом, будто был обнажён полностью, а не только сердцем.       — Прости, я не хотел. Просто…       Аааа! Он проклинал себя. Надо же было так себя выдать и испортить всё к чёртовой матери?!       — Не стоит оправдываться, — тихо ответила она, глядя в его глаза. Тем прямым и пронзительным взглядом, что всегда, с самого детства, означал Я люблю тебя. Он означал Я выбрала тебя. — Мне приятно. Я знаю, что это значит. Что ты хочешь быть со мной… Потому что.       Джон вдруг понял, что ему совершенно нечего больше терять и продолжил её слова:       — Потому что я люблю тебя, Дени.       Она замерла. Она услышала эти слова и то имя, которым её прежде называл только один человек. И снова поцеловала его. Так отчаянно, и Джон понял, что это было прощанием.       — Я ведь чувствовала всегда к тебе то же. Разве ты не знал этого?       Он не знал, что ответить. Он думал, что произойди то, что сейчас произошло здесь, в богороще, раньше, ему было бы совсем невыносимо покидать её. Впрочем, и теперь, это было невыносимо. Его нутро сжалось так сильно, что стало больно.       — Я всегда буду помнить тебя, Дейенерис. Каждый момент, с тех самых пор, что я тебя впервые увидел. И твой подарок тем более.       — И я буду это хранить. До того, как ты вернёшься ко мне.       Джон закрыл глаза. Боги! Он чуть не заплакал, как глупый ребенок.       — Оттуда, куда я ухожу, не возвращаются, Дени.       — А ты обещай, что вернёшься. Что ты будешь первым на свете, кто сделает это.       Он закрыл глаза и приник к её лбу своим лбом.       Чёрт, как это жестоко! Почему? Почему? Почему? Она, наивная, юная, нежная, говорит ему такое. А он злится на эти слова, и на себя, чёрт побери, злится. Что родился не тем, кем положено. Что встретил её и познал, где находится сердце…       Он знал уже давно, куда ему надлежало отправиться, когда Бенджен Старк несколько лет назад рассказал ему о древнем северном ордене и отец тогда поддержал его. Джон принял свою участь и даже был почти уверен, что сам этого всегда желал. Но сейчас…       — Я так сожалею, что мы с тобой мало были вместе, — снова заговорила она. — Я всегда буду помнить твои рассказы, твоё лицо и горящие глаза. И наши снежные игры. Никто так мне не был дорог на всём белом свете. И я не хочу быть однокой всю свою жизнь, а потому, обещай, что мы встретимся снова… Обещай мне Джон, обещай мне.       Он не ответил тогда ничего. Она и не требовала. Они говорили о многом в тот долгий вечер. Снова, как в те счастливые моменты… о звездах, о драконах, о богах и загадках этого мира. О великих королях и подвигах. О многом и многом прекрасном…

***

      Я вернусь к тебе, Дени. Я не знаю, как, но вернусь…       Он твердил эти слова про себя снова и снова. Каждый вечер, все те долгие месяцы, что жил без неё рядом. И трезвый, и пьяный от боли и ран. И в холоде, и в объятиях женщины. Каждый раз про себя, он твердил перед тем, как заснуть. И он засыпал. И именно благодаря мыслям о ней, он был ещё жив…