Я очень любил Валентайна.
Он был для меня свежим глотком воздуха, прохладным ручьём, к которому припадаешь губами после изнурительной дороги. Мы познакомились в одном из лондонских клубов весной 1890-го года. Нам обоим было по тридцать лет, и мы оба впервые были в этом заведении, где всегда подавали слишком горький кофе.
Наши взгляды встретились ещё до того, как мы заговорили. Нынче это принято называть «вспышкой» или «искрой». Мы сразу понравились друг другу, и наш разговор невольно приобрёл кокетливые нотки.
Валентайн Бэрк.
Он был из той породы людей, в которых гармонично сочетаются цинизм и романтизм. Обаятельный, улыбчивый, он даже оскорблял с улыбкой на устах. Другим Валентайн казался воплощением праздности и самовлюблённости, он очаровывал и опьянял, но мне посчастливилось узнать его истинную природу, скажем так, увидеть его без «маски». Чем глубже становились наши отношения, тем больше Бэрк открывался мне.
Оказалось, ему была не чужда меланхолия, а чрезмерная улыбчивость являлась чем-то вроде визитной карточки, которую протягивают в светском обществе другим. Валентайн мог подолгу сидеть у окна и писать короткие заметки, которые он никогда никому не показывал; иногда я видел, что он плачет, когда делает это. Вопреки некоторой циничности в отношении жизни и людей, Бэрк был раним. А ещё он обладал большим сердцем, искренне заботился о животных, был милосерден и щедр к своим слугам и беднякам.
Однажды, во время прогулки по Лондону, мы увидели старика, которого выкинули из таверны. Тот валялся на грязной земле, а проходящие мимо иногда пинали бедолагу. Бэрк подошёл к нему и протянул руку, совершенно не думая о том, что на нём новые бежевые перчатки. Он помог старику встать и дал несколько крупных купюр. В этот момент в глазах Валентайна плескалось волнение за незнакомца, и эта благодетель делала его лицо ещё красивее.
Чем больше я узнавал Бэрка, тем ярче и горячее становилась моя любовь. Я восхищался им. И самым радостным для меня было то, что моё чувство находило взаимность. Валентайн был нежным спутником и страстным любовником. Спустя три месяца после знакомства мы стали жить вместе, в его доме, находящемся в Ричмонде. Чувственная сказка длилась год. Как жаль, что не всю жизнь!
Когда-то давно, на заре наших отношений, Бэрк предупредил меня, что он быстро перегорает, из-за чего прослыл легкомысленным ловеласом. Тогда я подумал, что меня не коснётся эта напасть, ведь наше чувство особенное! Позже я вспоминал о своей наивности с грустной улыбкой.
Стоял промозглый вечер, несмотря на то, что это была середина лета, и Валентайн сообщил, что должен уехать, что он не создан для длительных романов. Он отводил взгляд, выглядел встревоженным и смущённым. Я был ошеломлён и подавлен. Вместе с тем внутреннее достоинство не позволило мне упасть на колени и вымаливать крупицы любви, обещать, что всё изменится. Я поблагодарил его за прямоту, собрал вещи и стремительно уехал.
В Лондоне у меня не было жилья, поэтому моя дорога лежала в родной Ливерпуль. Постепенно жизнь потекла своим чередом, но не было ни дня, чтобы я не вспоминал о Валентайне, не скучал о нём и не испытывал душевные муки. Я продолжал его любить ещё около года. И лишь летом 1892-го я почувствовал себя свободным от этого человека.
Память больше не подкидывала мне яркие картинки из нашего пылкого соития: переплетение тел, страстный шёпот, резкие движения бёдер, ощущения его в себе, понимание, что мы — одно целое. Получая развязку, он всегда шептал, что любит меня. Прошёл год прежде, чем я смог перестать испытывать острую боль от этих воспоминаний.
Зимой 1893-го года я получил письмо от Валентайна. Моё сердце ёкнуло. Я сел в своё любимое кресло и глубоко задумался. Я думал о том, что будет, если я вскрою конверт. Будучи человеком непостоянным, Бэрк вполне мог захотеть вернуть мою любовь. Он прекрасно владел словом, и я боялся, что он сможет обаять меня. Наши отношения умерли, а воскресить то, что предано земле, невозможно. Я хорошо понимал это, но боялся, что в игру вступит сердце, подогреваемое памятью. В итоге я сжёг письмо, не открыв его, и жизнь продолжилась.
И вот неожиданно, словно гром, поражающий старую иву и раскалывающий её пополам, осенью 1895-го года я получил письмо от Луиса Бэрка. Тот сообщал, что его брат, Валентайн, скоропостижно скончался, и приглашал на похороны.
Я знал, что у Валентайна есть братья: в самый пик нашего романа мы поехали с ним в Гринхелд, родовое поместье Бэрков. Мы пробыли там несколько дней, и Валентайн познакомил меня с Эдгаром. У них были одинаковые черты лица: прямой нос, холодные светло-зелёные глаза, тонкие губы, большие белые зубы и мужественный подбородок; красота нордическая и несколько хищная. Вот только Эдгар носил усы и очки, а его волосы всегда были зачёсаны назад, в то время как Валентайн был немного кучеряв и не имел проблем со зрением.
Валентайн сказал, что у них есть ещё один брат, Луис, но тот путешествует по Германии. Мне казалось причудливым, что природа подарила им одинаковые внешности, ведь тройняшки — большая редкость. Правда, я так и не понял, какие отношения были между Валентайном и Эдгаром. Не верилось, что они слишком привязаны друг к другу.
Я был потрясён известием о смерти бывшего возлюбленного. Ему было всего тридцать пять лет. Мне было необходимо узнать подробности. Может быть, он был болен? Или произошёл несчастный случай? В письме Луис не написал ни слова о том, что случилось с Валентайном.
Я выехал в Гринхелд в тот же день.
***
Осень, 1860 год.
Розамунда ощущала сильную слабость, но бледность придавала ей ещё большую аристократичность. А она добивалась именно этого. Женщина допила кровь и поставила пустой бокал на фортепиано. Юбка чёрного парчового платья зашуршала, когда миссис Бэрк вышла из своей спальни.
В последнее время служанки боялись свою хозяйку и между собой шептались, что та продала душу дьяволу. Ни для кого в Гринхелде не было секретом, что Розамунда пьёт кровь, веря, в то, что та подарит ей вечную жизнь и молодость. Разродившись тремя мальчиками, миссис Бэрк стала казаться служанкам ещё страннее. Её синие глаза приобрели нездоровый блеск, кожа сделалась белой, как мука, нос слегка заострился. Розамунда медленно передвигалась по огромному замку, держа в руке керосиновую лампу, и мрачно глядя перед собой. Одевалась женщина исключительно в траурные одеяния, чем наводила ужас на свою прислугу.
Розамунда прошла по коридору и вошла в комнату отдыха, обставленную чёрной мебелью, заказанной из Германии. Она хотела дать распоряжения Элли, но силы были на исходе. Миссис Бэрк поставила лампу на столик и прилегла на диван.
Спустя два часа её застала старая служанка Дороти.
— Миссис Бэрк, простите… — осторожно позвала она. — Миссис Бэрк, приехал мистер Бэрк. Госпожа?
Подойдя ближе, служанка увидела, что Розамунда не дышит. Протянув руку, старушка с замиранием сердца коснулась белой руки, лежащей на животе. Проверила пульс. Его не было. Кожа миссис Бэрк была такой белоснежной, что даже немного светилась в полумраке комнаты. Отдёрнув ладонь, Дороти быстро перекрестилась.
«Померла вампирка», — с облегчением и страхом подумала она.
Лежащая покойница широко распахнула глаза. Дороти закричала от ужаса и рухнула на пол.
***
Когда я приехал в Гринхелд, начал накрапывать дождь.
Большой трёхэтажный замок из серого камня с готическими башнями, тянущимися в пасмурное небо, совсем не изменился.
Гринхелд находился в предместье Йорка, поодаль от деревень; справа от него тянулся лес, слева озеро, которое скрывал небольшой бор. Валентайн рассказывал, что жители ближайших деревень почему-то очень боятся болота, находящегося в здешнем лесу. Я вспоминал об этом, идя по ухоженной подъездной дорожке в сторону парадного входа.
Дворецкий Колин работал у Бэрков уже более сорока лет. Я узнал его, а он меня, похоже, нет. После сдержанного приветствия старик ушёл, и вернулся с Луисом спустя несколько минут.
Брат Валентайна тоже имел его черты, и моё сердце невольно ёкнуло. Вот только Луис носил рыжеватую бороду, его волосы казались немного взлохмаченными, а взгляд, в отличие от взглядов Валентайна и Эдгара, казался особенно серьёзным и строгим.
— Добрый день. Патрик Браунвуд, — представился я и протянул мужчине руку.
— Добрый день. Рад видеть. Как добрались? — Бэрк пожал мою ладонь.
— Немного устал. Впрочем, это неважно. Выражаю свои глубочайшие соболезнования. Валентайн был… очень хорошим, — мой голос дрогнул. Быть может всё это звучало наивно, но я действительно знал, какой он.
— Спасибо, — мрачно ответил Луис.
— Вы не могли бы рассказать, как это случилось?
— Остановка сердца. Странно, ведь он никогда не жаловался на него. Брат умер в своей кровати с открытыми глазами, — в голосе Бэрка отчего-то звучала сталь.
— Ему было всего тридцать пять. Сердце? — с нотками сомнения спросил я.
— Да, так сказал доктор, а у него большой опыт, у нас нет причин не доверять ему. Что ж, мы всё ещё стоим в прихожей. Пройдёмте с гостиную, выпьем по бокалу виски, скоро начнутся похороны.
Родовое кладбище Бэрков находилось недалеко от бора. Мрачный готический склеп навевал тревогу, а дождь лишь усиливался, стуча крупными каплями по каменным могильным плитам. Я смог увидеть Валентайна только перед самым погребением. Когда могильщики подняли крышку гроба, я задохнулся от переизбытка чувств.
Валентайн был прекрасен!
Кто сказал, что смерть обезображивает? Она нежно поцеловала мужчину, разгладив морщинки у его глаз; фарфоровая кожа казалась такой гладкой, что к ней страшно хотелось прикоснуться. Те четыре года, что мы не виделись, прошли для Валентайна бесследно — он ничуть не изменился, всё такой же стройный и элегантный. Чёрный вельветовый костюм и белоснежная рубашка были прекрасной одеждой для долгого потустороннего путешествия. Не выдержав, я резко шагнул вперёд, заставив могильщиков вздрогнуть, и коснулся кончиками пальцев щеки некогда любимого человека.
— Прощай, — шепнул я.
Пахло дождём и сырой землёй. Я сделал шаг назад, крышку гроба закрыли, и началось погребение.
