Мрачная готика

Столовая была мрачной и тёмной, собственно, как и весь дом. Коричневые обои с золотыми вензелями, старинная дубовая мебель, тяжёлые гобеленовые шторы на окнах — от всего этого веяло какой-то архаичностью и умиротворением. Мы с Луисом и Эдгаром сидели за длинным столом и ели. Кухарка Бэрков готовила превосходно, и мой аппетит, уснувший с тех пор, как я узнал о кончине Валентайна, дал о себе знать. Керосиновые лампы отбрасывали холодный свет, и по стенам ползли эфемерные тени; дождь за окнами превратился в ливень; бродяга-ветер неуёмно свистел в старых оконных рамах. В такую погоду нет ничего лучше, чем сесть у камина с книгой в руках. Или поспать. Но спать я не хотел, потому как пред моим внутренним взором так и стоял гроб с лежащим в нём Валентайном. — Мистер Браунвуд, не желаете ли остаться у нас на некоторое время? — спросил Луис, нарушая печальное молчание. — Благодарю за приглашение, но мне бы не хотелось пользоваться вашим гостеприимством. Я посмотрел на братьев и заметил, что они быстро переглянулись. В их взглядах было что-то настораживающее, но было не ясно, что именно. Оказалось, за те годы, что я не был в Гринхелде, Эдгар упал с лошади и лишился возможности самостоятельно передвигаться. Теперь он был прикован к инвалидному креслу и выглядел ещё более замкнутым, чем раньше. Сидя в столовой и поедая чудесный ужин, я видел, что внутреннее состояние братьев разнится: Эдгар кажется растерянным, смущённым и напряжённым, а Луис — мрачным и решительным. В эти мгновения мои сомнения, касательно смерти Валентайна, сделались отчётливее и весомее. Я вдруг подумал, что это не такая уж и плохая идея — остаться. Вдруг я смогу докопаться до истины, что случилось с тем, кого я когда-то безмерно любил? — Видите ли, вы были близки с нашим братом. Это важно для нас, — с хрипотцой произнёс Луис, покручивая в пальцах серебряную вилку и пристально глядя на её зубцы. — Нам будет приятно, останься вы здесь. Как вы уже заметили, Эдгар отныне прикован к инвалидному креслу и ему очень не хватает компаньона. Было бы славно, скрась вы его дни. Мы бы приняли сие за… честь. Немного поразмыслив, я кивнул и учтиво произнёс: — Хорошо, благодарю за приглашение. Остаток ужина прошёл в тишине. После него старый слуга Николас отвёл меня в северную часть замка и оставил в одной из комнат второго этажа. В большей части помещений царил полумрак, с коридорных стен угрюмо взирали люди, жившие в далёком Средневековье, и в их взглядах было что-то недоброе. Моя комната оказалась достаточно прохладной, но имеющей камин и отдельную уборную. Тёмно-фиолетовые обои, чёрная лакированная мебель, широкая кровать с балдахином и трюмо с треснувшим зеркалом — мрачная красота. Отогревшись в горячей воде, я зажёг камин и лёг в кровать. Мягкие объятия одеяла и матраса унесли меня в мир сновидений. День выдался очень напряжённым. Проснувшись, я несколько мгновений не мог понять, где нахожусь. Этот замок больше походил на достопримечательность, а не жилое помещение. Это была первая мысль, возникшая в моей голове. Я встал, умылся и облачился в свежий костюм. Ливень прекратился, и за окном было неожиданно тихо. Стёкла запотели, а в камине приятно потрескивал огонь. Я прошёл к окну и попытался увидеть территорию, прилегающую к замку, но из-за густого сизого тумана у меня ничего не получилось. Я вышел из спальни и пошёл по широкому длинному коридору в сторону помпезной лестницы. Я запоминал дорогу, когда вчера Николас вёл меня сюда, поэтому скоро оказался на первом этаже. Стояла невозможная тишина. Такую не встретишь даже в глухом лесу. Какое-то время я просто стоял, прислушиваясь, а потом прошёл в комнату со стеклянными дверями. Это оказался один из многочисленных салонов. Здесь гости и жильцы замка, должно быть, наслаждались кофе и выпечкой, раскуривали сигары и обсуждали политику. Я провёл ладонью по патефону и осмотрелся. Много книг, вазочек и статуэток, покоящихся за стеклянными дверцами шкафов, а диваны и кресла, обитые сиреневым бархатом, напоминали о рококо. Мой взгляд задержался на открытой чёрной коробке, стоящей на столе. Подойдя ближе, я увидел, что в ней лежат фотографии. Моя рука дрогнула, когда я взял самую верхнюю карточку. На ней был запечатлён Валентайн. Судя по всему, снимок сделали почти сразу после смерти мужчины. Он смотрел в камеру стеклянными, почти прозрачными глазами; бледный, но такой же красивый и элегантный, как при жизни. Я провёл пальцем по фотографии и грустно улыбнулся. Викторианская эпоха принесла с собой необычную и вместе с тем мрачную традицию — фотографирование умерших. С одной стороны, это было пугающе, с другой, подобные снимки были единственным настоящим напоминанием близким об ушедшем в мир ином, дорогом человеке. Нет, фотография никогда не сравнится с портретом. В эти секунды мне было приятно от мысли, что осталась такая замечательная фотокарточка, на которой умерший Валентайн почти ничем не отличается от живого. Я принялся изучать остальные фотографии, и с замиранием сердца обнаружил, что на всех был запечатлён мой бывший возлюбленный. Братья не поскупились на плёнку и фотографа — карточек набиралось на целый альбом. На некоторых снимках Валентайн сидел с Эдгаром и Луисом, на других с кем-то одним из них. — Как живой, правда? Раздавшийся голос заставил меня вздрогнуть. Я уронил фото в коробку и повернул голову. В паре шагов от меня стоял Луис. Он улыбнулся, показывая большие белые зубы, но его глаза оставались настороженными и холодными. — Правда. Это замечательные снимки, — с чувством сказал я. — Спасибо. Видите ли, мы с братом были очень близки. Тройняшки всегда имеют особую связь. Потеряв Валентайна, я потерял что-то очень важное, — Бэрк рассеянно поправил кремовый жилет, прекрасно подчёркивающий атлетичность его фигуры. — У меня нет ни братьев, ни сестёр, поэтому могу лишь предполагать, как вам тяжело. — Кто ваши родители, Патрик? — с интересом спросил мужчина. — Отец имел небольшой магазин книг в Ливерпуле. Он скончался шесть лет назад. А мать я очень плохо помню. Она умерла от чахотки, когда мне едва исполнилось шесть. Я отвернулся к коробке и закрыл её лежащей рядом крышкой. «Непременно нужно попросить одну из карточек прежде, чем уеду отсюда». — Мои соболезнования, — вежливо отозвался Луис. — Наш отец был капитаном дальнего плавания. Он редко бывал дома, но когда бывал… для нас это был праздник. Я повернулся к Бэрку и понимающе улыбнулся. — С матерью у нас не было такой связи, — добавил мужчина. — Что ж, пора завтракать. Идёмте. Мы вышли из салона и пошли в сторону столовой, которая находилась в другом конце длинного коридора. На завтрак был роскошный омлет с грибами и сыром, жареный бекон, гренки с черничным джемом и творог с сахаром. После трапезы мы пили кофе и всё это время разговаривали о всяких мелочах. Я узнал, что Валентайн первым покинул Гринхелд. У него были напряжённые отношения с отцом, который хотел, чтобы все его сыновья занялись продолжением семейного дела — развитием ткацкой фабрики. Но Валентайн был слишком порывистым и «витающим в облаках». В шестнадцать лет он покинул отчий дом и «ушёл в свободное плавание». Через год отец скончался, и фабрика перешла братьям. Но занимался ей только Луис, человек прагматичный и основательный, в то время как Эдгар, всегда сходящий с ума по науке, решил выучиться на доктора. — Вы с Эдгаром всегда жили в этом доме? — спросил я, делая глоток кофе. — Нет. Я вернулся сюда пару лет назад. Большую часть времени я провёл в Лондоне и Берлине, — мужчина поставил чашку в блюдце и внимательно всмотрелся в мои глаза. — Признаться, я хотел познакомиться с вами. Эдгар очень тепло отзывался о вас, к тому же, разбирая вещи Валентайна, я увидел в его записях несколько строк, посвящённых вам. Поэтому я решил, что будет целесообразно пригласить вас на похороны. — Мы были очень близки. Я всегда вспоминаю о вашем брате с теплотой. Ну или лёгкой грустью, — я взял со стола белоснежную салфетку и покрутил её в пальцах. — Простите мою бестактность, но… Почему вы расстались? — Он ушёл. Вы же знаете Валентайна — он очень легкомысленный и порывистый. Его чувства угасли, — понимание этого уже давно не причиняло мне боль, и я говорил о нашем романе с нотками ностальгии. — Да, в этом мы с ним полярно разные, — сдержанно ответил Луис. — А почему Эдгар не спустился к завтраку? — Он завтракает у себя. Знаете, мой брат редко покидает свою спальню, — Бэрк отвёл взгляд и посмотрел в окно, за которым хмурился очередной осенний день. — Возможно, мне стоит навестить его? Как считаете? — мне хотелось показаться вежливым. — Было бы славно. Уверен, он порадуется вашей компании. — Благодарю. Тогда я так и поступлю, — я чуть склонил голову и слегка улыбнулся. Бэрк встал и снова поправил жилет. Рыжеватая борода приковала моё внимание, я почему-то подумал, что она похожа на мёд. — Мне нужно отъехать, но я планирую вернуться к ужину. Чувствуйте себя как дома. Если вам что-то потребуется — обращайтесь к Николасу, он работает в Гринхелде ещё с тех пор, когда нас не знал этот мир. — Спасибо. Я встал и мы пожали друг другу руки. Мне понравилась ладонь Луиса — она была тёплой и тяжёлой.

***

— О, доброе утро. Рад вас видеть, — Эдгар сел повыше в своей постели, когда я вошёл в его спальню. — Доброе утро. В этих местах редко бывает солнечно, правда? — мой выразительный взгляд упал на окно. Кажется, туман становился гуще. — Как и во всей Англии, — ухмыльнулся Бэрк и жестом руки пригласил меня присесть в кресло. — Как ваше самочувствие? — сев и закинув ногу на ногу, спросил я. Эдгар потянулся к тумбочке, взял очки и нацепил их на нос. Его зачёсанные назад волосы были взлохмаченными, сам мужчина был облачён в сорочку. — Ноги болят. Это на погоду. Мне, знаете ли, показана жизнь где-то на юге Франции, в сухости и тепле, но приходится довольствоваться этим зловещим влажным замком, — в голосе мужчины звучала ирония. — Но у вас ведь есть средства переехать во Францию… — Всё так, но в моём положении это проблематично, а теперь… — Бэрк неожиданно замолчал и потёр переносицу. Мне показалось странным его поведение. — Теперь? — Теперь, когда Валентайна нет, кто-то должен следить за поместьем. Я решил, что Эдгар что-то скрывает. Во-первых, в Гринхелде явно был управляющий, а также Луис, которые вполне справятся с ведением дел. Во-вторых, взгляд Бэрка выдавал странную тревогу, которой не было объяснения. Он словно боялся. Если не меня, то того, что я могу сказать или сделать. — Днём здесь ещё ничего, а вот вечером… — Эдгар посмотрел в окно и его лицо стало ещё бледнее. — Что же здесь происходит вечерами? — Ах, пустяки, — вздрогнув, Бэрк махнул рукой и постарался улыбнуться. — Вы играете в бридж? — Да. Иногда. — Мы могли бы сыграть вечером. Что скажете? — С радостью, — мой взгляд задержался на фотографии в деревянной раме, стоящей на кофейном столике возле моего кресла. Я осторожно взял её в руку. На снимке была запечатлена вся семья: статный светловолосый мужчина с аккуратными усиками стоял рядом с мрачной женщиной, облачённой в пышное чёрное платье; её взгляд ничего не выражал, а лицо казалось неестественно белым; длинные волосы спадали на плечи и тянулись к земле. Мужчина держал на руках двух маленьких мальчиков в матросках, а третий стоял рядом с женщиной и держался за подол её платья. — Наши мать и отец. Нам здесь по три года, — глухо произнёс Эдгар. Помолчав, я вернул рамку на место и посмотрел на мужчину: — Вы ведь врач? — Да. — Скажите, вам не кажется странной смерть Валентайна? Остановка сердца в тридцать пять лет? Без каких-либо хворей? — Нет, поверьте мне, ничего странного, такое иногда случается, — быстро, слишком быстро произнёс Бэрк и закашлялся в кулак. — Кажется, мне нужно немного поспать… Извините. — Да, конечно, — с трудом сдержав усмешку, я встал и вышел из комнаты. — Вечером бридж! — донёсся до меня голос Эдгара. Я спустился вниз и прошёлся по южной части первого этажа. Дойдя до пролёта, где располагались комнаты прислуги, я решил подняться на третий, и бродил по нему, как по залам музея, заламывая руки и испытывая волнение. Поведение Эдгара ещё больше убеждало меня в том, что с Валентайном что-то случилось. И смерть его была отнюдь не естественной. Неожиданно мои мысли прервал стук. Я остановился и прислушался. Звук не прекращался ни на секунду, словно что-то ритмично ударялось о стену. Сделав несколько шагов вперёд, я оказался перед дверью, за которой что-то происходило. Определённо, звук шёл именно оттуда. Я обхватил металлическую ручку, повернул её, но дверь оказалась заперта. Стук, негромкий, но настойчивый, продолжился, а потом я услышал шёпот. Могу поклясться, что он доносился из запертой комнаты.