Праздничные байки

      Хаширама попросил. Лично и крайне слёзно. В ином случае на этот сомнительный шаг, его никто бы не сподвиг.       Только тебе могу доверить, Тобирамушка. Всего пару часиков, мы недолго — как будто Тобирама не понимает, чем ани-чан занимается. Соглашение подписано и брат пытается, якобы незаметно, пристроить мостик между младшими. Тобирама не видел Изуну после ранения. И не пытался. И знать не хотел, но ани-чан томно вздыхал, пока скрипя зубами и возводя глаза к потолку, Тобирама не озвучивал вопрос, ответ на который выпаливался быстрее катона Мадары. Недержание у Хаширамы. Словестное. Плохи дела. Очень-очень плохи. Взялись бы сразу — спасли бы больше Изуны, и не трясло бы его сейчас в лихорадке, и, наверняка, не ушёл бы Хаширама за страшно редким лекарством, отобрать которое у несговорчивых Нара можно лишь путём снятия с Мадары намордника и команды — фас! И не оставили бы Тобираму присмотреть за тем, кого он же и вскрыл.       Тобирама бросил резкий взгляд на Изуну.       Лежит. Бледный, а щёки красные, но дышит, дышит ведь, тварь живучая. Желание приложить подушку к его лицу плотнее и подержать подольше, пришлось подавить усилием воли. Плевать на него со спины Кьюби, но труды брата похерить он не может и разочарование Хаширамы себе не простит.       Тобирама откинул голову, сложил руки на груди. Глаза режет от недосыпа. Как назло уйти им нужно было именно сегодня, когда новая техника вертится в голове, как Учиха на поле боя, а уцепиться не даёт. Не сходится жопа с пальцем, ну никак.       И просьба ани-чана стыдливо сучит ножкой в дальнем углу памяти. Перед уходом, он невзначай обмолвился — черкани пару строк в поздравительную открытку. Нет-нет, не настаиваю, может в голову что-нибудь придёт, если нет, я сам. И почему-то совестно подсвети брата даже в неприятной просьбе.       Как там говорят? Напиши врагу письмо и сожги его.       Тобирама напишет, чего уж. Писать он умеет. Красивый автограф на боку оставил.       Изуна.       Кисть замерла над последним иероглифом. Взгляд снова пополз по болезненно раскрасневшемуся лицу. Странно поймать мыслями его имя и осознать, что прозвучало оно подозрительно легко.       Взгляд вернулся к листу.       Жаль, что ты родился, потому что приходится тебе писать …       Ручка кисти задумчиво прижалась к губам. Здоровья, как пожелал бы Хаширама, Изуне в обозримом будущем не видать. А в руках Тобирамы от — пожелания здоровья — кисть по бумаге не скользит. Застревает на поворотах.       Сожалею, что промазал. Искренне. Рука дрогнула. Могу повторить. Каких цветов тебе на похороны принести, мудак недобитый?       Покосился на Изуну. Лежит, дышит. Щёки красные. Губы сухие. Чего они пухлые-то такие? Даже хвост по подушке растрепан в скорбных метаньях. Весь из себя сосредоточие страданий и печали. Как баба, честное слово.       Раньше он покончил бы с ним просто из жалости. Изуне повезло — с такой раной не живут, и повезло лишь потому, что Хаширама на своем настоял: сгреб лучших ирьёнинов и напал на Учих. Устроил им диагностический центр.       Тобирама глубоко вздохнул.       Он не вмешивался, решал вопросы клана пока ани-чан налаживал мирные посиделки за стопкой валерьянки и вычесывал из Мадары порывы вывернуть наизнанку альбиносьи внутренности. Но вот конкуренцию в бою Изуна больше не выдержит. За бумажки засядет. Кто-то должен ведь, пока Тобирама блистает шикарным доспехом и пушистым воротником, разя вражин направо и налево одной только неподражаемостью.       Тобирама чиркнул последнюю строку и поставил точку рисунком. Повертел в руках. Какой только ерундой приходится заниматься.       — Пф-ф…       Смятый лист полетел на пол. Пусть Хаширама сам придумывает, иначе блестящая фантазия Тобирамы сведёт поздравление к поминальной речи.       — Воды… — послышался слабый выдох.       Тобирама глянул, напоил презрением, но Изуне от чего-то легче не стало.       — Воды…       Мольба Учихи к Сенджу о глотке воды ласкает уши. Слушал бы и слушал. И пожелал бы Изуне засохнуть и рассыпаться, но обещал передать его живым по возвращении брата.       Бадья с чистой водой оказалась за ширмой. Когда Тобирама вернулся Изуна сидел, как ни в чём не бывало и шаринганил смятый лист. Пить он захотел. Жулик.       — Хм… — задумчиво произнес Изуна. — В этом брат бы с тобой не согласился. Ничего напишешь. Со всеми бывает, не расстраивайся. Дрогнула? Сомневаюсь. Ну, попробуй, не ходить же в неудачниках. М-м-м… фиалок.       Над окончанием фразы он долго молчал, затем поднял на Тобираму взгляд:       — Я ведь обидеться могу.       — Дай сюда!       Изуна резко отдёрнул руку с листом и тут же мучительно схватился за бок. Когда Тобирама попытался помочь, острый локоть воткнулся ему в рёбра.       — Отвали!       Гордый, помощь не примет, даже если прямо сейчас загнется и испустит дух. Несколько минут Тобирама наблюдал, как Изуна дыханием превозмогает боль. Затем его холодные пальцы обняли плошку с водой, намеренно коснулись руки. Тобирама напрягся.       — Спасибо, — хрипло прошептал Изуна. — Мне приятно.       Тобирама вспыхнул. Предательски атакованный стыдом, он почувствовал, как дымятся волосы и неловко холодеют кончики ушей. Вскочил, болванчиком развернулся на пятках и, под хитрющий взгляд Изуны, бесславно капитулировал, признав за собой сокрушительное поражение. В дверях он вмазался в Мадару, да так, что Мадару, в полной экипировке, с гунбаем и Божечкой шиноби под мышкой, отбросило на полметра. Хаширама только успел открыть рот и пронаблюдать скрывшийся за углом пунцовый затылок.       Ибо…       …свой мучительный опус Тобирама закончил рисунком, изображающим средний палец, и лаконичной фразой:       С днём рождения, чёртов Учиха.       Взаимопонимание: http://images.vfl.ru/ii/1518229644/619bb280/20522148.jpg