Украденный мир

      Первую минуту осознания отсутствия на месте Алика с девочками и Богданом мы все просто молчим. Затем Влад, выругавшись сквозь зубы, распахивает дверь и выходит на пустой пятачок земли, полный следов от шин. Стас выскакивает следом за ним, я выхожу на улицу тоже, а Денис лишь открывает свою дверь. — Какого… блин! Куда они могли деться? — пинает ногой Влад консервную банку. Ржавую, старую. Значит, бросили не наши. — А может, они нам на помощь поехали? — робко уточняет Стас, сам понимая, как наивно звучит его вопрос. Выпрыгнувший из своего фургона с громким кряхтением Пал Палыч качает головой. — Мы бы заметили, если бы они были на шахте или рядом. Что-то случилось, — заключает он, тщательно оглядевшись. Мы топчемся на месте в темноте, Влад беспорядочно светит по сторонам единственным уцелевшим фонариком из бардачка. А я тщетно пытаюсь вспомнить, что у нас вообще осталось. Еда и выпивка (вот уж последнее, что лично мне сейчас нужно!) точно есть в фургоне Пал Палыча. Во внедорожнике тоже есть небольшой запас еды с водой, аптечка, детские вещи. Это всё, что я помню. А оружие? Есть ли у нас хоть какое-то оружие? — Палыч, — каким-то чужим голосом зовёт Денис, про которого мы на миг забыли. Он выглядит совсем бледным и, кажется, с трудом шевелит языком от боли. Стас, точно так же вмиг побледневший при воспоминании о его ранении, отшатывается подальше, мы же с Владом и Пал Палычем подходим ближе. — Кто там у тебя? Движение головы Дениса в сторону фургона такое слабое, что, если бы я на него сейчас не смотрела до боли в глазах, то даже не заметила бы. — В смысле кто? — тут же хватается за бедро Влад, а потом, сообразив, что оружия у него нет, снова очень грязно ругается. Пал Палыч выглядит немного смущённым, но неправым себя явно не считает. — Так это… парень тот, Марк, совсем ошалевший убегал из этого ада, не смог я его там бросить. Ну на смерть же верную они все остались, — говорит он и поясняет при виде моего явного недоумения: — Не видели вы? Там этих «осьминогов» из-за здания столько выползло, что даже небо собой заслонили. Нам бы убираться отсюда поскорее, не дай боже, покончив со всеми там, они нас пойдут искать. По запаху или по чему они там идут. Ты ранен? Решив, что тема шахты исчерпана, он присаживается на корточки рядом с машиной и командует Владу, не отрывающему взгляда от неподвижной тени в кабине фургона: — А ну-ка посвети мне, парень. Плохо наш командир что-то выглядит. Чинить, небось, сейчас придётся. Решив быть хоть чем-то полезной (а ещё малодушно не желая смотреть на рану Дениса), я обхожу внедорожник, на ощупь нахожу кнопку багажника, открываю его и быстро достаю аптечку, которую предусмотрительная Дана положила на самом верху. В багажнике я нахожу ещё пачку патронов, нож и пистолет. Нож я сразу сую себе в сумочку. Насчёт пистолета я колеблюсь. Осторожно оглядываюсь, проверяя, не видит ли меня кто, и замечаю Стаса. Он стоит всего в паре шагов и смотрит на меня круглыми глазами. Смотрит и ничего не говорит. А вот совет бы мне сейчас точно не помешал. Денису не до оружия, он громко стонет и сдавленно чертыхается, пока Пал Палыч что-то успокаивающе приговаривает, осматривая его ногу. У Пал Палыча наверняка в фургоне что-то из оружия припрятано, ружьё вроде бы у него точно было. Значит, ему тоже не нужно. Давать Стасу оружие — все равно, что пойти и выбросить его с какого-нибудь обрыва в пропасть. В критической ситуации он может не только не выстрелить сам, но ещё и не дать пистолет тому, кто выстрелить бы мог. Единственный вариант — отдать пистолет Владу. И я бы именно так поступила, если бы не Марк, почему-то не выходящий до сих пор из фургона. Может быть, он тоже ранен? В любом случае, Влад сейчас на взводе и может натворить много глупостей. А я себя знаю хорошо. Если я дам ему пистолет, а он, пользуясь тем, что Денис ранен и не способен его остановить, пойдёт и просто пристрелит Марка на месте, я ближайший год, а то и всю свою жизнь буду мучиться чувством вины. Буду ощущать свою ответственность за эту смерть. И потому я, снова посмотрев на Стаса, кладу пистолет с патронами в сумочку к ножу. Он кивает и даже едва заметно улыбается. Или мне это только кажется. Сейчас в темноте понять сложно. Когда я, трясущаяся от нервов, подхожу обратно к открытой двери внедорожника, Пал Палыч поднимает на меня взгляд и качает головой: — Ну что, девонька, самое время тебе сейчас сказать, что ты у нас тайная медсестричка. Аптечку, я гляжу, ты отыскать сумела. Может, и пулю извлечь сможешь? — Я… я… нет… я не… — заикаюсь я не в силах отвести взгляда от ужасной на вид раны, из которой сочится кровь. Пал Палыч уже чем-то разрезал штанину джинсов Дениса и закатал их по колено, открывая вид на залитую кровью ногу. Он невесело мне улыбается и очень ласково, словно совсем маленькую, спрашивает: — Ну, а фонарик держать сможешь? Ровно, чтоб не дрожал сильно. — Я могу, — удивлённо говорит Влад, который именно этим сейчас и занимается. — А ты, парень, командира нашего держать будешь. Мы, конечно, сейчас его или таблеточками, или беленькой накачаем под завязку, но мне спокойней будет, если ты его подержишь. Друг твой, я смотрю, помощь оказывать не желает? — Он не может. У него эта… как её… фобия. Он просто вырубиться может, реально! Он не виноват, это тоже ведь вроде болезни. — Ну фобия так фобия… понавыдумывали фобий всяких, — беззлобно бормочет Пал Палыч. — Тогда передавай Викушке фонарик и давай командира нашего на землю перетащим. И ему легче, и нам сподручней будет. Влад, выглядящий в этот миг почти растерянным, передаёт мне фонарик и нерешительно подступается к Денису, который вдруг открывает глаза, которые прежде держал закрытыми, и просит: — Перевяжите просто и поехали отсюда. Надо остальных найти. Влад замирает, готовый его послушаться, но Пал Палыч непреклонен. — Ну, ежели скажешь мне адресок ближайшей больнички, так я со всем моим удовольствием перевяжу тебя и поеду туда отвозить! А? Что? Не знаешь такой больнички, говоришь? Вот и я не знаю, — он перебивает попытавшегося было снова что-то сказать Дениса и твёрдо заявляет: — Командовать будешь, как с ногой твоей разберёмся. А пока ты не командир, а раненый. Шок у тебя болевой, все дела, решения принимать не можешь. Или ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты ради этого своего «поехали» готов ноги лишиться или жизни? — Жизни? — шёпотом, потому что голос у меня почти пропал, переспрашиваю я в ужасе. Рана Дениса, конечно, выглядит очень неприятно и, наверное, сильно болит, но он ведь сказал, что кость не задета, кровью он стремительно не истекает, и это всего лишь нога, а не голова, шея, грудь или живот, где все раны кажутся гораздо опасней. — А ты думаешь, наши друзья военные стерильными пулями стреляют из стерильного оружия? Или думаешь, джинсы нашего командира, куски которых пуля в ногу вогнала, очень чистые были? У него сейчас в ране столько дряни всякой, девонька, что дай бог, чтобы всё обошлось даже с моей помощью. — А ты уже что, вынимал пули? Или что? — интересуется Влад, помогая не закрывающему рот Пал Палычу переместить переставшего спорить Дениса на землю. — Было дело. Давно очень. И рана была куда как хуже. Командиру повезло нашему, место удачное. Чуть выше — колено бы раздробило или артерию задело, чуть ниже — тоже в кость наверняка попало бы. Ну что ты, девонька, застыла, показывай аптечку. Фонариком свети, фонариком. Я открываю аптечку, свечу внутрь фонариком, и Пал Палыч очень радостно причмокивает, торопливо перебирая пальцами имеющиеся у нас медикаменты. Эту коробку собирала при мне Дана, как она сказала, на любой случай. Так что здесь и антисептиков нашлось немало, и бинты, и сильное обезболивающее, которое мы тут же даём Денису, и даже вроде бы подходящие щипцы. При виде них я шумно сглатываю, смотрю на бедного Дениса, так непривычно тихо и послушно растянувшегося на земле, и невольно тянусь к его руке. Сжимаю его пальцы в своих и ощущаю едва заметное ответное пожатие. Хочется верить, что он понимает, как мы все за него переживаем и как хотим, чтобы всё обошлось. Лично мне поддержка окружающих в такой ситуации придала бы сил. Может, и ему придаст? Стас нервно ходит рядом с фургоном, словно охраняя совершенно бездвижного Марка, сидящего внутри; Влад наваливается на ноги Дениса, обездвиживая его; а Пал Палыч, не прекращая говорить ни на миг, начинает обрабатывать рану Дениса. Я же, правой рукой крепко удерживая фонарик так, как он сказал, прямо рядом с входным отверстием пули, левой по-прежнему сжимаю ладонь Дениса. Смотреть на то, как Пал Палыч суёт щипцы прямо в рану, я не могу физически. Мне кажется, что я сама чувствую жуткую боль при одном только виде всего этого. И потому я смотрю в лицо белого как мел закусившего до крови губу Дениса. На его висках вздулись вены, а его пальцы судорожно сжимают мои. Второй рукой он несколько раз ударяет о землю в особо напряжённые моменты. Судя по всему, обезболивающее ещё в полной мере не подействовало. Или, в принципе, не может полностью заглушить такую боль. Мне кажется, проходит целая вечность, когда Пал Палыч наконец радостно восклицает: — Попалась, родимая! — он гордо показывает нам с Владом покорёженную пулю. — Ну что, детушки? Самое страшное позади, сейчас дочищу рану, как смогу, перевяжу и готово. На самом деле, всё просто только на словах. Он снова очень долго возится, Денис всё так же сильно сжимает мои пальцы, которые уже даже не болят от его крепкой хватки, а просто онемели. Мы с Владом, ко лбу которого прилипли пряди тёмных волос, перебрасываемся обречёнными взглядами. Всё же нам чертовски повезло, что мы встретили Пал Палыча и взяли его с собой! Представить, что было бы без него, я лично не могу. От Стаса в этой ситуации пользы нет, а мы с Владом уж точно бы не смогли вынуть пулю и сделать всё прочее, мы бы послушались Дениса, перевязали бы его и поехали куда глаза глядят. А если бы у него и впрямь началось заражение, или что там ещё, просто беспомощно наблюдали бы за тем, как он умирает. — Готово! — наконец устало сообщает Пал Палыч, и я вдруг замечаю, что пальцы моей левой руки уже свободны и даже начали обретать прежнюю подвижность. Чего не скажешь о пальцах на другой руке. Владу приходится осторожно вынимать из неё фонарик. Потому что я сама их просто не могу разжать. — Ну что, теперь нам остаётся только молиться, чтобы командир наш поправился. А ну, посвети мне ещё сюда, Владик, сейчас посмотрим аптечку ещё разок. Спустя минуту Пал Палыч находит ещё какие-то таблетки и заставляет Дениса их выпить. — Спасибо, — с трудом выговаривая слоги, шепчет Денис. Пал Палыч отмахивается от его благородности, как от сущей ерунды, вздыхает и громко спрашивает: — Ну и что теперь делать будем? Куда друзья ваши могли податься? Есть идеи? — Я вообще не понимаю, как так можно было: свалить и всё! — возмущается немного отошедший Влад. — Наверное, у них что-то случилось. Просто так бы они не уехали, — как всегда, всех оправдывает Стас, который осторожно приблизился к нам, убедившись, что крови почти не видно. — Они не поехали на шахту, значит, поехали обратно. До поворота, — всё с тем же трудом, делая паузы после каждого слова, говорит Денис. — Там назад ехать смысла не было. Значит, вперёд. Найдём. — Значит, приказ командира возвращаться на дорогу и вперёд ехать? Боюсь только, сейчас далеко мы не уедем, отдых нам нужен, — вполне справедливо замечает Пал Палыч. — Не знаю, как молодёжи, а мне уже такие приключения не по силам. — Что с парнем? — выдавливает из себя Денис. — Почему не выходит? Ранен? — Снаружи ран видно не было, — задумчиво говорит Пал Палыч и постукивает себя по голове. — Но… Не слушая его, Влад в несколько резких шагов оказывается у фургона и вытаскивает Марка наружу за шиворот. Тот покоряется ему, словно тряпичная кукла. Стоит на месте, пока Влад его обыскивает. Оружия при нём нет. Или потерял в бою, или припрятал где-то в фургоне. Да и вообще, что-то с ним не так. Мы со Стасом подходим чуть ближе, и я понимаю, что именно с ним не так. Его взгляд. Глаза Марка смотрят прямо, но, кажется, ничего не видят. — Эй ты, с тобой говорят! — наверняка больно пинает его в спину Влад. — Какого чёрта за нами увязался? Приказ командира? Шпионить решил? Обратно вернуть? Или убить всех? Герой, блин! Марк молчит и всё с тем же отрешённым видом смотрит прямо перед собой. — Оставь парня, не в себе он, не видишь, что ли? — сердито говорит Пал Палыч и подходит к ним, беря Марка под руку. — Иди, болезный, садись обратно, сейчас уедем отсюда. — Уедем, — вдруг кивает Марк, и в его глазах загорается искорка жизни. — Уедем! Скорей! Он его… щупальцами… напополам. На две половины. Правую и левую. Ровные такие. И голова… как на ниточке… болтается… Я представляю себе эту картину, и мне становится нехорошо. Стас охает, наверняка тоже живо все себе представив, а Влад морщится и сплёвывает под ноги, отпуская Марка и демонстративно отряхивая руки, словно от мусора. — А ещё военный называется! — К тому, что нынче творится, даже их не готовили, — усадив послушного Марка в кабину фургона, говорит Пал Палыч. — Парень, может, пришёл карьеру делать, звёздочки получать, а не смотреть, как его товарищей неведомая инопланетная тварь на куски рвёт в двух шагах от него. У всех своя грань есть, Влад. Дай бог, чтоб ты своей не достиг никогда. После этой грани люди ломаются. И не всегда в себя приходят. Не всегда… Его слова вдруг прерывает жуткий грохот, и я невольно прикрываю ладонью рот, видя в небе яркое зарево большого взрыва. Взорвалась шахта, сомнений у меня нет. Мы понятия не имеем: то ли это инопланетяне какое-нибудь свое оружие применили; то ли военные случайно свои запасы взрывчатки все подожгли; то ли отчаявшийся полковник решил умереть, прихватив с собой как можно больше «осьминогов». Мы стоим под открытым небом, как завороженные наблюдаем за новыми взрывами, идущими один за другим, и понимаем одно: отсюда лучше убираться. Как можно скорее.