Приручить зверя

Яхаба не мог себе даже представить, что попадёт в лапы зверю, когда бесцельно обходил школу уже второй раз. Команда давно разбрелась по домам, огорчённая проигрышем, третьегодки заперли клубную комнату и молча ушли. Казалось, в школе нет ни души, только он вышагивал в тишине опустившихся сумерек, прислушиваясь к шороху собственных шагов. Казалось. Когда крепкая рука схватила его и затащила в какое-то полутёмное, заваленное хламом помещение, скрытое за неприметной дверью, он едва не вскрикнул. Мысли в голову лезли одна бредовее другой, поднимая в памяти разные заголовки криминальных хроник, но та, которая напоминала, что он всё ещё на территории школы, заставила на миг успокоиться. Ровно на миг, пока за ними не закрылась дверь, и он не остался один на один с Кётани Кентаро. Удивление сменяется страхом всего на несколько секунд, потом сменяется догадкой и злой усмешкой. — Решил побить меня за сегодня, Злой пёс? — протянул с долей издёвки, глядя в горящие глаза напротив. — Только помни, затеяв драку, ты рискуешь вылететь из команды быстрее, чем успеешь сказать слово «отборочные», — добавил уверенно, хотя прекрасно осознавал, что силы не равны. — Не пародируй Ойкаву и не зови меня так, — огрызнулся в ответ Кётани и сделал шаг ближе. — Тогда прекрати делать такое страшное лицо, — ответил Яхаба равнодушно и скосил взгляд на дверь. — Оно у меня с рождения. Привыкай, тебе придётся видеть его очень часто и очень близко, — Кётани заметил направление чужого взгляда и шагнул ближе, практически вплотную. И Яхаба рад бы отстраниться, но позади нет места: только деревянная стена и невысокая тумба справа. Он упёрся в неё ногой, и та больно надавила на бедро. Показывать этого он не хотел, потому что лицо напирающего Кётани ощущалось всё ближе, настолько, что он уже чувствовал тепло его тела и жар дыхания. Это вообще прилично настолько вторгаться в чьё-то личное пространство? Думалось отстранённо, потому что мыслей о мотивах такого поведения не было совсем. — Не знаю, что ты хочешь этим сказать и что тебе от меня надо, но прекращай, — Яхаба упёрся ладонью в чужую грудь, пытаясь хоть немного оттолкнуть. Не вышло. — Сегодня я открыл тебя с совершенно другой стороны и решил, что ты подходишь. «Подхожу для чего?» — только и успел подумать Яхаба за секунду до того, как тёплые сухие губы коснулись линии подбородка и прошлись по ней короткими поцелуями. Он открыл было рот, чтобы возмутиться, но лишь втянул в себя немного воздуха и закрыл. Неясная и неведомая ранее дрожь пробила всё тело в тот момент, когда он почувствовал уверенные руки, расстегнувшие молнию его олимпийки. А в следующую минуту поцелуи спустились ниже, прошлись по шее, до выреза футболки, и снова вверх, касаясь каждого доступного сантиметра кожи. В попытке отстраниться Яхаба закинул голову назад, больно ударяясь макушкой об обшитую деревом стену, и сухие губы потянулись следом. Ещё и ладони с силой сжали бока, с нажимом поглаживая пальцами выпирающие бедренные косточки через ткань спортивных штанов. И если минуту назад всё это выглядело как розыгрыш, то сейчас становилось совсем не смешно. Было страшно и дико от одной только мысли, для чего его сочли подходящим. — Прекрати, — зашипел задушенно, словно ему не хватало воздуха, и попытался оттолкнуть от себя Кётани, упираясь ему в плечи руками. Но тот словно врос в пол и окаменел, не сдвинувшись и на дюйм. И даже занятие своё не прекратил, широким мазком языка проходясь от яремной ямки вверх, очерчивая выступающий кадык, и выше к подбородку, а потом назад, слегка прикусывая основание шеи. Там, где под кожей с ума сходил от страха пульс. — Это называется изнасилование, — прошептал Яхаба, опустив голову и едва не коснувшись губами чужого уха. — Нет, — Кётани перестал увлечённо целовать его шею и ключицы, носом, словно пёс, сдвигая ткань футболки, и поднял крайне серьёзный взгляд потемневших глаз с чудовищно расширенными зрачками. — Ты дашься сам, поэтому не считается, — настолько ровным тоном, словно говорил о погоде. — Да с какой стати я… — и подавился воздухом, когда ладони, мгновение назад сжимавшие его бока, скользнули назад и с силой сжали задницу. — Да с той, что тебе нужен доигровщик с такой силой как у меня, будущий капитан, иначе забудь о реванше с Карасуно. Тебе до них не добраться: с теми, кто у тебя есть, они размажут вас даже без своих третьегодок, — выдохнул жаром в самое ухо и оставил мокрый поцелуй чуть ниже. — Неприятно признавать, но мне нужен человек, который будет меня сдерживать, который не будет бояться. И я решил, что ты подходишь. Поэтому, считаю, обмен равноценный, — договорил, вскинув пристальный взгляд. Яхаба почувствовал, как горит его лицо, как безвольно опускаются руки, а ощущение сжимающих его зад ладоней становятся всё жаднее с каждым десятком секунд. Слова Кётани воспринимались как прозрение, а огорчение и злость перетекали в осознание того, что тот чертовски прав. У него нет таких игроков, как уходящие третьегодки. Кого он за собой поведёт? Насколько далеко они смогут зайти? Кто сравнится по силе с Иваизуми и сможет занять его место? Кому команда будет безоговорочно доверять в самой сложной ситуации? В ком будущий связующий и капитан будет уверен на все сто? Чёрт. Ответ выходил сам собой — никого надёжнее Кётани у него нет и не будет, даже если придут всесторонне одарённые первогодки. Перспектива паршивая, как ни крути. Кётани знал всё наперёд и нагло пользовался, навязчиво предлагая приручить зверя. — Долго думаешь, — нетерпеливо завозился тот, перемещая одну руку под футболку и поглаживая напряжённый живот твёрдой шершавой ладонью. — Ты знаешь, у меня ведь даже девушки никогда не было, — совершенно невпопад собственным мыслям изрёк Яхаба, скользнув взглядом от светлой макушки к виску и ниже, по мощной шее и крепким плечам. — Всё думал, какой она будет, как приятно будет её обнимать в укромных уголках школы. А, выходит, получил тебя — отстойно, — добавил глядя вдаль, за чужую спину, где в тёмном углу подсобки громоздился разный хлам. — Выгода взаимная, удовольствие тоже. Забей и расслабься, — спокойно, почти равнодушно, отозвался Кётани, перемежая слова с поцелуями. — Расслабишься тут, — выдохнул Яхаба, сжимая в кулаке футболку на чужой спине, пока его шею покрывали поцелуями, а по телу блуждали нахальные руки, всё глубже пробираясь под одежду. Ситуация вообще была до смешного идиотской, и Яхаба чувствовал себя её неизменным эпицентром, безвольно навалившимся на стену и позволяющим самопровозглашённому любовнику творить всё что вздумается. Ещё и спокойный тон каждой из сторон напоминал какую-то светскую беседу, а не попытки одного образумить другого. Жалкие, впрочем, попытки. И признать это было довольно просто. Ну не говорить же что-то вроде: «Эй, мы оба парни, не находишь это странным?» Кётани не находил, это точно. Сам был инициатором; знал, на что шёл; понимал, чего и кого хотел. И брал, не спрашивая, заставляя принять их новые отношения постфактум, как данность, и смириться. Что подбешивало больше всего — Кётани действительно не выглядел и не вёл себя как насильник, зажимавший очередную жертву в тёмном углу против её воли. Он был спокоен, возбуждён, но сдержан и даже… Нежен? Вот это вообще не укладывалось в голове, зато ощущалось телом и вызывало странную реакцию. Тело отзывалось мелкой дрожью на чужие прикосновения, но о чём-то, хоть отдалённо напоминающем возбуждение, речи не шло. Скорее, это всё было дико, странно и ново. Отвечать не хотелось уж точно, и вовсе не из-за страха, что может понравиться или что-то вроде того. Просто в голове пока не укладывалась подобная плата собственным телом взамен покорности и послушания этого строптивого мудака. И пока он мусолил собственные мысли, не заметил, как с него стянули олимпийку и она повисла, зажатая между его телом и стеной. А Кётани уже вовсю задирал вверх его футболку, оставляя на коже влажные поцелуи и лёгкие укусы. А уже через мгновение потянул вниз резинку штанов вместе с трусами, оголяя бледный подтянутый зад. Вот теперь дрожь стала отчётливее. Яхаба даже подумал, что готов застучать зубами, будто от мороза, но прижимающийся к нему Кётани был чертовски горяч. И чертовски возбуждён, прерывисто дыша и упираясь давно вставшим членом ему в бедро. — Надеюсь, этот раз первый и для тебя, — прохрипел Яхаба, не узнавая своего голоса. — Это так важно? — отозвался Кётани, скользя пальцами всё ниже, по ложбинке между ягодиц. — Хочется надеяться, что не только я похерю здесь одно из важных событий юности, — иронично протянул Яхаба, чувствуя, что вот сейчас его развернут спиной, заставят оттопырить зад и со вкусом поимеют. — Ты что, девчонка и намечтал какой-нибудь ерунды вроде свечей? — Кётани отлип от его шеи и серьёзно посмотрел в глаза. — Ничего я не мечтал, — фыркнул Яхаба. — Тогда в чем проблема? Чего тебе не хватает? — так искренне и непонимающе, что Яхаба едва не поперхнулся возмущением. — Да хотя бы комнаты с кроватью вместо грязной школьной кладовки, — он так выразительно обвёл рукой помещение, что Кётани обернулся, застыв на минуту, словно видел всё это впервые. — Ясно, — выдал ровно, словно уразумел какую-то истину, и натянул на Яхабу штаны. — Идём, — потянул за запястье вслед за собой на улицу и дальше за территорию школы. — Куда ты меня тащишь? — возмутился Яхаба, едва поспевая за быстрым шагом. — Своим позвони, скажи, что останешься у друга, — обернулся тот. — Ты мне не друг, — огрызнулся Яхаба, не веря в происходящее. Если там, в подсобке, ещё была хоть слабая, но надежда, что сказанные слова не серьёзны, а действия импульсивны, то сейчас она полностью угасла. — Мне плевать, что ты скажешь, просто звони уже, — огрызнулся Кётани в своей привычной манере, но тут же замолчал и отвернулся. И Яхаба позвонил. Наплёл матери, что они с ребятами засиделись в кафе и решили поднять себе настроение после проигрыша — сходить в кино. А потом он останется у товарища по команде, чтобы не возвращаться слишком поздно. Пообещал не доставлять никому неудобства и вернуться до полудня. — Пришли, — Кётани остановился у трёхэтажного многоквартирного дома, окружённого густым кустарником, едва Яхаба успел договорить и убрать телефон. — Можешь уже отпустить мою руку, никуда я не сбегу, — тот попытался выкрутиться из захвата, но не вышло. Кётани увлёк его за собой к подъезду, а потом вверх по лестнице на третий этаж и, ловко справившись с замком, завёл в квартиру. Только когда дверь за ними закрылась, отпустил, быстро скидывая кроссовки и включая свет. Было тихо, тепло и просторно, даже как-то спокойно, но Яхаба не мог и пошевелиться, заставив себя отлипнуть от двери. — Не бойся, — шагнул к нему Кётани, проводя носом по оголённой шее, где совсем недавно хозяйничали его губы, и оставил новый влажный поцелуй, — я не кусаюсь. — И отстранился, направляясь куда-то дальше по коридору, зажигая по пути свет. — Есть будешь? — донеслось, вероятно, из кухни, а следом загремела посуда и захлопали шкафчики. Яхаба прошёл на звук и замер в дверном проёме. — Садись, — заметив его, указал на стул Кётани, заглядывая в холодильник, — есть вино. — Ты всё это серьёзно? — не мог поверить своим глазам Яхаба, застыв на месте, — ужин, вино — я тебя не узнаю. — Ты меня не знаешь, — отозвался Кётани, возвращаясь к плите. — Ну это я понял ещё полчаса назад, когда ты чуть не трахнул меня без смазки в грязной кладовке. И, если быть честным, то ты сам виноват в том, что тебя никто не знает. — Смазка у меня есть, — голос Кётани был так спокоен, что у Яхабы искажалось восприятие реальности. — Какая забота, — иронично в ответ. — Я же сказал, ты дашься сам, поэтому не думай, что я хочу причинить тебе боль. И сядь уже, достал маячить, — Яхаба послушно прошёл к столу и опустился на стул. — А можно мне уже проснуться? — разглядывая поставленные перед собой тарелки с едой, протянул он. Кётани не ответил, и лучшим решением стало всё же поесть. — Твоя мама вкусно готовит, передай ей мою благодарность. — Мои родители уже две недели гостят у родственников на Хоккайдо, — ответил тот, быстро орудуя палочками. — А ты полон сюрпризов, Кётани Кентаро, — удивился Яхаба. — Жуй давай, — огрызнулся в ответ Кётани, но как-то непривычно тихо, и бросил тяжёлый взгляд из-под нахмуренных бровей. — И всё же ты странный. Может, тебя подменили инопланетяне? — непонимающий взгляд стал лучшим ответом. — Ну, ты такой тихий и спокойный, это выглядит непривычно. Не грубишь, не огрызаешься. — Тебе было бы проще, запугай я тебя? — искренне и даже чуть наивно удивился Кётани. И Яхаба подумал, что детской непосредственности в нем осталась целая уйма. Ещё и говорит то, что думает, не пытаясь приукрасить или завуалировать. Такая прямота подкупала, но слова о том, что он бы почувствовал себя проще под принуждением, прочной занозой засели в сознании. Определённо бы почувствовал. Сваливал бы на Кётани все свои беды, жалел бы себя и чувствовал использованным, а не вот это вот всё. Словно они парочка, достигшая нового этапа в своих отношениях. А ведь до сегодняшнего дня они даже не разговаривали. — Не думал, что тебя заводит грубость, — выдернул из задумчивости голос Кётани. — Не неси чушь, — решительно поднялся из-за стола Яхаба. — Спасибо за еду, но давай уже начнём и закончим. — Душ по коридору налево, — показал направление Кётани и прошёл вперёд. Яхаба вошёл в ванную и прикрыл за собой дверь. Былую уверенность как рукой сняло. Он хотел казаться спокойным перед Кётани, в то время как внутри всё сильнее натягивались струнки напряжения: тронь — и сразу зазвенят. Только мысль о том, что он — капитан, которому предстоит взаимодействовать с этим дикарём ближайшие два года, не позволяла терять лицо. Он не покажет своей слабости. Только не ему. Прервал размышления появившийся на пороге Кётани в тот момент, когда Яхаба остался практически без одежды и цеплялся пальцами за резинку трусов. Стерпев на себе пристальный оценивающий взгляд, просканировавший тело сверху вниз, он скривился. — Что? — спросил нетерпеливо. — Полотенце и одежда, — аккуратная стопочка легла на стиральную машину, а сверху опустился небольшой пакетик, — и всё, что может тебе понадобиться. Яхаба заглянул внутрь. Зубная щётка, пара бритвенных станков, ещё какие-то непонятные штуковины, предназначение которых выяснять не хотелось. Он зацепил один из станков, покрутил его в пальцах. Догадка поразила, и он перевёл взгляд на стоящего в дверях Кётани. Неужто он хочет, чтобы Яхаба побрился? Весь? Ужасно. Но он постарался сохранить лицо. — Проваливай, — огрызнулся и захлопнул дверь у того перед носом. Ладно, перед смертью всё равно не надышишься, а оттягивание казни вряд ли изменит её исход. Лучше покончить с этим и забыться спасительным сном. А уже потом он сможет пожалеть себя и придумать, как отомстить этому шантажисту. С душем он справился в рекордные сроки, вытерся и покрутил в руках одежду, недоумевая, к чему её надевать, если всё равно раздеваться. Но нежелание щеголять голышом победило, и он натянул на себя трусы и футболку. Кётани был крупнее, да и одежда явно была домашней судя по растянутости, поэтому футболка легко скрыла задницу, оставляя на виду лишь худые сильные ноги. В последний раз взглянув на своё отражение в запотевшем зеркале, он решительно вышел из ванной и шагнул в комнату напротив. Кётани был там и, сидя расслабленно в кресле у письменного стола в одних боксерах с закинутым на плечо полотенцем, читал что-то в телефоне. Яхаба осмотрелся. Обычная комната обычного подростка. Кровать, стол да кресло. В углу пара гантель, мяч и стопка журналов. — Из всех интересов: поесть, поспать и волейбол, — дал о себе знать Яхаба, блуждая глазами по комнате, пока не наткнулся взглядом на баночку смазки лежащую на кровати. — Теперь ещё ты и секс, — развернулся Кётани, тут же поднимаясь и подходя ближе. — Помни, ты обещал, — выдохнул в шею, едва касаясь губами. — Что обещал? — растерялся Яхаба, застыв, как изваяние. — Не сбегать, — отозвался тот полушёпотом и, обогнув его, скрылся в душе. Почти сразу зашумела вода, но лилась она недолго, а может Яхабе так показалось. В любом случае, когда Кётани вернулся, он застал его на прежнем месте, словно тот врос в пол, с одеждой в руках и расфокусированным взглядом, направленным куда-то за окно в темноту опускающейся ночи. Он не услышал его бесшумных шагов, скорее ощутил присутствие и пристальный взгляд в затылок. Следом появились тёплые руки, бесцеремонно забравшиеся под футболку и с нажимом оглаживающие бока. Яхаба выронил вещи, почувствовав, как смыкаются зубы на задней стороне шеи, а следом за ними скользит язык, очерчивая выступающие позвонки. Кётани, совершенно не стесняясь, изучал покорное тело, скользя ладонями по груди, до самых плеч, а затем вниз, поглаживая плоский поджимающийся живот. Мурашки вновь побежали по коже, концентрируясь там, где влажно оседало горячее дыхание, и стекая вниз по позвоночнику. Мандраж бил куда-то под солнечное сплетение, завязывая напряжением тугой узел в животе и заставляя пальцы нервно дрожать. Что с этим делать, Яхаба не знал и искренне надеялся, что от него вообще ничего не потребуется. Тем временем Кётани напирал на него сзади, ненавязчиво подталкивая бёдрами вперёд и не прекращая целовать шею, словно это был его главный фетиш. — Свет выключи, — едва преодолев сухость в горле, прошептал Яхаба, чувствуя, что губы отказывают его слушаться. — Не хочешь на меня смотреть, — понимающе прошептал Кётани ему на ухо. — Не хочу, чтобы ты видел моё унижение, — максимально ровно, и тихий выдох, когда за спиной щёлкнул выключатель, а комната погрузилась во тьму. — Глупый, — шёпот вновь вернулся, — обещаю, ты подсядешь и будешь просить добавки. А сейчас просто доверься, — он развернул его к себе лицом и толкнул на кровать. Яхаба приземлился на мягкий матрас и вскинул глаза, уже привыкшие к сумраку, скупо разбавленному бликами фонаря за окном и тусклой луной. В этой жидкой темноте тело Кётани выглядело монолитной статуей с резко очерченными гранями широких плеч, мускулистых рук и груди, плавно переходящих в узкую талию и плоский твёрдый живот. Он сам не заметил, как увлечённо начал его разглядывать, пока не наткнулся взглядом на полотенце, белым пятном охватывающем бёдра. Несмотря на то, что Кётани был спокоен, выдавая нетерпение лишь тяжёлым дыханием, его возбуждение явно никуда не делось и заметно оттопыривало край полотенца. Такой выдержке можно было только позавидовать. Потрясающий контроль собственного тела. «Жаль не мыслей», — подумалось отстранённо. Иначе они бы не оказались сейчас в такой ситуации. Тяжело выдохнув, Яхаба стянул с себя футболку, откидывая в сторону кресла. Кётани последовал его примеру, и полотенце едва слышно опустилось рядом, открывая вид на накаченные бёдра и колом стоящий достаточно крупный член, напряжённо прижатый к животу и слегка подрагивающий. — Не тяни, — поторопил Яхаба, пытаясь скрыть панические нотки в голосе, и откинулся на спину, закрывая глаза, предпочитая не видеть всего, что будет происходить дальше. Он бы вообще предпочёл отключиться, чтобы ни одна минута не осталась в памяти, чтобы проснуться, когда всё уже закончится. Но умом понимал, что не забудет этих ощущений никогда. Он слышал, как Кётани опустился на корточки у кровати, но не понимал, для чего ровно до того момента, пока не почувствовал чужие губы на своём колене. Он скользил поцелуями по светлой коже, медленно поднимаясь выше, в то время, как ладони поглаживали его лодыжки. Тяжелело дыхание, жаром расползаясь по бедру, било по нервам и скручивало в животе новые ощущения. Яхаба сжал зубы. Он возбуждался, и это было ничерта не здорово. Лишь на секунду разум пришёл в норму: когда он почувствовал, как один из поцелуев явно переходит границы и грозит меткой чуть выше линии шорт. — Не смей оставлять на мне следы, — процедил Яхаба и снова впал в незнакомое чувство возбуждённой нереальности, когда Кётани одним движением лишил его трусов и накрыл ладонью чуть потвердевший член. А потом всё словно смешалось в какой-то бесконечный калейдоскоп рук и губ, изучающих его тело, дарящих столько новых ощущений. Оказалось, у него чертовски чувствительный живот, и Кётани довольно фыркнул, когда сдавленные стоны сорвались с поджатых губ, а стройное тело в его руках дрогнуло, как будто сквозь него пустили ток. Но вот момент, когда в него вторглись скользкие пальцы, он едва не пропустил. Кажется, мгновение назад они ещё только кружили у входа, слегка надавливая, но не стараясь проникнуть глубже, а вот уже вовсю орудуют внутри, поглаживая и расслабляя тесные мышцы. Хотелось хныкать от этих неприятных ощущений и врезать Кётани за то, что действует так низко, прикусывая его соски, играя с ними языком, заставляя изгибаться в его руках и совершенно забывать о том, что угроза концентрируется гораздо ниже. Правда, когда он это понял, пальцы уже были внутри, и с них хотелось слезть, отстраниться и забиться в угол кровати. Ощущать в себе что-то постороннее было странно, а от тянущей боли подгибались пальцы на ногах. Ещё и навалившийся Кётани был тяжёлым, шумно дышащим и вновь изучающим его шею губами. — Ты ужасно тяжёлый, — прохрипел Яхаба, сдавливая бёдрами его руку, — и мне больно, черт бы тебя побрал. А в следующую секунду его выгнуло, и он так дёрнул задницей, что искры из глаз посыпались, а предательский стон, больше похожий на скулёж, не удалось скрыть, как бы он не сжимал губы. — Что это было? — спросил с трудом ворочая языком и открыл глаза. — Понравилось? — Кётани смотрел на него сверху, с какой-то совершенно дико довольной ухмылкой, считывая эмоции словно сканер. — Заткнись, — выплюнул Яхаба и поджал губы. — Сделай так ещё, — едва слышно. — Я же говорил, что ты попросишь добавки, — не стал скрывать смешок Кётани. Яхаба хотел возмутиться и послать его в далёкие дали, но дрожь, пробившая всё тело, ему не позволила. Она расползлась мелкими мурашками и рассеялась мягким покалыванием на кончиках пальцев. А несдержанный стон стал таким отчётливым, что напугал самого Яхабу до чёртиков. И пока он отходил от этого шока, едва заметил, как Кётани отстранился, исчезли его пальцы, а самого Яхабу бесцеремонно перевернули на живот, уверенным движением заставляя оттопырить задницу. Чувство стыда куда-то пропало, и стало совсем плевать, что будет позже. Зато сейчас хотелось вновь ощутить чужое тепло, прикосновения и те заряды тока, что, рождаясь где-то внутри, будоражили тело. Возможно, он бы перетерпел и ничем себя не выдал, но у него нещадно стоял, и возбуждение впрыскивало сладкий яд в кровь. Кётани вернулся спустя полминуты, прижался членом между ягодиц, проскользил выше и отстранился. Погладил ладонями спину от самых плеч и вниз, пока не спустился к бёдрам. Коснулся губами отчётливых ямочек на пояснице, очертил их языком. И, пока Яхаба расслаблялся под его прикосновениями, вновь загнал в него пальцы, сразу три. Яхаба дёрнулся вперёд, стараясь уйти от проникновения, но его крепко держали. Оставалось мычать в покрывало и сжимать его зубами. Сколько это длилось, он не знал: может минуты, а может и целую вечность, которая разбавлялась точечными зарядами удовольствия, что посылало тело, а следом накрывала тёплая волна, и хотелось валиться ничком на кровать и растворяться в ней. Когда-то Яхаба слышал или где-то прочёл, что секс вызывает привыкание с первого раза. Едва попробовав, отказаться уже не сможешь. И сейчас, закусывая губы, сжимая их до побеления, лишь бы хоть немного приглушить надрывные стоны удовольствия, он уже знал, что не сможет отказаться от этого никогда. И виной тому Кётани. Шумно дышащий и горячий, как адово пламя. Прижимающийся бёдрами к оттопыренной заднице и доводящий до исступления своими пальцами. «Пока пальцами», — едва успел подумать Яхаба, как они исчезли, а им на смену пришёл давно готовый член. — Расслабься, — Кётани взял его бедра в захват и сделал первый короткий толчок. Головка вошла внутрь без сопротивления, и Яхаба уже успел было порадоваться, что больно не будет. Но на смену секундному облегчению пришло тягучее распирающее ощущение, от которого вновь хотелось отползти и забиться в угол. Он крепко вцепился пальцами в покрывало, без разбора шепча проклятия в адрес Кётани, обещавшего не делать больно и продолжающего просить расслабиться. — Как я могу это сделать, мать твою, когда эта хрень у меня в заднице? — прошипел Яхаба, отплёвывая слова, будто ядовитые ягоды. Кётани на тот момент замер, войдя, предположительно, почти до упора. Но, несмотря на стон удовлетворения, слова Яхабы услышал и покинул его тело, сразу заменяя член пальцами. Яхаба даже сообразить не успел, что его надули, когда точечный заряд вновь погрузил его тело в волну удовольствия и он расслабился. Кётани только этого и ждал, тут же заменяя пальцы членом и делая несколько уверенных толчков. Липкое полузабвение вновь вернулось, перемешанное с тупой, тянущей болью и мягкими волнами пронзительного удовольствия. От того и от другого хотелось выть в голос, перемежая стоны с проклятиями. Желать, чтобы всё наконец прекратилось, но и не заканчивалось никогда. Чёртов Кётани знал, о чём говорил, но вот такого предательства от собственного тела Яхаба не ожидал. Ему должно быть противно. Тогда почему так хорошо, несмотря на болезненно распирающую боль? И почему пошлые шлепки бёдер о бёдра не вызывают стыда? А тяжёлое дыхание Кётани, кусающего его лопатки и заставляющего прогибать поясницу немыслимым образом, только подливают масла в огонь возбуждения? Яхабе казалось, он достиг края вечности и готов шагнуть туда не колеблясь, ведомый удовольствием и натягивающимися нервами. Разрядка была близка, по крайней мере для него, член болезненно ныл, привлекая к себе внимание и требовал прикосновений. — Я сейчас, — прохрипел, надеясь быть услышанным, извернувшись дотянулся до собственного паха и парой порывистых неаккуратных движений столкнул себя за грань. — Заканчивай, — успел выдохнуть за секунду до того, как реальность растворилась в тёплом облаке цвета песчаной бури, так навязчиво напоминавшем глаза Кётани. Таком же безжалостном, как его руки, и обжигающе иссушающем, как его губы. Удовлетворённый стон, больше похожий на сдавленный рык, Яхаба услышал ускользающим сознанием, так же как и последние толчки, жаром разливавшиеся внутри него. Спустя пару мгновений он отключился. Когда Яхаба проснулся, солнце уже вовсю светило и птичьи трели проникали в приоткрытое окно вместе со свежестью раннего утра, но всё равно было нестерпимо жарко. Понимание того, что он находится не в своём доме и не в своей постели, приходило долгие секунды отступающей полудрёмы. Осознание того, как и с кем он провёл прошлую ночь, шарахнуло словно гром среди ясного неба, заставляя открыть глаза и обернуться. Сделать вышло только первое — на второе не хватило сил. Кётани, словно осьминог, опутал его тело руками и ногами, тесно обнимая и щекоча шею тёплым дыханием. Не приснилось. Яхаба обречённо выдохнул и сделал ещё одну попытку высвободиться. Резкая боль пронзила тело, и он, не выдержав, простонал, сжимая кулаки от досады и медленно выдыхая. — Не делай резких движений, — шёпот за спиной потревожил растрёпанные волосы на затылке и спустился мурашками вниз по позвоночнику. Яхаба оцепенел. — Ещё такая рань, — словно и не замечая его терзаний продолжил Кётани, — давай спать, — и уткнувшись носом в шею Яхабы засопел, ни капли не ослабив хватку. — Какой, к чёрту, спать? — Яхаба подавился возмущением и дёрнулся в его руках, цепенея второй раз за эту минуту, когда упёрся задницей прямиком в утренний подростковый стояк. — А ты решительный, — пропитанный ухмылкой тихий голос осел на коже, заставляя мысленно выругаться и проклинать собственную неловкость вместе с Кётани, скользящим рукой вниз к бедру. О том, что сам подросток и у него такое же тело с однотипными реакциями, Яхаба совершенно забыл ровно до того момента, пока твёрдая ладонь не легла на ягодицы, а наглые пальцы не скользнули между ними, легко поглаживая раздражённые мышцы. — Какого чёрта ты творишь? — взвился Яхаба, в сотый раз проклиная собственное тело, что так предательски откликалось на чужие прикосновения. Дыхание Кётани потяжелело, посылая сигналы по натянутым нервам, прицельно бьющим в пах и стягивающим мышцы в сладкой истоме. И хотя умом Яхаба понимал, что не хочет повторения ночных событий, организм вёл себя ровно наоборот. Кётани понял это моментально по участившемуся дыханию и лёгкой дрожи. — Я не хочу, — сделал ещё одну попытку отстраниться, когда пальцы уверенно ввинтились в его влажное нутро, разнося по комнате отчётливый хлюпающий звук. Яхаба старался отогнать от себя мысли о том, что конкретно там хлюпало, и зажмурился стискивая зубы, чтобы не стонать. Мягкие прикосновения расслабляли саднящие мышцы и снова били прицельно в разгорающийся очаг удовольствия, заставляя напряжённый член нетерпеливо дёргаться. Оставалось надеяться, что сейчас Кётани не будет растягивать эту сладкую пытку и перейдёт уже к делу. Тот, словно прочитав его мысли, быстро заменил пальцы членом и толкнулся до упора одним медленным движением. Смешанные чувства, познанные ночью, вернулись, вновь накрывая тёплой волной приятного томления и тянущей тупой боли. Правда уже не такой заметной, не выходящей на первый план. Сейчас Яхаба знал, что его ждёт, какие ощущения будут сносить ему крышу и ждал их, не заметив, как начал двигать бёдрами и подаваться ими назад, навстречу неторопливым толчкам. Кётани от такой инициативы только довольно ухмылялся, прикусывая его плечо. И разрядка в этот раз пришла быстро — не дала вырубиться, но дала прочувствовать весь спектр ощущений. Яхабе показалось, что его сжало до размеров атома, а потом разорвало в звёздную пыль и уничтожило. Он простонал, не скрывая голоса и обмяк, чувствуя, как Кётани ещё двигается внутри него. Но и тот не продержался долго, кончая и шипя сквозь зубы. Потом они ещё долго валялись, бездумно пялясь в потолок, не проронив ни слова. И даже когда Яхаба неловко выбрался из кровати и протопал в ванную, Кётани проводил его молчаливым взглядом и ушёл готовить завтрак. Уже позже, когда Яхаба сидел на кухне, завёрнутый в тёплый махровый халат, болтал одной ногой, вторую подогнув под себя, а Кётани в одних трусах готовил завтрак, он подумал, что всё это чертовски хорошо выглядит. Будто и впрямь добровольно. Хотя после собственных утренних выкрутасов думалось, что он не был особо против. Иного объяснения не находилось. В любом случае, некоторые моменты требовали прояснения, а некоторые правила того, чтобы их установили. И тем, кто это сделает, Яхаба посчитал себя. — Я очень надеюсь на твоё благоразумие, Кентаро, — начал сухо, лениво размешивая в чашке кофе, — и на то, что ты не начнёшь устраивать своё «близко и часто», — он изобразил в воздухе кавычки, — посреди недели и сбивать мне тренировки. Я всё же питаю надежду на то, что тебе не плевать на команду. — Мне не плевать, — отозвался Кётани, раскладывая завтрак по тарелкам. — И с каких пор ты зовёшь меня по имени? — После того, что произошло, я даже могу добавить к нему «чан» — съехидничал Яхаба, — показывая, насколько ты стал мне близок. — Снова убеждаюсь, что я в тебе не ошибся, — как-то неопределённо заявил Кётани, расставляя перед ним тарелочки и приборы. — Что ты хочешь этим сказать? — удивился Яхаба, разглядывая еду и отмечая, что даже его мама не утруждает себя приготовлением традиционного завтрака. — Ты ничего не отрицаешь, не смущаешься, в глаза смотришь, — пояснил Кётани, усаживаясь напротив. — Даже когда хромал в душ, а по ногам текла моя сперма, твоё лицо ничего не выражало. Я видел, когда ты обернулся. — Это было отвратительно, — скривился Яхаба. — И ещё, — он демонстративно задрал халат выставляя ногу, с темным кровоподтёком на внутренней стороне бедра, — никаких следов, Кентаро, — припечатал угрюмо. Тот смотрел исподлобья, привычно хмурый и собранный. Дико хотелось сбить с него спесь. — Ты повторяешься, — огрызнулся в ответ, давая понять, что одного раза было достаточно. — Ты просто поразительное сочетание несочетаемого, — флегматично протянул Яхаба, пропуская мимо ушей сердитый голос. — Такой заботливый, со всеми этими ужинами, завтраками, свежей одеждой и такой при этом злобно нелюдимый. И не смотри так, я просто удивляюсь. Ты ни разу не назвал меня по имени, ни разу не поцеловал. Это как минимум странно, — закончил, подпирая ладонью щёку и лениво жуя завтрак. — Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — теперь, видимо, пришла очередь Кётани удивляться. — Нет, — припечатал Яхаба равнодушно. — Ты забрал мой первый секс. Думаешь, я горю желанием отдать и первый поцелуй? — спросил несколько отстранённо, давая понять, что отвечать, не нужно и сделал это сам: — Обойдёшься. Никаких поцелуев. У этого всего должны быть хоть какие-то границы. Кётани лишь кивнул, и сложилось впечатление, что он тоже не желает выходить за рамки их договора. Каждый получает своё — ни больше, ни меньше. Вот только соблюдать эти правила становилось всё сложнее с каждым месяцем как раз таки Яхабе. Он не желал признаваться даже себе, но привязался к Кётани физически так сильно, что мысли о том, что придёт время и тот уйдёт, больше в нем не нуждаясь, наводили на него панику. В такие моменты он становился жадным до касаний и поцелуев, которыми так щедро осыпал его тело Кётани. Чувства обострялись настолько, что сдержать стоны едва помогала подушка, а страсть растягивалась на долгие часы, пока оба не падали обессиленно. И Яхаба благодарил богов за то, что родители Кётани уезжали всё чаще и задерживались всё дольше, ухаживая за пожилыми родственниками, держащими раменную, пользующуюся популярностью. Кётани обмолвился об этом лишь раз, но Яхаба ощущал приступы страха при мысли о том, что настанет момент и его поставят перед фактом: они решают забрать с собой сына и уехать насовсем. Конечно, он успокаивал себя тем, что волнуется о команде, о соревнованиях, о турнирной таблице, держаться в которой становилось всё сложнее. И, конечно, он ненамеренно выставлял их дежурства в пару, оправдываясь тем, что с этим нелюдимым парнем оставаться наедине никто желанием не горит. И так же ненамеренно возился дольше нужного с инвентарём в кладовке, медленно ковырялся со своими вещами в раздевалке, неподвижно стоял под душем. Он делал просто миллион ненамеренных вещей, всегда приводивших к одному итогу — Кётани зажимал его в угол, и они быстро болезненно трахались. Конечно, он валил всё на нетерпеливого, ненасытного Кётани, обзывая его жадным садистом, делал строгое возмущённое лицо и гордо удалялся в закат. К концу первого месяца пришлось признаться — исключительно самому себе, что ему нравится секс. К концу третьего, что чертовски нравится секс с Кётани. А их договорной раз в неделю перед свободным от тренировки днём быстро перерос в два, а потом и в три. Яхаба даже не заметил, как стал проводить ночи в чужом доме гораздо чаще, чем того требовали приличия. Вот только что обо всём этом думал Кётани, он не знал. Тот не был любителем пустой болтовни и чаще молчал, а спрашивать Яхаба не собирался, стоически изображая из себя принуждённую жертву обстоятельств. Но незаметно, возможно даже для себя, начинал его провоцировать. Он даже несколько раз приглашал разных девчонок на свидания, прослыв в команде едва ли не ловеласом, проводил с ними свободные вечера и выходные. Одну даже хотел поцеловать, но так и не решился. Все они были не такими. То слишком миниатюрными, то смеющимися невпопад, то смотрящими так выжидающе, что передёргивало; у них были мягкие ладони и волосы, они пахли как кондитерская или цветочный магазин, они любили сладости, бесполезные безделушки и не любили волейбол. А ещё они не были Кётани. Это злило. Злило сразу всё на свете. Равнодушие, молчаливость, хмурые взгляды. Яхаба так увлёкся, что не замечал уже ничего. Включая то, что они не были близки уже почти неделю, едва волоча ноги после изматывающих тренировок. Но злило это не только Яхабу. Просто он так зациклился на себе, что не видел направленных на себя тяжёлых пристальных взглядов, не слышал, что Кётани получает всё больше замечаний от тренеров, да и самого Яхабу уже несколько раз одёргивали. Он продолжал вариться в собственной каше и игнорировать всё вокруг. День, когда всё рвануло, ничем от других не отличался. Яхаба болтал с Ватари во время небольшого перерыва, беззаботно смеялся, временно забыв о дурацких мыслях. То, что их обоих испепеляет прожигающий взгляд, он даже не заметил, пока Кётани не подошёл ближе, почти вплотную. Яхаба обернулся — улыбка моментально сошла с его лица. — Я хочу отработать атаку, попасуй мне, — настолько ровно, что у Яхабы пальцы на ногах напряглись. — Нет, — припечатал в ответ, — ты идёшь отрабатывать приём. Киндаичи, — крикнул, обернувшись в поисках рослой фигуры, и махнул к себе, едва тот откликнулся. — Да, капитан? — тот быстро прибежал с другого конца площадки. — Помоги Кётани с приёмом. — Хо-хорошо, — запнулся Киндаичи, поймав на себе прожигающий взгляд. Кётани раздражённо цыкнул. — Возражения? — вернул к нему внимание Яхаба, выразительно вздёрнув брови. — Никаких, — огрызнулся Кётани и развернулся, направляясь к позиции. Такая покорность завораживала и даже немного опьяняла. Он не часто этим пользовался, но каждый раз чувствовал что-то невероятное в такие моменты. Яхаба был послушным в постели, Кётани на площадке — это их договор, всё честно. Остаток времени пролетел незаметно. Тренеры и большая часть команды разошлись: остались только те, кто отрабатывал индивидуальные, да особо ушибленные, которых только швабрами и выгонишь, но и они практически закончили. — Я сегодня почти не бил, попасуй мне, — Кётани подошёл незаметно и встал почти вплотную. — Если только недолго, — неохотно согласился Яхаба, замечая, как направленный на него взгляд становится недовольным. Тот как-то неопределённо кивнул и ушёл за корзиной с мячами. Они успели провести не более пятнадцати атак, когда за последними членами команды закрылись двери. Яхаба на пару секунд отвлёкся, чтобы махнуть им на прощание, а когда повернулся назад, едва не подскочил от неожиданности. Кётани оказался так близко за какие-то мгновения, и теперь смотрел в упор, хмуро и тяжело. У Яхабы всё внутри оцепенело от такого взгляда, и он инстинктивно сделал шаг назад. Но не дальше, Кётани схватил его за предплечье и ощутимо сжал, давая понять, что сбежать не выйдет. — Ты чего? — спросил, стараясь не показать растерянности. — Озверел что ли? — морщась от боли. Руку сжимали со всей дури, и он попытался отцепить от себя чужие пальцы. — Сначала чуть пол не проломил, так дубася по мячу, теперь решил на мне синяки оставить? Так много сил осталось после тренировки? — выдавал сердито вопрос за вопросом, поняв, что железную хватку не расцепить. — На тебя хватит, — угрожающе в ответ. Яхаба не сразу нашёлся, что ответить, только хлопал широко раскрытыми глазами и едва успевал перебирать ногами, пока его торопливо вели в сторону подсобки. — Да что на тебя нашло, Кентаро? — сделал попытку вразумить. — У тебя какие-то проблемы? Кётани обернулся так резко, что Яхаба впечатался ему в грудь, выбивая весь воздух из лёгких. — Ты моя проблема, — прилетело в ответ вместе с горящим взглядом, властно огладившим подбородок и скользнувшем на шею, туда, где нервно дёргался кадык. — Ты сам установил границы и правила, так какого чёрта бесишься и ведёшь себя как истеричная сука, скрывающаяся под маской оскорблённой добродетели? — прорычал, напирая, но в последний момент опомнился и продолжил путь до подсобки. Яхабе только и оставалось, что перебирать ногами следом. Он был ошарашен, был в шоке и совершенно отказывался соглашаться с такими словами в свой адрес. Они были ложью. Или не были? Бред. Не мог же он и в самом деле творить нечто подобное. Но завершиться его рассуждениям было не суждено: они разбились о стену подсобки, в которую его впечатали. Следом навалилось тяжёлое тело, задирая влажную футболку до самых плеч, и Яхаба уже знал, что это значит. Острые зубы кусали выпирающие лопатки, следом скользили мягкие губы и язык, влажно очерчивающий позвонки у основания шеи, а Яхабу захлёстывало жаркой волной возбуждения, скручивавшей все мышцы в сладком предвкушении. И плевать, что эти ласки были совсем иными, что зубы обязательно оставят кучу меток, а бёдра расцветут синяками, как только их покинут твёрдые пальцы. — Ты что, с цепи сорвался? — вслед за особо болезненным укусом простонал Яхаба, пытаясь отстраниться. Кётани будто не слышал, сдёрнул с него шорты и, смачно плюнув на пальцы, умело ввинтил их в тугую задницу. Яхаба прикусил ладонь, остро чувствуя разницу между этими ощущениями и теми, что были обычно. Ведь Кётани всегда был аккуратным, стараясь не причинять лишней боли. Отчего-то вспомнились его слова, сказанные в первый вечер: «Тебе было бы легче, запугай я тебя?» — и сейчас обстановка подходила как нельзя лучше. Только вот страшно не было, было нетерпеливо. Хотелось ощутить в себе член и забыться в сносящем крышу удовольствии. — Я собираюсь вытрахать из твоей бесполезной головы всю ту дурь, — угрожающий шёпот опалил ухо, — которая успела там накопиться. Поэтому сожми зубы и расслабь задницу. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Сладкие судороги пробивали всё тело, заставляя колени подгибаться, а с губ всё чаще срывались пошлые стоны. То, что Кётани их прекрасно слышит, сомнений не было — не зря же он давил на поясницу, заставляя прогибаться и оттопыривать зад. — А я был прав, когда говорил, что тебя заводит грубость, — обжигающий шёпот вновь вернулся, а член дёрнулся под чужими прикосновениями. — Смотри, как ты течёшь, — он собрал на ладонь тягучие капли смазки и показал Яхабе. Тот только сдавленно простонал и двинул бёдрами назад, стараясь насадиться глубже. — И если бы ты сразу был честен с собой, не докатился бы до этого. Ты как открытая книга, Яхаба. — Заткнись и займись делом, — хрипя, огрызнулся тот, не собираясь сейчас ни в чём сознаваться, а тем более соглашаться, что творил подобное. — Как скажешь, капитан. Секс был быстрым и болезненным, грубые толчки выбивали из головы абсолютно все мысли, а не прекращающие смыкаться на спине зубы только обостряли это извращённое желание. И когда он, действительно, решил для себя, что аккуратные, почти нежные, прикосновения нравятся ему больше, чем вот эти? Властные, собственнические действия, доводящие до исступления, и непрерывная долбёжка с удовольствием на грани истерики. Кончил Яхаба быстро, Кётани почти не пришлось его касаться, лишь перехватить поперёк груди, чтобы тот не рухнул на подкосившихся ногах. Сам он догнал его тут же, с рыком вцепляясь в плечо и изливаясь глубоко внутри. А потом развернулся к стене и съехал по ней спиной, крепко держа Яхабу в захвате сильных рук. Тот лишь всхлипнул, когда гудящая задница встретилась кожей с холодным полом, и откинул голову назад, устраивая её на плече любовника. — Заканчивай всё это, ладно? — заговорил Кётани непривычно тихим и расслабленным голосом. — Я так привык к тебе, — сознался Яхаба, — что в один момент понял, что боюсь потерять. Но ты всегда молчишь, откуда мне узнать, что ты думаешь? — Мог просто спросить, а не провоцировать и не заставлять ревновать, — спокойно в ответ. — А ты ревновал? — не верил своим ушам Яхаба. — Каждый день, — не стал отрицать Кётани. — Даже когда ты стонал подо мной, даже когда сидел затраханный на моей кухне и уплетал рамен, чтобы хоть немного восстановить силы, — всегда. Я всегда ждал того дня, когда ты поставишь во всём этом точку. Ведь ты знал, что я не оставлю команду, только не после всего, чего мы добились. — А я думал, что точку поставишь ты. И уйдёшь… — Куда уйду? — не понял Кётани. — Ну… наиграешься и захочешь чего-то нового, — туманно пояснил тот. — Другого парня или девушку. Или родители заберут тебя на Хоккайдо. — Ты действительно не видишь ничего дальше своего носа, — упрекнул Кётани беззлобно. — Чего ещё я не вижу? — Того, что посадил меня на короткий поводок, и я совсем не хочу свободы, — ответил почти шёпотом и уткнулся носом во влажные волосы за ухом. — Правда? — не веря, что был таким идиотом, спросил недоверчиво. — Правда, — подтвердил Кётани. — Ты просочился сквозь кожу и впитался в кровь — ты яд, Яхаба Шигеру, но мне не хочется от тебя лечиться. Яхаба завозился в его руках, тихо шипя от боли, и выпутался из захвата. Извернулся, едва не завалившись, и присел на пятки между широко разведённых ног, словно вышколенная гейша. Он немного морщился от неприятных ощущений, но старался отодвинуть их на второй план. Просто взгляд, которым сейчас смотрел на него Кётани, был бесценным. Пропускать такое? Да ни за что. — Прости, что был так груб. Я не со зла, — Кётани протянул к нему руку и аккуратно коснулся пальцами щеки. — Ничего, — подался навстречу ласке Яхаба, — в качестве разнообразия вполне себе альтернатива, — и усмехнулся, наблюдая как брови Кётани ползут вверх от удивления. — Эй, не смотри так, это смущает. — Тебя? Да тебя невозможно смутить, — ухмыльнулся Кётани. — Сейчас всё иначе, — тихо в ответ, и Яхаба отвёл глаза, делая попытку подняться. Сидеть с голым задом в весьма нежаркой подсобке удовольствие сомнительное, да и сворачиваться было пора, пока дежурные учителя не пришли на разведку. Кётани зашевелился следом, какой-то непривычно суетливый и неловкий. Словно эти откровения выбили почву из-под ног, и то, что раньше почти не заботило, теперь воспринималось с волнением. — Давай так, — Кётани перехватил его за локоть, — ты полежишь тут на матах, а я уберу зал. Потом помогу переодеться и провожу домой, или, если захочешь, — он немного замялся, — можешь остаться у меня. Яхаба, мгновение назад сделавший шаг к двери, остановился и обернулся. Посмотрел каким-то странным, незнакомым взглядом и шагнул обратно. А потом приблизился и поцеловал. Сам. Прижался к сухим бледным губам своими, вдохнул полной грудью ставший таким близким запах и отстранился, совсем немного. Кётани смотрел на него ошарашенно, но всего несколько секунд, пока довольная улыбка не растянула его губы. — Отдал, — шепнул, опаляя дыханием чужие губы, а потом схватил за затылок и вернул назад. И поцеловал. Влажно, жарко и жадно. Так, словно испытывал неутолимую жажду, а Яхаба был источником. И в этот момент время остановилось, мир исчез, оставляя их открывать друг друга заново.