Без чувств

— Долго собираешься мять мой диван? — что можно расценивать, как «как дела?». Чимин особо не реагирует, ему лень сегодня припираться с Юнги. — Эта королева драмы добавляет хлопот, — тянет, словно, между прочим. На самом деле ему плевать, свой гражданский долг он выполнил. А рыжий может хоть в аду гореть. Как бы не хотелось признаваться самому себе, но что-то заставляет Юнги уделить хотя бы пять минут в день этому недомерку. Не привычно. Чимин отрывается от книги, несколько секунд тратит на Юнги и снова возвращается к чтению. — Вот и становись после этого добрым самаритянином. — На самом деле он бы и сам с удовольствием повалялся на своем любимом диване, только рука не поднимается согнать одного наглого мальчишку. А дома твориться настоящий бардак, в таком тесном мире, как их ничего не останется не замеченным. Все давно привыкли к заскокам Хосока, и как бы у него стабильно раз в месяц сносит крышу, но до открытых конфликтов не доходило. Хоть лучше сказать, добровольное обоюдное игнорирование. И если Хосок натура стервозная, то Чимин — ранимая. Поэтому и прячется вторую неделю у Юнги в студии. А мелкие скучают и ноют. И всю плешь проели не только ему, но и всем остальным, верните, видите ли, им Минни. Тьфу ты. Может Мин Юнги тоже нервирует такая напряженная атмосфера, но он ни за что не признается в этом. Он еще раз бросил мимолетный взгляд на рыжего и приготовился провести в студии всю ночь. Пак Чимин на самом деле не читал книгу, а думал, и думы его были не веселые. С одной стороны он уже остыл после происшествия, осталось послевкусие, с другой Чимин уверен, Хосок не испытывает никаких угрызений совести, не то, чтобы он надеялся конечно, но да надеялся. Чон Хосок не тот, за кого себя выдает — это факт. Человеческие чувства для него пустой звук — это два. И что с этим делать он, хоть убей, не понимал. Юнги и тот стал роднее и понятнее, со своим острым языком и холодным взглядом. Также, ему известно, что Мин Юнги был влюблен в Хосока, и это, обескураживает. Конечно, до такой мысли его довела логическая цепочка и две недели беспрерывного наблюдения. Но даже под страхом смерти он не станет проверять теорию в верности. Чимин аккуратно скосил взгляд на спину. Юнги в своем мире растворяется, место, где он чувствует себя, как рыба в воде — завораживающее зрелище. Если копнуть еще глубже, то видно, неловкое отношение Юнги к Хосоку. С ним он не цапается, только акцентирует внимание, болезненный взгляд на Хосока, когда сам Чон занят кем угодно, но не Юнги. И еще одно звено в копилку, Чимин понимает, что ступает на опасную территорию, болотная трясина чужих чувств и недосказанности, один не верный шаг и нырнешь с головой, но ведь он уже знает больше, чем положено, и знания не приносят никакого толку. Юнги одиноко страдает в студии, Хосок мечется между двумя ипостасями, а Пак телепится между ними, как ниточка, как для красного быка тряпка. Он для них всего лишь повод, сигнальная ракета, что вот-вот выстрелит, и неизвестно кто из них больше пострадает. Чимин не стремился становится между, просто по- другому не получилось. Чимин неловко передергивает плечами, но отложить финальный аккорд не в его власти, остается только принять для себя решение. В квартире тихо шумит телевизор, синий экран показывает очередную мыльницу, что так любит Джин и ненавидит Чонгук. Но тем не менее сидит и смотрит. Никто не произнес ни звука с самого начала, даже всегда и везде снующий Тэхен сидит мышкой рядом с Чонгуком. Атмосфера постепенно накаляется, как спираль сжимается вокруг них готовая выстрелить в любой момент. Хосок сидит по правую сторону и нервно грызет ногти. Привычка, оставшаяся с детства, вредная и не культурная, за которую вечно его гоняет «мамочка», но это единственное что его успокаивает в данный момент. В его голове крутиться только одна мысль, что Юнги упрямый осел, а Пак долбоеб космических масштабов. Не его вина, что эти двое ублюдков уже вторую неделю не ночуют дома, но все смотрят так, что сразу становится ясно. Хосок не испытывает чувство стыда уже очень давно, лишняя эмоция, удаленная за ненадобностью. Скажете так нельзя. Хосок рассмеется вам в лицо, приговаривая какие вы неандертальцы. Человека можно запрограммировать на что угодно. Этим он и занимается всю свою сознательную жизнь. В детстве он был капризным ребёнком, часто плакал ни с того ни с сего. Мать причитала по этому поводу и краснела перед соседями. Причиной детских слез мог стать любой повод, даже самый маленький, мама всегда повторяла, что плакс никто не любит, вот и Хосока никто не любил. На самом деле, таким методом он старался привлечь к себе внимание родителей, что были зациклены на чем угодно, кроме своего ребенка. Ему нравилось, когда внимание окружающих было направлено на него, в его душе тогда играла музыка, но стоило потерять это внимание и Чона раздирало на куски от несправедливости. Всю жизнь он гнался за чужими взглядами, признанием, любовью. Приходилось из кожи вон лезть, чтобы перетянуть все лавры на себя. Его родителя заняты налаживанием личной жизни, а на ребенка по факту им плевать. Маленький комок появился не в то время, не в том месте. Вечная гонка за чужими восторженными вздохами и вселенским обожанием в глазах сделала Хосока расчетливым и беспринципным. Мальчик научился перетягивать внимание на себя. Поэтому, если его родители не баловали мальчика вниманием и заботой, он с легкостью переводил внимание чужих родителей на себя. Ведь так просто быть в глазах чужих людей идеальным ребенком, просто образцом для подражания. Поэтому друзей у Хосока не было. Ведь всех бесит, когда тебя сравнивают с сыном соседей и ставят в пример, а тебя корят, корят, корят. Хосок знал, кто он такой и как люди на него реагирует и пользовался сполна. Его двуличная натура не смущала его самого. На самом деле ему даже нравилось. Видеть людей насквозь, вот чему научился он, играть на их слабостях, настоящее удовольствие. Видеть, как в глазах напротив загорается живой интерес и восторг, слаще меда на устах. Как тянуться руки испробовать райский нектар, а получают ложку дегтя. Потому что характер у Чон Хосока невыносимый; он эгоистичен, эксцентричен и никому не верит. Его не заботят чужие чувства. Правда в том — Чон Хосок завидовал, искренне, по-черному завидовал остальным. Ему казалось, что у окружающих есть то, чего нет у него самого. Зависть изо дня в день пропитывала его нутро, распространялась в клетках организма, как зараза, оставляя после себя выжженную пустошь. Родители сразу дали понять, что до отпрыска им дела нет. Мать в один прекрасный день укатила в Испанию на ПМЖ, а отец завел молоденькую любовницу и все внимание она перетянула на себя, оставив Хосока с носом. С мачехой, девица прости господи если исполнилось восемнадцать, они не поладили сразу. Она находила любой повод погрызться, а после крокодильими слезами плакала в рубашку отца, с заламываем рук и восклицанием «что я не так делаю?». Хосок думал, он хороший манипулятор, но девчонка оказалась лучше. В конечном итоге отцу надоело, и он выставил Хосока, дав ему полный карт-бланш. Удивительно, да не особо. И вот в свои неполные семнадцать, с маленькой сумкой и полным отсутствием каких-либо идей Чон Хосок оказался на улице. Благо отец оказался не полной скотиной, и оплачивал содержание сына — не долго. Как известно, никто не любит делиться, ни вниманием, ни деньгами. Семнадцатилетний мальчишка остался один на один с огромным миром и не растраченным желанием быть любимым. Хосок быстро усвоил этот урок, хочешь что-то получить — придется идти по головам. Когда чего-то хочешь нельзя быть мягкотелым и действовать быстро. Он начал постигать мир взрослых и раскрепощенных людей. Благо природным обаянием обделен не был. Быстро познал человеческие слабости, ведь желающих отведать молодое тело было много. Его первый папочка нашел его в придорожном кафе, куда Хосока занес голод и холод. Надо было кормить себя. Мужчина средних лет разведен и обеспечен. Ему не хватало после брака страсти, девицы не возбуждали, и он почти окрестил себя импотентом. Чон Хосок своей обаятельной улыбкой и гибким телом доказал, что это не так. Пробыли они вместе не больше года, расстались полюбовно. Второй папик не заставил себя долго ждать. Бизнесмен, любитель молоденьких мальчиков, два раза в неделю отправлялся в клуб, чтоб подцепить мальчонку и как следует отодрать в гостиничном номере. Хосок был умнее его предыдущих пассий и в руки сразу не дался, но вокруг кружил, обещая многое. Он упивался жаждой обладания в глазах мужчины, наслаждался его вниманием, и тихо собирал себе пожитки, слишком не надежным был мужик. Третий был как приговор. У Хосока заканчивались деньги, последний отчалил, когда перед носом замаячила костлявая задница какого-то айдола, и он полетел — похотливый кабель. Чон Хосок не в обиде, он не дал сразу умереть ему с голоду, именно поэтому ему только через год появилась нужда искать нового. Они встретились осознано, сразу заметили друг друга и не стали тянуть кота за яйца. Какой-то прием, который Хосок обслуживал, а он был приглашенным гостем, тем же вечером они трахались в подсобном помещении. Чуть позже выползая на свет божий и приводя себя в надлежащий вид, Хосок получил визитку незнакомца и приглашение на продолжение общения. И это был чертов удачный билет, Ли Сонхе оказался неприлично богат. Он не скупился на своих любовников, но и каждый вон Хосок отрабатывал сполна, да так что выползти из кровати не мог. Но чем дольше они были вместе, тем больнее и опасней становился секс. Ли Сонхе оказался безжалостным садистом, ему быстро надоедает обычный секс, и дело даже не в фетишах. Хосок начинал бояться их близости, появилось не просто чувство тревоги, а животный ужас скапливался внутри. Каждый раз заходя в спальню в желудке образовывался кусок льда, самое ужасное Чон тянулся к этой боли, она стала чем-то сродни родной сестры. Сонхе умел обращаться со своими игрушками, он привязывал их к себе зависимостью, ни одни деньги не могли сравниться с тягой к новым ощущениям. А еще он умел убеждать. Каждый гребаный раз во время секса он говорил, напоминал, закреплял мысль: «Ты никому не нужен». — Тебя никто не полюбит, — шептал он, втрахивая податливое тело в кровать. — Ты такой грязный, — в который раз кончая в него. — Испорченный. Чон Хосок всю жизнь таким был, он слушал его, впитывал в себя, верил. С каждым разом разрушаясь, откалывает от себя по кусочку преподнося мужчине. Утром в подушку он шептал сам себе «это не любовь, не любовь», а ночью разбивался на осколки. Нежность, что дарил Сонхе резала живьем Хосока, ведь днем он был потрясающим, ничего не жалел для своего мальчика, а ночью превращался в чудовище, жадное до чужой крови. Он все больше отпускал себя, секс перестал быть просто сексом, а целой религией, которой отведена целая комната. Там за закрытыми дверями он становился и Богом, и Сатаной, разрушая человеческие души и тела. Хосок терпел, Хосок подстраивался, желал и ненавидел себя за слабость, пока однажды любимая игрушка сломалась. Этой ночью Ли Сонхе вернулся без настроения, был молчалив и зол. Он сразу позвал Чона в комнату, не размениваясь на прелюдию. Боль была повсюду и снаружи, и внутри. Мужчина наносил удар за ударом, сначала плетью, после взял биту. Мальчишка был обездвижен, так что с места сдвинуться не мог, не то, что защититься. Вибратор огромных размеров раздирал его изнутри, и даже болезненные стоны не смогли смягчить мучителя. Последним ударом стал тот, что пришелся по голове. Дальше была спасительная темнота. Очнулся Хосок уже на больничной койке, на теле не осталось живого места, а двигаться все равно было невозможно. Врач, что пришел его наведать, смотрел с толикой усталости и раздражения. — У вас молодой человек ушиб внутренних органов и разрыв заднего прохода, но я думаю вы и так в курсе. Самым опасным является ушиб головного мозга, в результате которого образовалась опухоль, пока она доброкачественная, но все равно может повлиять на ваше восприятие, — он снимает очки с переносицы, потирая глаза. — Скажу честно, больших иллюзий можете не питать, до вас тут был уже не один, кому-то больше повезло, кому-то меньше. Радуйтесь пока можете. После больницы он остался снова один. Мужчина на звонки не отвечал, с работой он давно попрощался, а идти было некуда. Кроме потерянной веры, разбитой жизни, Хосок понял, что теперь абсолютно не чувствует вкуса — никакого. Мир потерял вкус, жизнь потеряла вкус. Он превратился в тень, что бродит по улицам следом за прохожими, и молчаливо наблюдает, как они наслаждаются дарами жизни. Он понимал, что за помощью идти некуда и полиция ему не поможет, а родных и близких людей Хосок давно потерял и просрал. И возможно он даже опустил руки, собираясь прожить жизнь где-нибудь на дне пищевой цепочки, если бы не один улыбчивый мальчишка, что нашел его под мостом, словно специально искал, именно его. Новая жизнь началась внезапно, и пугала до усрачки, мальчишка просто не мог поверить, можно любить просто так, ничего не отдавая взамен. Быть тем, кого дома ждут, радостно встречают и отогревают в родных объятиях. И все бы было хорошо, если бы старые раны затягивались бесследно, но они оставляют рубцы и фантомные боли, напоминающие о себе регулярно. Тогда Хосок превращается в похотливого монстра, в мразь готовую разрушить чужой мир и счастье, ведь если больно ему, значит и всем вокруг должно быть больно. Даже так, никто не выставляет за порог, обнимают крепче и шепчут — все пройдет. Ведь здесь все такие, с монстрами внутри.