Без чувств

Юнги родился не нужным. Так бывает, ты только появился на свет, а уже ему чужой. Притон, в котором Мин родился с натяжкой можно было назвать домом. Кто его мать до сих пор неизвестно, отцом является тоже один из безликих клиентов данного заведения, где лицо прячут под толстым слоем ткани, а имена за семью замками. Просто в один весенний день Юнги огласил округу своим громким плачем. Женщина, подарившая жизнь, просто испарилась, оставив умирать маленького ребенка в подсобном помещении. Его случайно обнаружил барыга промышляющий на территории. Парень, как раз хотел заложить кладку, а наткнулся на пищащий комочек. Толи рука дрогнула, толи сердце, парень забрал ребенка с собой, собираясь сдать его в ближайший приют. И передумал, оставив себе. А через два года его не стало. Так бывает, барыга профессия не долговечная, а Юнги снова остался один. Мин Юнги рос среди людей, не брезгующих любым видом заработка, от мелкой кражи до торговли оружием и наркотиков. Он кочевал от одной проститутки к другой. Никто не хотел оставлять надолго у себя чужого спиногрыза. Но у Мина была бешеная тяга к жизни, которую он проявил еще в детстве. На ошибках учатся, мальчишка быстро усваивал информация, изучал людей и их повадки. Не было выбора, приходилось быстро соображать и линять, пока по шее не прилетело, а прилетало постоянно. Никто не мог удержаться, чтобы не пнуть, толкнуть, дать пинка под зад надоедливому крысенышу. Но Мин рос и учился. Стиснув зубы, он прогрызал себе дорогу, упрямо и целенаправленно с одной лишь мыслью — выжить. Тощий бледный мальчишка, с болезненным цветом лицо и бешеными глазами, волчонком смотрел на окружающий мир, ожидая от него любую подлянку. И случай не заставил себя долго ждать. Люди среди которых рос и шнырял Юнги не отличались соблюдением законов, не чурались грязных методов, у них не было понятия норм и морали, не обучены этикету. Заботиться о себе приходилось самому, поэтому с детства промышлял мелкими кражами. Маленькая коморка стала его убежищем, где можно было переждать пока вся банда не отойдет от нового прихода, а случались они постоянно. Если же не успевал спрятаться, становился развлечением на весь вечер. И там уже на что горазда чужая фантазия. Удары и пинки самое безобидное, что могло прийти в голову при наркотическом дурмане. Бывали дни, когда его накачивали самого наркотой, и его тело не принадлежало уже ему. У Юнги не было нормального детства, и какое оно на самом деле, он мог лишь подсмотреть. Сильно не расстраиваешься от отсутствия того, чего не знал. Ему были не понятны детские игры, и ласка матери казалась не естественным явлением, все эти взрослые люди, что носятся со своими отпрысками не вызывали доверия и обостряли паранойю. Для маленького ребенка не знающего нормального отношения весь мир состоял из грязи и зловоний, внутреннее восприятие отказывалось воспринимать, что это с ним что-то не так. Но мир не был бы собой, если бы не показал свой истинный облик. Юнги сбежал из общаги, когда вся банда пошла на дело, и он остался один, через маленький лаз в крыше, где стропила держали крышу, давно изъеденная, она сияла дырой наружу. Для взрослого человека дыра была крохотной, но для щуплого Мина целой дверью. Маленькие ножки несли его по асфальту сбивая пятки, хотелось убежать подальше от этих людей, от жизни, что заставляла каждый день сжимая кулаки преодолевать препятствия. Ему вчера приснился сон про маму. Она была такая добрая, милая, красивая, бережно прижимала к груди и мягко гладила по волосам. Он запомнил его во всех подробностях, каждую черточку, каждое слово, а когда проснулся, чуть не расплакался, ведь мамы уже не было рядом. Но сегодня он решил ее найти. На улице было тепло, солнце пригревало последними лучами этой осени, по улицам бродило много народу, особенно мамочек с детьми. Он добежал до парка и остановился, сияющими глазами высматривая свою маму. Юнги был так сосредоточен, что не заметил какими глазами, его провожали прохожие. Так и не увидев ни в одном из лиц знакомые черты, он решил спросить у одной, что играла с маленькой девочкой неподалеку. Мамаша девчули в кружевном платье, была на редкость истерична и даже на пушечный выстрел не хотела, чтобы Юнги подходил к ее сокровищу. И все бы ничего, но каждая мадама в парке высказывала свое «фи» по отношению к маленькому Юнги. Ведь он не виноват, что тощий от недоедания, лицо синюшное от отсутствия солнечного света в общаге, да и говорит с трудом, ведь никто с ним не занимается. Одежда поношенная, местами рванная висела мешком на худощавом тельце. Все кидали грозные, брезгливые взгляды на попрошайку, обходили стороной ругаясь и сетуя на то, что разный сброд пускают в приличное место. А у Юнги мечты в прах превращаются и маленькое тельце трясет от грубых слов, никто его не жалеет, наоборот втаптывают в грязь своими чистыми ботинками, размазывают по асфальту чистые детские надежды. Ему всего лишь хочется защиты и ласки. Мысленно, каждый вечер, свернувшись на продавленном матрасе в своей коморке, он молился маме. Хотел, чтобы его забрали домой, а когда он решил сам ее найти, наткнулся на стену отчуждения. Юнги здесь был чужой. Среди разодетой, сытой толпы, Мин был как язва, уродство, появившееся не в самый подходящий момент. Дети, глядя на отношение своих родителей так же пытались задеть мальчишку. Бросались обидными словами, плевали в его сторону, кто -то даже камень бросил. Он угодил в лицо, рассекая бровь. Мин Юнги ничего не почувствовал, в один миг внутри все выгорело. Чувства, желание, стремление — стали безразличны. Стоя на оживленной улице, он, как будто оказался в воздушном пузыре. Медленно, шаг за шагом, он удалялся с оживленных улиц. И каждый шаг, словно гвоздь в крышке гроба Мин Юнги. Тощего, недалекого мальчишки, что где-то глубоко внутри прятал огонек надежды, истлевший в один миг. Его путь закончился, когда дорогу перегородили люди. Глава группировки, державший мальчишку, как домашнюю зверушку, кинул под ноги горсть монет, сказав, что сегодня Мин может тоже получить, что захочет. Глядя на разбросанные кругляшки под ногами, он наконец осознал истинную ценность этого мира. Деньги, власть, сила — три составляющие верхушки айсберга. Самая важная цель в жизни любого человека. С этого момента и дальше Юнги не брезговал любой работой; от мелкого торгаша марихуаной, до курьера героина. Он шел по головам не замечая ничего. Не было жаль, когда копы накрыли все гнездо наркокартеля. Мин был начеку, и успел для себя припасти немного товара. Начиная с нуля, скитаясь по узким улочкам мальчишка рос, набивал навыки и не забывал главного правила — никому верить нельзя, используй всех до того, как другие воспользуются тобой. Так он жил, пока однажды старая китаянка, подобравшая его с улицы, не отослала его в квартал богемы. Раньше ходу у Юнги сюда не было, здесь слишком крупные рыбы плавают, но теперь есть официальное разрешение, чем Юнги решил воспользоваться. Клиентом оказался молодой художник. Жеманный и разнеженный ребенок богатых родителей. Тонкая кость, нежная кожа, словно существо сотканная из тончайшего шелка. Он был настолько женоподобным, с легкостью мог сойти за девушку. — Ты, так красив и молод, — первое, что услышал Юнги. — А взгляд хмурый, как у смертника, — ткнул пальцем между бровей мальчишка. Юнги было все равно, заказ был доставлен осталось только получить деньги. — Хочу тебя нарисовать, — кокетливо улыбнулись ему, — голым. Первый секс случился в коридоре. Мальчишка был умельцем и очень чутко относился к неопытности Юнги. Еженедельный секс стал ритуалом. Это была не любовь, просто интрижка с клиентом, за что его по голове не погладят если поймают. Старая карга всегда четко расчерчивала границы. Благодаря мальчишки, Юнги нашел свою любовь. Старое пианино, пылившееся в замкнутой комнате, куда хозяин заглядывал редко. — Плохие воспоминания, — пожимал плечами на немой вопрос. Юнги не лез с расспросами, ему по факту было плевать, от чего может страдать золотой мальчик. За то, художник научил его играть. Он впустил в жизнь Юнги то, что смогло разогнать застывшую кровь по венам, запустить сердце и вдохнуть жизнь в бесцветные глаза. Теперь каждый день у него была новая цель, добраться до инструмента, и заставить вновь ожить клавиши, учеником он был усердным. День изо дня выполняя скучные поручения госпожи Сяо Минь он мечтал снова оказаться за пианино, и не важно было остальное. Такие слепые глаза, как у него не видят увядание жизни вокруг себя, ведь каждый день кто-то умирает, по любому поводу. Он сам становился не раз причиной чей-то смерти. Золотой мальчик, раз разом бравший у него товар для вдохновения, становился более жадным и нетерпеливым. Выставка должна было вот-вот начаться, а ему не хватало уверенности в себе, картины были не завершены, а желание творить уходило сквозь пальцы. Каждый свой приход Юнги слышал истерики, крики, мольбы. Но какая разница, все не так важно, пока под его пальцами клавиши поют. Устав от воплей Юнги притащил ему дурь, в три раза больше оговоренного, стащить из общака — дело плевое, тем более отвести от себя подозрение ему не составит труда. Он ведь сотрудник года, примерный работник, хоть на стенку в рамочку вешай. Тогда-то художник поделился тайной за семью печатями. — Я родился в состоятельной семье, мои родители, как и их родители были неприлично богатыми, поэтому всегда считали, что им все дозволены. Любые законы им не писаны и нет границ которые нельзя было нарушить. Они настолько погрязли в болоте, что их уже было не спасти. Знаешь, я ведь был запланирован, как наследник рода, носитель известной фамилии. А на деле оказался просто экспонатом на выставке. Меня учили и тренировали, лучшие учителя. Игра на пианино — желание матери, борьба и науки — отца. Никто не спрашивал о моем желании. Самое страшное было то, что я узнал немного позже. Когда мне было лет пять, я случайно узнал, что отец фанатеет от маленьких мальчиков. Зашел в его кабинет без стука. С того дня для меня начался ад. Оказывается некоторые люди не стыдятся ничего. Мой отец начал приставать ко мне. А когда я играл, был абсолютно нагим. Он любил наблюдать за мной. Первый секс случился, когда мне было лет десять.  — Мать словно ничего не замечала или делала вид, — туманные глаза смотрели сквозь Юнги, окуная с головой в свою холодную пучина отчаянья. — Уже когда я вырос и смог осознать происходящее, было слишком поздно что-то менять. На приемах мы образцово-показательная семья, а ночью, мой отец втрахивал меня в матрас с особым остервенением. Мне было все равно, мое прогнившее нутро не видело в этом ничего порицательного. Пока нас не застал папарацци. Скандал был грандиозным, родители лишились всего; денег, уважения, власти. Род пошел под откос, а я оказался на панели. Теперь меня втрахивали не в шелка, а в побитые молью матрасы в придорожных мотелях, но стоил на тот момент достаточно, благодаря своей внешности. Немного позже я встретил художника, что тоже снял меня, но для позирования. Пропорции ему понравились. У него я научился рисовать, с ним я подсел на героин. За то смотри как я живу, все досталось от моего мертвого художника. — Мальчик все говорил и говорил, а Юнги пропускал через себя всю его жизнь. Не только он гнилой изнутри. Через неделю он похоронил своего мальчика. Передоз неутешительный диагноз. Выставка еще блистала в высшем свете, и все журналисты сетовали, что юное дарование быстро покинуло этот бренный мир. А Юнги видел лишь ложь. Все попытки воспеть талант юного дарования казались ему насмешкой и издевкой над чужой неудавшейся жизнью. За то, он сделал ему последний подарок — пианино. Отныне музыка стала его путеводной нитью, но из картеля так просто не уходят, пришлось пойти на сделку с дьяволом и положить пару прихвостней старой карги. Бежать настолько далеко, чтобы его не нашли, и прятаться так искусно, что сам черт ногу сломает в поиске. Немного позже, Юнги познакомится с приставучим мальчишкой, что хвостиком будет следовать за ним, и так громко говорить, что в конце концов докричится до глухого сердца.