Глава 2. Время Старших.
18 мая 2018 г. в 21:54
Шло неуловимо время, и земля Сада оправилась от удара, надолго оставившего раны на ее зеленом покрывале. Но было то, что не удалось восстановить Старшим — целый род гигантских гордых существ. Долго горевали о том следящие за жизнью Азриэль и Асмодэлэ, лелея оставшихся крошечных представителей и помогая им переродиться для нового мира.
Все в мире уменьшалось, изменялись и травы, и деревья, и звери, и рыбы, и птицы, и гады — и для того, чтобы не навредить ничему живому, оба серафима так же приняли облик меньший, чем был ранее — теперь не они возвышались над деревьями, а деревья над ними, укрывая зелеными кронами. Азриэль полюбил птиц и зверей, а Асмодэлэ — всех, кто носил чешую. Нередко одного можно было увидеть в окружении поющих птенцов, а второго — разговаривающим со змеями и ящерами…
Но однажды с неба вновь раздался зов, и Асмодэлэ вспомнил тепло и замирание в своей сути — один из Сил вновь обратил свой взор к лесам и лугам, остановив на миг свое вечное движение. Взор его искал одного из братьев — и не находил, не умея разглядеть его среди листвы и ветвей.
И тогда Асмодэлэ взлетел к небесам сам, чего давно не делал — земля полюбилась ему больше.
И впервые Сила и Серафим встретились взглядами. Асмодэлэ узнал, кто приветствовал его — то был питавший теплое солнце своим негасимым огнем Самаэль, представший перед младшим во всей грозной и прекрасной силе. Волосы его были словно само пламя, а тело — темно, как зола, и когда Следящий За Жизнью протянул руку к нему, то обжегся исходившим от него сиянием.
Сила усмехнулся с некоторым превосходством — и пропал, взмыв в небеса огненной звездой. В какой-то миг Асмодэлэ заметил, как к пылающей алой звезде метнулась серебряная — один из Восьмикрылых Престолов, и странное чувство зазвучало в его груди. Спустившись к земле и сложив крылья, Асмодэлэ прижал к груди обе ладони, пытаясь унять пугающий его звук эмоции, расползающийся по сиянию его тела странными багровыми, как глаза разъяренного зверя, разводами — и нежданно расплакался, как плакали звери от боли.
Азриэль почувствовал это и мгновенно оказался рядом, укутывая брата своим сиянием, обнимая руками и крыльями. Не знал он причины таких чувств, не знал им и названия, но пытался утешить, однако впервые это не помогло.
Мир узнал, что такое любовь — и что такое огорчение.
Однако вскоре Асмодэлэ позабыл о случившемся, продолжая выполнять свою работу, пока однажды возле его рук он не увидел чужие — десятки, сотни. Пока полупризрачные, Младшие учились у старшего, смотрели с ним на таинства жизни и перенимали его знания о всех живых существах. Асмодэлэ знал, что Всеначало должен был вскоре призвать его Домой, как и остальных Старших — их работа ложилась на иные плечи, и ждал их долгий отдых в веселье и радости. И сердце его вновь кольнуло тонкой иглой горячей незнакомой эмоции.
Так мир познал надежду. А вслед за ней — отчаяние.
Асмодэлэ не смог поверить своей надежде, что взгляд огненноволосого Силы снова соединится с его.
Однако он вновь забыл это чувство, обучая тех, кого считал почти своими детенышами, заботясь о них и раскрывая перед жадными взглядами тайны и красоты живых существ Сада. И то же делали остальные Старшие, зная, что близится время отдыха.
Но чувствовали они странное напряжение во всех планах бытия — словно что-то шло неправильно, не так, как должно было идти по заложенному Всеначалом порядку.
А в это время под бескрайним поясом желтых пустынь пробивалось в землю и к небу черное Семя Хаоса, тревожащее покой мира. Из центра заросшей сухими пустынными травами и круглыми и длинными кактусами воронки от упавшей на поверхность Сада звезды поднимало оно свои первые стебли и разворачивало листья, никому не известное, никем не виденное и неподвластное даже самому Всеначалу.
И только бессловесный Самхэйн знал о нем — но не мог указать даже брату, покорно бродя за ним следом вдоль границ Хаоса. Знал — и не хотел указывать, тонко улыбаясь.
Его тянуло к Хаосу — по вложенной Всеначалом необходимости. Он… по-своему любил Хаос, пока остальные боялись его.
Непродуманное и непредугаданное даже всезнающим Всеначалом, как и сам Хаос, нечто большее, чем Замысел, проникало в его суть, невидимое и неощутимое никем.
Так мир начал узнавать, что такое безумие.