— Береги себя.
Вергилий провожает глазами исчезающую в полутьме фигурку девушки, его спасительницы, нечаянно ловит отголосок ее ауры и прикрывает глаза, стараясь запомнить. Уж в чем-чем, а в том, что это их далеко не последняя встреча, он уверен. А вообще странно, чтобы демонесса могла быть такой… человечной. И улыбка у нее совсем не как у адского отродья, у них улыбок вообще не бывает. А когда она заплакала, Вергилий и вовсе не знал, что думать. Но Спарда… Откуда она знала отца? На вид ей можно было дать никак не больше восемнадцати, как она могла его видеть? Он же тогда уже попал в опалу. Или же у демонов немного по-другому меняется с течением времени организм? Может, ей уже сто лет, а выглядит совсем девчонкой? Странно все это… Но как бы то ни было, она смогла расположить к себе подозрительный разум нефилима. Она внушает доверие. И она помогла. Неужели демоны тоже бывают хорошими?
От размышлений его отрывает шум. И приближающаяся демоническая аура. Это стражники, они ищут его. И тут Вергилий решается на необычный шаг. Если продолжительное изучение механизмов мышления низших демонов правильно, а удача и расчеты не подведут, то… Он быстро ложится на пол рядом с братом, неестественно сгибая конечности, вполне реалистично изображая глубокий обморок. Убедившись в успешности попытки, слегка приподнимается, прислушиваясь. Не факт, что низшие все до одного знают, где его оставил Мундус. Парой призванных мечей он закрывает кованную дверь, ведущую в камеру, и нащупывает рядом холодную руку брата. Скрежет когтей и копыт по каменным плитам слышится совсем рядом, значит, демонам осталось несколько секунд, чтобы достигнуть их двери. Стискивая пальцы брата в своей ладони, он беззвучно опрокидывается на спину и изгибается на холодных плитах. Максимально задерживает дыхание, делая его редким и совсем незаметным, а вслед за дыханием слабеют и удары сердца. Он мог бы пойти дальше, полностью погрузиться в себя и отключиться от своего тела, но тогда он не сможет контролировать ситуацию, а это важно.
Демоны со скрежетом, грохотом и лязгом собираются около камеры. Слышны какие-то возгласы и рев, и Вергилий прислушивается, стараясь перевести. Возможно, он даже сможет что-то узнать о дальнейших планах на них.
Когда он только узнал о существовании демонов после автокатастрофы и забвения своего прошлого, сознание нефилима сразу же подчинил себе несложный, но почти неразрешимый вопрос:
— Умеют ли эти твари разговаривать? На каком языке они разговаривают? Можно ли с ними научиться говорить?
Десятилетний мальчик мысленно задал себе эти три вопроса, безразлично и устало наблюдая в зеркало за горничной, расчесывавшей его серебристые волосы перед большим приемом.
Двенадцатилетний мальчик, только написавший свою первую в жизни программу, ответил на первый вопрос.
Пятнадцатилетний подросток, юный программист, восходящая звезда в мире информационных технологий, ответил на второй вопрос.
Прошло еще пять лет…
Двадцатилетний юноша со скрытым под серебряной маской лицом держал одной рукой за шкирку низшего, а второй неспешно проводил острием катаны по горлу демона.
— Кто тебя послал, тварь?
— Мундус. Мой повелитель. Наблюдать за вами, — просипел полупридушенный недошпион.
— Значит, с вами все же можно говорить, — хмыкнул нефилим, одним движением освобождая неудачника от мучений. — Когда-нибудь это мне пригодится. А еще мне не на руку, чтобы Мундус знал, что я ищу Данте. Ни к чему ему это знать. Мы сами разберемся в своих личных делах. Присутствие родственников помешает долгожданному воссоединению близнецов, — губы тронула мечтательная улыбка, но он вовремя опомнился и стиснул зубы. — Еще неизвестно, примет ли он меня. Вспомнит ли… Но вот это действительно хорошие знания. Если с демонами можно говорить, возможно, с ними можно и договариваться… А пока я удвою контроль и защиту.
— Смотрите, да вот же они, двое, и без сознания! Кто-нибудь знает, может, Император и оставил его здесь? И дверь вроде закрыта. А нет, замок примят слегка. Эй, кто-нибудь принесите новый! Вы решили оставить его здесь, офицер? Да ладно вам, Мундус все равно отсутствует, а оба без сознания. Что они могут сделать? Да бросьте вы их, заприте дверь на два замка и пойдем продолжать пиршество. Пока император в отлучке, можно отдохнуть. У нас почти два дня в запасе! Айда, ребята! Эй, ты только запри их покрепче!
— Никогда бы не подумал, что демоны общаются как самые обычные люди между собой, — промелькнуло в мозгу у Вергилия. За шумом и гамом, ревом и шипением он больше ничего не смог разобрать. Скрежет и лязг сообщили о том, что двери вновь закрыты. И лишь когда всякое движение и звук исчезают вдали, Вергилий, наконец, облегченно выдыхает. Разгибает успевшие затечь руки и ноги, вытягивается во весь рост и перекатывается на бок. Притягивает к себе родное тело, крепко обнимает, стараясь отогреть теплом собственного тела. Наклоняется и касается губами испачканного засохшей кровью лба.
— Согревайся, Данте. Я не знаю, сколько времени меня не было, кажется, довольно долго, раз раны твои почти все зажили. Прости, брат… Я не смог защитить ни тебя, ни себя. Прости, что оставил тебя здесь совсем одного. Я… — он наклоняется ниже и шепчет так тихо, что расслышать слова совсем невозможно. Да это и не важно. Не нужно Данте этого знать. — Спи, брат. Восстанавливай силы. Я больше никого к тебе не подпущу. Обещаю, — продолжает он чуть громче. Касается пальцами виска брата, невесомо гладит щеку, невольно отмечая про себя, что, как только они выберутся, он первым делом отправит брата побриться. Устраивает голову брата себе на плечо, обнимая крепче, чувствуя, как его самого стремительно утягивает в сон. Впервые за все это время он понимает, что сможет, наконец, нормально уснуть. Измученный и обессиленный, он отключается почти мгновенно, успев лишь напоследок подумать: «Неужели это Данте так на меня влияет?» Истерзанное тело сдает позиции, наконец, расслабляясь, а перегруженное сознание позволяет себе отдохнуть. Все в порядке. Данте рядом. Теперь все обязательно будет хорошо…
Просыпается он от тихого сбивчивого шепота и нереально сильной хватки на плечах. Данте, в бреду, изо всех сил вцепляется в него, словно в попытке спастись от чего-то страшного и темного, преследующего, поглощающего, затягивающего его в себя. Как будто он тонет и отчаянно цепляется за ту единственную соломинку, которая есть рядом. Бледные губы Вергилия освещает теплая улыбка. Только теперь, в полном беспамятстве, брат, наконец, зовет его к себе, просит поддержки, помощи. Пусть даже неосознанно, но он тянется к нему. Сам.
Вергилий приподнимается и садится у стены, притягивая к себе брата. Прохладные пальцы уже привычным жестом ложатся на горячий лоб, он прижимает вздрагивающего, будто в истерике, близнеца ближе. Пропускает спутавшиеся волосы сквозь пальцы, тихо нашептывая ему на ухо все, что только могло прийти в голову. Слова, рвущиеся из глубины сердца, успокаивающие интонации, тихий и ласковый голос медленно, но верно начинают действовать. Данте затихает, тяжело выдыхает, будто прислушиваясь, и начинает дышать ровнее, спокойнее. Судорожно стиснутые пальцы разжимаются, кажется, опасность в кошмаре Данте отступила. Истерично напряженное под его руками тело расслабляется, и Данте еще раз, уже совсем спокойно, выдыхает, обнимая брата, роняя голову ему на колени. Его глаза по-прежнему закрыты, он без сознания, но бред кончился, а жар немного спал. Продолжая шептать что-то бессвязное и, кажется, очень глупое, Вергилий гладит и перебирает волосы близнеца, прислушиваясь к ровному дыханию. Кошмар отступил, и теперь брат спокойно спит. Только вот… надолго ли?
Незаметно для себя, Вергилий начинает размышлять вслух, поглаживая волосы и плечи пригревшегося у него на коленях брата. Нужно понять, что же это за события с ним произошли тогда, до того, как он пришел в себя в камере. Череда картин быстро складывается в целостную мозаику. Сознание нефилима подчиняет себе один вопрос. Неужели Мундус окажется прав, говоря ему: «Загляни в свое будущее и узнай, что случится с вами обоими после того, как вы одолеете меня! Готов ли ты к подобному исходу, Вергилий?»?
— Данте, что же нам делать? Что, если все увиденное мной станет правдой? Наша схватка, твой меч в моей груди, смертельная обида? Или же он и здесь не солгал, и путешествие по Лимбо было правдой? Что мне делать? Если отвергнуть сказанное Мундусом, то что же тогда со мной произошло? О каком алом взгляде говорила Бел? О каком испытании, которое я прошел? Значит ли это, что моя темная сторона уже подчинена светлой? Как же теперь поступить? Что делать?
Он обрывает себя на полуслове, а сердце екает и заходится в бешеном темпе от ужаса. Данте едва заметно потягивается у него на коленях и медленно открывает глаза. И смотрит прямо на него. Во внимательном взоре Вергилий улавливает столько горечи, грусти и щемящей нежности, что тело вслед за душой само подается к близнецу: обнять, утешить, успокоить. Тогда как разум бьется в невыносимой агонии. Что он успел услышать из его слов? Что сумел понять? Что же теперь ему известно? Вергилий наклоняется над братом, но, опомнившись, отводит взгляд в сторону, заставляя себя не смотреть в глаза брату. Сердце противится подобной лжи, но железная логика разума напрочь перекрывает все чувства. Как бы то ни было, больше он ничего не должен узнать! Даже ценой своей жизни Вергилий не позволит ему ничего узнать. Ни за что.
На языке крутятся тысячи слов, которые хочется сказать, но Вергилий находит в себе сил выдавить лишь жалкое сбивчивое, почти жалобное:
— Данте… Я испугался, что ты уже не очнешься…
Пересохшие потрескавшиеся губы брата изламывает тень прежней нежной улыбки. Он с трудом приподнимает руку и касается спутавшихся волос Вергилия, гладит его щеку.
— Глупый. Разве я могу оставить тебя одного? — Данте роняет руку себе на грудь и, повернув голову, оглядывает камеру. А потом бросает осторожный незаметный взгляд куда-то вниз. Вергилия невольно передергивает; он вполне может себе представить, о чем в данный момент думает брат. — Давно я здесь валяюсь?
Ответить правду или солгать? Хотя, с другой стороны, Вергилий и сам не знает, сколько времени отсутствовал, месяц ли прошел или несколько дней. Поэтому отвечает уклончиво:
— Не знаю. Наверное, несколько дней, — он снова бросает взгляд на брата, отмечает его пересохшие губы и припоминает, что где-то здесь когда-то была бутылка. И даже не совсем пустая. Та действительно обнаруживается совсем недалеко. Нефилим поднимает ее с пола, сворачивает крышку и подносит горлышко к губам брата. В глазах Данте на мгновение что-то вспыхивает, но он с усилием — Вергилий ясно это видит — заставляет себя отвернуться.
— Тебе нужнее, — воды в бутылке осталось всего на пару глотков, а Данте снова заводит свою любимую пластинку. Вергилий, изо всех сил удерживаясь от желания высказать брату все, что он думает обо всем этом, пробует мягко увещевать.
— Не упрямься, Данте. Сейчас нужнее тебе, — но близнец качает головой. Нехорошее создание.
Вергилий резко и зло выдыхает, раздумывая, как поступить. Потратить всю воду на себя он просто физически не сможет. А брат уступать не собирается. Что же тогда делать? Глаза невольно снова останавливаются на потрескавшихся губах напротив, и Вергилий хватается за промелькнувшую идею, как за спасительный круг. У Данте просто не будет другого выхода.
Успешно изображая раздражение, он сминает в ладони бутылку, опрокидывая последние драгоценные капли в себя. А потом резко наклоняется и припадает к губам брата, отчаянно надеясь, что царящий в камере полумрак скроет его пылающие щеки. На мгновение в глазах старшего мелькает ничем не прикрытый шок, но когда Вергилию удается разжать его губы и отдать часть живительной влаги, изумление сменяется досадой под тонкой поволокой нежности. Расчет подтверждается — брат не уворачивается и воду принимает, наверное, все же боится ее растратить попусту.
Вода заканчивается, и младший уже собирается отстраниться, чтобы задать очередной волнующий его вопрос, как вдруг случается непредвиденное. Данте приподнимает руку, вплетая пальцы в серебристые волосы брата, ненавязчиво притягивает его к себе ближе. Вергилий потрясенно распахивает глаза и видит, что Данте не смотрит на него. Его глаза закрыты, сердце бьётся ровно, а губы мягко и нежно касаются губ Вергилия. Не успев еще ничего осознать, он откликается и подается навстречу, открываясь, несмело обхватывая губы брата своими, разделяя теплое дыхание на двоих. И улавливает исходящее от близнеца легкое удивление и ответное тепло.
Когда поцелуй кончается, Вергилий склоняет голову и касается лбом лба брата, пытаясь собрать разлетевшиеся мысли.
— Почему ты не рассказал мне сразу?
Слова вырываются спонтанно, и теперь нужно срочно расставлять приоритеты и решать, о чем брату говорить, а о чем нет. В глазах Данте снова мелькают удивление и досада.
— Ты знаешь? — так, а вот это уже чужая территория. Если Данте хочет что-то рассмотреть в его глазах, то пусть даже не надеется. Уж что-что, а свои мысли он прятать хорошо умеет. Но что-то ответить брату все же придется.
— Теперь знаю. Они заставили смотреть, — он старается, чтобы сказать это получилось совсем неэмоционально, но голос предательски трескается, а брат зло выдыхает сквозь зубы:
— Ублюдки.
Понимая, что душевных переживаний от брата теперь уже не скроешь, Вергилий, наконец, позволяет эмоциям взять вверх над разумом и горько шепчет:
— Почему я вот так должен был узнать, что этот подонок тебя насилует? — пульс бешено бьется, отдаваясь в висках, а сердце колотится, как ненормальное. Данте кладет ладонь ему на спину, надавливает, и Вергилий подчиняется, наклоняясь ниже, удерживаясь на согнутых руках. Дышать тяжело, но исходящее от тела брата тепло странным образом успокаивает. Данте смотрит ему в глаза, заглядывая в самую душу. Кажется, сам он испытывает сейчас некое облегчение, а может это плод его, Вергилия, фантазии? О чем же брат думает?
— И что бы ты делал, если бы знал раньше? — Вергилий мгновенно осознает, что отвечать на этот вопрос ему как-то не хочется. Поэтому он решает ничего определенного не высказывать:
— Не знаю. Но ты не был бы один.
— Я не один. Нас двое. Понимаешь? — Данте утыкается лбом в его плечо. В его словах слышится усталость, забота и бесконечная нежность. Кажется, ему уже не хватает дыхания, но он упрямо продолжает, поглаживая ладонью плечи брата, — У Спарды двое сыновей. Мундус всё ещё мстит нашему отцу за предательство. Убить, это ведь так просто, короткая боль — и всё. Вот унизить, сломать… Я не мог позволить, чтобы ублюдок добрался до тебя. Я знаю, что такое ад, Верг. Они могут делать с моим телом всё, что захочется, но прикоснуться к тебе я им не позволю. Только не так.
— Братик… — Вергилий шепчет про себя беззвучно, переполненный нежностью к близнецу. Как же много он не знает… — Данте, самоотверженный и заботливый старший брат, что же с тобой станет, если ты узнаешь о подобном? Нет… — Вергилий внутренне содрогается. — Ты никогда не должен об этом узнать.
Вслух он произносит лишь то единственное, что было бы сейчас уместно для быстрого и безболезненного сведения разговора на нет и закрытия проблемной темы:
— Тебе нужно отдохнуть, — он ложится рядом, привлекая Данте к себе, укладывая поудобнее и укрывая своим плащом. — Завтра поговорим.
— Только не вздумай выкинуть какую-нибудь фигню, пока я сплю, — знал бы он, что Вергилий и сам сейчас не особо в состоянии активно двигаться… Раны хоть и затянулись, но еще болят. А про шрамы думать совсем не хочется. Но, так или иначе, брата нужно успокоить:
— Не волнуйся, брат, — он почти касается губами его щеки, но вовремя отстраняется, успокоенно выдыхая. — Я слишком ценю то, что ты для меня делаешь. Я буду здесь. Спи.
— Не беспокойся за меня, — Данте крепко его обнимает. Даже если сейчас их кто-то подслушал, что весьма маловероятно, завтра за ними не придут. Пока Мундус в отлучке, можно немного отдохнуть и восстановить силы. — Я уже давно ничего не чувствую, — тихо добавляет брат.
Нет. Это неправильно, Данте. Ты должен уметь чувствовать. И Вергилий мысленно клянется себе, что сделает все возможное, чтобы вновь вернуть брату эту способность. Он научит его чувствовать…
Уже засыпая, почти сквозь сон, Вергилий внезапно слышит такое, что производит на него эффект взорвавшейся боеголовки, по нервам будто рвется электричество, а по телу пробегает обжигающая волна тепла. Данте, крепко его обняв и склонив голову ему на плечо, в полусне, ласково шепчет:
— Я люблю тебя, брат…
Нет, ну разве после такого откровения быстро заснешь?!
***
— Просыпайся. Живее.
Вергилий открывает глаза и резко садится, реагируя на отрывистую команду. Данте обнаруживается у решетки, только что-то с ним определенно не в порядке. От него так и веет незнакомым чужим холодом и опасностью. Пальцы брата судорожно сжимают прутья решетки, костяшки побелели от чудовищного напряжения, дыхание тяжелое и прерывистое, он со свистом втягивает в себя воздух, наклонившись и уперевшись лбом в холодный металл решетки. Раны на груди открылись, и на пол стекают тоненькие струйки крови. Вергилия мгновенно сдувает с места.
— Что с тобой? — он хочет встряхнуть брата за плечи, но Данте отшатывается в сторону, крепко хватая его за руку. Снаружи у решетки низший демон с ключами в лапах возится с замками.
— Идём. У нас не так много времени, — Вергилий бросает неуверенный взгляд на демона и снова оборачивается к брату. — Он не станет нападать.
Замки со звоном падают на плиты, Данте пинком распахивает дверь и выходит в коридор, увлекая Вергилия за собой. Краем глаза Вергилий замечает, что низший, едва только Данте поворачивается к нему спиной, мгновенно поджимает хвост и бесшумно сматывается в неизвестном направлении.
Данте тащит его за собой по коридору, широко и уверенно шагая, ни от кого не скрываясь. То и дело к ним присоединялся один, другой, а то и целая группа низших, которые, сопроводив их до какого-то определенного места, исчезали точно так же, как и самый первый. Но они не только не нападают, но даже не проявляют какой-либо агрессии. Просто держатся в сторонке, следуя за ними.
— Данте, что происходит? — вопрос диктуется уже совсем не любопытством, а самым настоящим страхом. Что, черт возьми, он с собой сделал, что от него теперь так и веет холодом, опасностью и смертью?! И почему демоны подчиняются ему?
— Я ведь обещал, что вытащу тебя отсюда. Наконец нашёл способ, — брат отвечает слишком уклончиво. Опять бережет… Внутри поднимается волна глухого раздражения. Почему, черт возьми, он с ним как с дитем малым обращается?
Вергилий уже собирается ответить в надлежащей форме, но в этот момент Данте останавливается на развилке, лишая брата своего внимания, принюхивается и подзывает к себе ближайшего демона. Они достаточно долго молчаливо сверлят друг друга глазами, словно о чем-то споря, и демон, в конце концов, не выдерживает и отводит взгляд, взмахом лапы указывая на правый коридор. Данте бегом бросается туда, почти волоча Вергилия за собой, а тому весьма некстати припоминается детство. То детство, когда Данте точно так же тащил неуспевающего младшего за руку за собой, как на буксире. Он почти налетает на брата, когда Данте, приняв какое-то решение, резко останавливается посреди коридора и, глухо выдыхая, выдает:
— Иди вперёд. Там разлом, надеюсь, ты знаешь, как воспользоваться им без Кэт.
Сердце почти останавливается в груди. Вергилий задыхается воздухом, ощущая клокочущий в груди водоворот бешенства. Он почти рычит:
— Что ты задумал?
— Мне всё-таки придётся оставить тебя одного, брат. Я больше не могу вернуться в реальный мир. Демоны должны оставаться в Лимбо. К тому же, Мундус скоро поймёт, что что-то не так. Уходи, пока есть возможность.
Вот значит как. Придется оставить его одного? Вергилий до крови прикусывает губы, заставляя разум держать всего себя под контролем, но перед глазами на мгновение темнеет, а тело сковывает страх. Он встряхивается. Вот значит как? Клялся и обещал, что никогда не оставит, а теперь хочет бросить одного? Больно. Огненная жгучая боль разрастается в груди, не позволяя вздохнуть. Нет. Он не позволит. Он не допустит подобного. Демоном, значит стал?
Что. Он. С собой. Сделал?
— Данте! — он хватает брата за плечи, резко встряхивая. — В чём дело? Что… что ты с собой сделал?
Данте открывает светящиеся тьмой глаза и мягко улыбается. Лишь раз взглянув в них, Вергилий содрогается. Безграничная пустота в его глазах, почти такая же, как во взгляде Мундуса, ужасает его до глубины души, а нежная улыбка пронзает сердце нестерпимой болью. Он должен оставить его здесь и уйти?! Брат кладет руки ему на плечи, зарывается пальцами в серебристые волосы. Так нежно. Но от этого в груди становится еще больнее. А Данте чуть приподнимается на носки и невесомо касается его губ. Любит. Насколько же сильно он любит, если решился на такое? Больно. Как же, мать его, адски больно…
— Верг. Братик. Пожалуйста, ради меня… Выживи. И убирайся из города. Я знаю, ты сможешь, — голос Данте предательски срывается, выдавая с головой. Вергилий судорожно обнимает его, прижимая к себе.
У него совсем ледяная кожа. И сердце не бьётся. Вергилий держит в своих объятиях без пяти минут мертвеца. Его с головы до ног обдает мертвенным холодом, исходящим от тела брата. В голове снова мутится, а в глазах темнеет. Вергилий улавливает боль, испытываемую близнецом, душой подается к нему, стараясь отобрать, и тело на мгновение выходит из-под контроля, теряя равновесие. Данте, кажется, чувствует эту попытку, и, спустя секунду, Вергилий понимает, что он снова закрылся наглухо.
— Данте, зачем? Ты не выживешь, — он впервые повышает голос на брата, почти кричит, вцепляясь пальцами в его плечи.
— Да, скорее всего. Нахрена Мундусу конкурент, — брат аккуратно пытается разжать истерично сжавшие его плечи пальцы, но Вергилий не отпускает его. Он мгновенно припоминает брошенную Мундусом фразу о том, что наследник Спарды мог бы стать и наследником трона, только вот брату это знать необязательно. Если Мундус узнает о проявлении у Данте таких способностей… Но сейчас не время. Сейчас у него одна задача. Удержать. Любой ценой. Даже ценой своей жизни.
— Я не об этом, — Вергилий отпускает плечи брата и мягко гладит его скулы, определенно не собираясь никуда отпускать. Сейчас для достижения цели он без раздумий использует все имеющиеся под рукой средства. — Не с твоим уровнем контроля жить с остановленным сердцем. Это скоро убьёт тебя.
— Если ты будешь в порядке, мне всё равно. Верг, ты тратишь время. Мне подчиняется хорошо если десятая часть всех, кто есть в этом здании. Уходи, пока они не узнали про побег, — Данте почти стонет и сам вцепляется в пальцы Вергилия, привлекая его к себе, стискивая в объятиях, прощаясь с ним навсегда…
— Хорошо, я уйду, — он почти всхлипывает, и, решившись, отступает на шаг. Отводит взгляд в сторону, избегая глаз близнеца. Сжимает кулак и с силой бьёт под дых, почти удовлетворенно наблюдая, как Данте пошатывается и закатывает глаза, потом хватает согнувшегося брата за шкирку, поднимает на руки, крепко прижимая к себе, все еще не теряя надежды отогреть, торопливо целует в лоб и спешит к разлому.
— Прости за бестактность. В конце концов, ты мой брат. Я имею на тебя право. Целую кучу разных прав.
***
Когда он выныривает из Лимбо в реальность, весь город скрыт за непроглядной стеной дождя. Напрочь игнорируя лужи, Вергилий широкими шагами, едва не срываясь на бег, направляется вверх по улице, бережно прижимая к себе бессознательное тело. Где-то здесь была больница. Брошенный на большие городские часы взгляд убеждает в том, что времени совсем нет. В любое мгновение Мундус может вернуться и узнать об их побеге. Сердце почти выскакивает из груди, а дыхание становится хриплым и прерывистым, когда он, наконец, отыскивает нужное здание. Ногой вышибив дверь, он врывается в приемный покой, прибивает призванным клинком к стенке вскочившего с кушетки, на которой он только что мирно спал, санитара, бережно укладывает брата на его место и садится к компьютеру.
— Я прошу прощения. Моему брату не понравится, что я убиваю людей. Но если вы будете кричать, то придётся. Вы ведь не станете лечить того, кто считается террористом. Глупые, глупые люди, не видящие дальше своего носа… Не волнуйтесь. Вас скоро найдут, даже кровью истечь не успеете, — небрежно бросает он через плечо насмерть перепуганному работнику госпиталя, взламывая систему и отыскивая нужное отделение. Казалось бы напрочь забытые, навыки программиста восстанавливаются мгновенно. Он осторожно подбирает окровавленное тело Данте на руки и выходит из кабинета, направляясь в сторону лифтов. Третий этаж. По лестнице безопаснее, конечно, но гораздо дольше, а времени нет совсем. Скорее всего, все находящиеся в больнице и так уже обречены.
— Идём, Данте, — лифт плавно поднимает их наверх. Вергилий считает секунды, настороженно вслушиваясь в слабое дыхание брата. Он еще дышит, значит, надежда есть.
Дверь в операционную разлетается вдребезги. Вергилий укладывает брата на стол, разрывает остатки одежды, высвобождая его грудь и начинает лихорадочно выдвигать ящики в поисках дефибриллятора. Вода стекает по телу, мокрые волосы липнут к лицу, закрывая глаза, брат тоже весь мокрый. Реанимируя его, Вергилий и сам пройдет по грани жизни и смерти, имея неслабый шанс сдохнуть и отправиться к праотцам. Уж что-что, а реакцию нефилимов на электричество он как-то не проверял. А стоило бы. Но пусть. Сейчас плевать на все. Он должен попытаться сделать хоть что-то.
— Что же ты наделал, Данте…
Данте судорожно вздрагивает, когда по телу проскакивает разряд тока. Бесполезно. Этот прибор не приспособлен для повторного запуска давно остановившегося сердца нефилима. Совсем не приспособлен. Вергилий отшвыривает его в сторону. Что же делать? В теле отдает резкой ноющей болью, и он автоматически хватается за грудь. Слева. Пальцы нащупывают незаметный старый шрам неизвестного происхождения прямо напротив сердца. Яркая вспышка перед глазами.
Окровавленное тельце ребенка распласталось на земле. Мальчик едва слышно хрипло дышал, с губ стекали струйки крови. Над ним склонился высокий мужчина со смутно знакомыми чертами лица. В глазах его ясно читался ужас, страх потерять это беззащитное израненное создание, пострадавшее по его вине, сострадание и бесконечная нежность.
Вся грудь ребенка была превращена в невнятное кровавое месиво, из которого то здесь, то там торчали обломки ребер. Мальчик умирал. Его отец же не знал, что делать. Сын, нежный и хрупкий, почти мертв. Сердце судорожно дернулось в последний раз и остановилось. Громкий крик вырвался из груди отца. Он наклонился над ребенком, вслушиваясь в его дыхание, но тщетно. Жизнь погасла.
— Нет, Вергилий. Я не позволю тебе уйти просто так. Ты нужен всем нам, мне и Данте. Мы не можем тебя потерять. Ты должен жить. Возвращайся.
Рука мужчины легла на вывороченную наружу грудную клетку, пробираясь под разодранные мышцы и поломанные ребра. Наконец, чуткие пальцы нащупали в кровавом месиве еще горячее сердце. Большой палец лег на него, массируя, имитируя сокращения мышцы. Сколько раз отец успел потерять и вновь обрести надежду воскресить своего ребенка, было известно лишь ему самому. Слезы текли по его щекам, а губы неотрывно звали сына.
— Вергилий. Вернись. Ты нужен нам…
Маленькая мышца судорожно дернулась. Ожившее сердце сына уверенно ударилось в широкую ладонь отца.
Краткое видение, словно знак, посланный свыше, исчезает.
— Вот, что я должен делать… — Вергилий стискивает зубы и берется за скальпель. Уверенным движением рассекает плоть, расширяя старые раны. И повторяет сказанные отцом восемнадцать лет назад слова.
— Я не дам тебе уйти так. Ты мне нужен, брат.
Пальцы входят в застарелые раны и новые разрезы, пробиваясь глубже, сдвигая в стороны мышцы, скребут по ребрам, стараясь добраться до сердца. Скальпель в левой руке снова и снова рассекает плоть. Никакой анестезии.
Данте судорожно выгибается на столе, почти вырываясь из рук, Вергилий прижимает его локтем, наклоняясь ближе, и шепчет:
— Потерпи ещё немного, Данте. Я знаю, больно, я тоже это чувствую. Ты ведь знаешь. Пожалуйста, не сопротивляйся, — и тело покорно обмякает под его руками. Кажется, брат решил свалиться в кому. Но так будет даже лучше. Ему не будет настолько больно.
Всю боль, испытываемую близнецом, он ощущает на себе. Так же нестерпимо болит и едва бьется его собственное сердце, ноют разорванные и разрезанные мышцы. Вергилий изо всех сил тянет боль на себя, игнорируя все сильнее замедляющееся собственное сердце, черные круги перед глазами и головокружение. Только бы успеть, только бы спасти!
Кажется, он скребет по собственным ребрам. Раздирает собственные легкие. Руки уже по локоть вымазаны в крови брата. Нащупывая гладкую холодную мышцу, он прислоняется лбом ко лбу брата, губами ловит его вздох. Пальцы обхватывают сердце близнеца, большой палец ложится орган и начинает массировать правое предсердие, имитируя сокращения нужного ритма.
Сколько времени прошло, он не помнит. Может быть минута, а может и целый час. Руки затекли и ослабели, ноги подкашиваются от усталости. Тело брата, по-прежнему холодное и неподвижное, лежит на столе. Неужели это конец? Вергилий, продолжая судорожно массировать слегка потеплевшее сердце, тихо всхлипывает, наклоняясь ближе к брату, и начинает лихорадочно покрывать горячими поцелуями холодные скулы, виски, закрытые глаза, губы брата. Обжигающие слезы текут его собственным щекам.
— Прости, Данте. Это я виноват. Не смей уходить! Не оставляй меня. Ты же обещал… — он не замечает, что кричит уже в голос, упрашивая, умоляя судьбу вернуть брата. В душе словно что-то тихо трескается, рассыпаясь мелкими осколками. Почти теряя сознание от усталости и безнадежности, он роняет голову на грудь брату и надрывно шепчет:
— Данте. Вернись. Пожалуйста. Останься со мной...
Я ведь тоже люблю тебя…
В ладонь глухо ударяет сердце…
