Там Высоко. Хроники Вергилия

Холод пробирается под одеяло. Вергилий, сквозь сон, зябко старается укутаться получше, интуитивно отыскивая тепло лежащего рядом брата. Но тепла нет, как нет и успокаивающего запаха и тяжести его тела. Он вздрагивает от пробежавшей по телу волны мурашек и просыпается. Открывает глаза, в поисках исчезнувшего тепла, но брата рядом нет. Заботливо укрыл, укутал и слинял. Вот же… В раскрытое окно льются потоки лунного света, а на фоне этого светлого пятна он замечает темный силуэт. Данте сидит на подоконнике, выпуская в окно сизый дым, и задумчиво смотрит куда-то вдаль, а на полу валяется пустая пачка из-под сигарет. Вергилий потягивается, расправляя спину, и переворачивается набок. Кажется, брат уже знает, что он не спит. — Извини. Не думал, что ты проснёшься, — его голос хрипловатый и неимоверно усталый, но Вергилий безошибочно улавливает скрытые нотки нежности и горького сожаления. Он отбрасывает в сторону одеяло, выбирается из постели, подходит к брату и забирается на подоконник рядом с ним, прислоняясь плечом к его плечу. Некстати припоминаются те страшные минуты, проведенные ровно шесть месяцев назад в захудалой больнице на окраине города. И самый страшный кошмар всей его жизни — абсолютная тишина в груди окоченевшего брата… Плен и пытки, мучительные крики брата во время изнасилования, по сравнению с чувствами, завладевшими им тогда, у операционного стола, оказались для него несравнимо ничтожными и незаметными. Вергилий знает, что Данте готов ночь напролет просидеть, обнимая испуганного после очередного кошмара, льнущего к нему близнеца, нашептывая ему на ухо что-то успокаивающее. Ему было все равно, что там шепчет брат, напевает ли колыбельную или тихо матерится. Главное, он был рядом, и его сердце сильно и уверенно билось в груди. Вергилий протягивает руку и кладет ладонь на грудь брату, кончиками пальцев, словно удары электричества, ощущая струящуюся по телу близнеца чистую силу и равномерные успокаивающие удары сердца. Данте криво ухмыляется уголком рта, выпуская очередную струйку дыма. — И не будешь читать лекций о вреде курения? — Мы не люди. Табак это не то, что может нам навредить, — секунду подумав, Вергилий вытаскивает из пальцев брата сигарету и пробует затянуться. Фильтр теплый и горький, смятый губами брата. Терпкий дым заполняет рот, пробираясь в гортань, и Вергилий закашливается. И возвращает сигарету брату. Первая попытка познакомиться с табаком не увенчалась успехом. — Не люди, — соглашается Данте, сгребая его в объятия и крепко прижимая к своей широкой груди. — Не бойся. Бьется. И пока менять это я не намерен. Эх, братишка, братишка. Тебя ведь так легко читать, и как только твой Орден тебе на шею не сел… — Тебе приснился кошмар? — Вергилий вырывается из медвежьих объятий брата и судорожно втягивает в себя воздух. Чуть не задушил же! — Да не снятся мне кошмары, — отмахивается Данте, отбрасывая окурок за окно и тяжело вздыхая. Вергилий быстрым взглядом проскальзывает по лицу брата, улавливая невысказанную просьбу, и соскальзывает с подоконника, направляясь к тумбочке. Выуживает из кармана брюк последнюю пачку сигарет и возвращается к брату, на ходу подкуривая новую. И снова делает попытку затянуться. Более успешно. Кашлять хочется меньше. Данте берет у него сигарету и делает длинную глубокую затяжку. — Мои, по крайней мере, не снятся. Так, чернота одна. А вот твои, бывает, прорываются. Цветные они у тебя, интересные. Будешь? — сигарета скурена уже наполовину. Данте сильно нервничает и тревожится о чем-то, поэтому курит глубокими и быстрыми затяжками. Вергилий наклоняется и обхватывает теплый и влажный фильтр губами, втягивая в себя дым. На этот раз правильно. Он горьким теплом обволакивает и растекается по гортани. А брат продолжает. — Знаешь, кошмарные сны это такая ерунда по сравнению с кошмарной реальностью… Моё подсознание не сможет выдумать чего-то такого, что я не видел бы на улицах или не пробовал на своей шкуре. А уж этим меня напугать сложно. Я ущербный, да? — Нет, — Вергилий запрокидывает голову на плечо брату и уже совсем спокойно выдыхает. — Ну или ущербны мы оба, раз мне снятся и твои кошмары. — И что с этим делать? — сигарета заканчивается, Данте щелчком отправляет ее вниз со второго этажа и закрывает окно. Кажется решил больше брата никотином не травить. Вергилий соскальзывает с подоконника, направляясь в сторону кровати, но Данте подходит сзади, подло, со спины, сгребает в охапку и тащит на руках. И падает с ним обнимку поверх одеяла. — Не знаю. Пока не знаю, — Вергилий выпутывается из горячих родственных объятий и заглядывает в серые глаза напротив. Ему нестерпимо хочется коснуться, погладить, приласкать брата. Но это невозможно. Данте не кот, чтобы давать себя гладить. Да и виды прикосновений переносит далеко не все. Есть и такие, малейшее упоминание о которых, невинное касание в неподходящем месте непременно вызовет череду темных и страшных воспоминаний. Конечно, брату Данте позволит все, но быть причиной страданий и бесконечной бессонницы брата Вергилию совсем не хочется. — Подсказать? — насмешливо щурится брат, странно поблескивая глазами. Вот же! Опять мысли читает! Вергилий сглатывает и заливается краской, останавливая взгляд на губах близнеца. Он хочет, давно уже хочет попробовать, ведь это естественно — взять и поцеловать своего родного брата, единственное близкое существо, свою семью, но… Их никто не увидит, они одни, в закрытом номере, в окружении глухих стен, в округе на целый километр нет ни одного демона, но все же… С самого детства вбитая в голову человеческая мораль, правила приличия не позволяют. Запрещают! Хотя тот факт, что они не люди, перечеркивает все человеческие правила поведения. Но все-таки, как он может сделать подобное?! Конец сомнениям кладет сам Данте. Он уверенно вплетает пальцы в волосы на затылке младшего, ненавязчиво притягивая к себе, давая право уклониться, возможность передумать. Его горячий смешок обжигает губы Вергилия. — Если тебя это волнует, то в поцелуях у меня опыта не больше, чем у тебя. Глаза закрой и не думай, — Данте сам подается вперед, едва касаясь его губ своими. Они у него жесткие, сухие, обветренные, слегка горькие от табачного дыма и кисловатые от впитавшейся крови демонов. Вергилий вздрагивает, ощущая прокатившийся по телу электрический импульс, когда губы Данте коснулись его, импульс, оседающий приятным покалыванием в кончиках пальцев и нежным теплом в груди. Данте целует, слегка касаясь. Поцелуи едва намеченные, легкие, почти неощутимые, но уверенные. Скорее не поцелуи, а просто ласковые прикосновения губами. Вергилий с тихим облегчением и радостью чувствует захлестнувшую близнеца волну нежности и едва различимого, неуловимого желания. В груди у него становится еще теплее, жидкий, но совсем не обжигающий огонь растекается по телу, расслабляя уставшие мышцы. Ласковая забота, отчетливо ощущаемая во всех действиях старшего, чудным образом успокаивает. Его сильно клонит в сон. — Какой же ты… младший, — брат отстраняется и ласково треплет его волосы. Ладонь ведет по спине, слегка надавливает, устраивая поудобнее на себе, как на матрасе. Вергилий нехотя приподнимает смежившиеся веки и ловит ласковый взгляд близнеца. — Спи давай, младший брат, два часа ночи после трёх бессонных суток не самое удачное время для экспериментов. — Данте… — он уже почти спит, но сейчас ему почему-то обязательно нужно позвать брата еще раз и услышать от него еще хотя бы одно такое ласковое, даже воркующее слово. Что-нибудь теплое, нежное, такое, во что можно будет безоговорочно верить. — Спи, Верг, не бойся. Я здесь, тебе никто и ничто не помешает. Обещаю. Засыпая, Вергилий думает о том, что Данте всегда чувствует его состояние, ощущает мысли и чувства, читает его как раскрытую книгу. А еще ему так тепло сейчас рядом с братом. Осознание своей нужности, необходимости и значимости хотя бы для кого-то в этом жестоком мире ровным, спокойным и горячим огоньком горит в груди, согревая. Он больше не будет одинок. Никогда.

***

Его будят едва ощутимые прикосновения, а накатывающие и обтекающие душу волны тепла приятно покачивают, делая пробуждение долгим и приятным. Данте рядом, он едва ощутимо обнимает, проводя по лицу кончиками пальцев, словно окутывая своим теплом и заботой. Кто бы мог подумать, что кровожадный убийца демонов и разносчик венерических заболеваний, опаснейший террорист в стране способен на такие ласковые и осторожные прикосновения? И созданная братом волна тепла тоже удивляет. Раньше все ограничивалось теплым огоньком в груди, в сердце, а теперь по всему телу, словно кровь, бежит жидкий, но не обжигающий пламень. Так хорошо… — Чуткий ты мой, — ласково шепчет брат. Как только обнаружил его пробуждение? Вергилий ведь ни пальцем не пошевелил, ни ресницами не дрогнул. В низком голосе брата слышится вибрация, значит, Данте полностью расслаблен и спокоен. Его рука уверенно скользит по щеке Вергилия вверх и запутывается в серебристых волосах. — Ты ведь знаешь, что я никому не позволю к тебе подойти, пока ты спишь. И никуда не уйду раньше, чем ты проснешься. — Данте? — он откликается, подаваясь на ласку, и открывает глаза. Данте лежит рядом на боку, такой милый и домашний, что хочется прижаться к нему и позабыть напрочь про всяких Мундусов. И вообще про демонов, защиту человечества, терабайты данных и прочую чушь. И просто отдохнуть. Вздохнув, Вергилий приподнимается на локте, но брат легонько придерживает его за плечо. Так бережно, как обращается только с ним. Если он хочет коснуться — он делает это медленно, давая возможность уклониться, избежать этого. Не хочет навязываться. Но Вергилий еще никогда не использовал эту возможность, и не использует. После мучительно-долгих месяцев заключения, а особенно слишком частых аудиенций у Короля Демонов на психику и подсознание Данте наложились слишком глубокие отпечатки. Равновесие тела, души и духа было безвозвратно разрушено. Вергилий слишком хорошо знал стремящийся к нулю процент удачного хотя бы частичного восстановления всего разрушенного в близнеце. Но все же не терял надежды. После всего, что сделал с Данте Мундус, он не переносит прикосновений к себе. Когда Вергилий его касается, брат, не желая обидеть, стискивает зубы, заставляя себя оставаться на месте и не дергаться. Боится поранить. А в глазах мечутся искры и стеной стоит глухой страх. Младший знает: не будь он его братом, Данте давно бы уже размазал его по ближайшей стенке. Сам Вергилий позволяет трогать себя всюду, делать с собой все, что угодно. Хотя некоторые прикосновения его чертовски смущают… Он надеется, что если брат будет чаще прикасаться к нему сам, то страх быстрее пройдет. Хотя Данте знает границы и никогда не выходит за пределы ненавязчивой ласки. — Чего ты боишься, Верг? Сам же говорил, что мы не люди. — Не знаю, — искоса поглядывая на брата из-под полуприкрытых ресниц, Вергилий кладет руку ему на плечо и лениво ведет вверх, к шее, ненавязчиво ощупывая и оглаживая натянутые, как струны, даже после сна, мышцы. Значит, ощущение, что Данте спокоен и расслаблен, было обманчивым. Надо попытаться хоть немного успокоить и помочь ему. Он знает тело брата лучше собственного, знает, где можно коснуться, не вызывая болезненных и страшных воспоминаний; где можно, но лучше не стоит; а где и категорически нельзя. Он запускает пальцы в жесткие волосы брата, перебирая отросшие пряди, и Данте тихо урчит, отзываясь на прикосновение. А вот затылка касаться лучше не стоит. Данте вспоминаются многократные впечатывания носом в стол и он начинает сильно нервничать. А вот запястий касаться нельзя. Ни за что, хотя иногда так хочется… Если их тронуть, Данте вывернется и уйдет. Страшные шрамы на руках, скрытые рукавами свитера, и нахлынувшие от прикосновения к ним мрачные воспоминания не дадут брату спать, терзая, порой, по нескольку суток. Он не лжет, кошмары ему не снятся, но лишь потому, что брат почти совсем не спит, тайком от младшего закидываясь лошадиными дозами энергетика и кофе. Но даже усиленный организм нефилима не оставляет безнаказанным подобное поведение. И тогда Вергилий, мысленно упрашивая свой организм не буянить, крепко обнимает брата и ложится рядом с ним в постель, стараясь охладить собой его жар. Данте мечется в бреду, шепчет какую-то чушь, зовет его и беспомощно стонет. Он не может проснуться, а когда все же просыпается — совсем ничего не помнит… И Вергилий, морщась, забрасывает в себя энергетик и выстраивает перед собой целую армаду дымящихся чашек. С чаем. В отличие от Данте, он предпочитает сердце беречь. Но каждому свое. Он мог бы воспользоваться тем, что брат временно за ним не следит — а следит ли вообще? В этом Вергилий уверен — и потратить драгоценные минуты на поиски информации. Но все же он не может бросить близнеца. А потому сидит рядом, без сна, удерживает, чтобы не навредил себе, и тихо шепчет всякую ласковую и бессмысленную чушь, предварительно убедившись, что Данте никогда не узнает, что он способен на подобное. Хотя это не самое важно. Самое важное — это дать понять, что он рядом, и все уже хорошо. Данте поворачивает голову, и пальцы Вергилия неумелой лаской соскальзывают по его скуле. Формы черепа и всего скелета в целом совпадают, а разница в росте настолько незначительна, что и не заметишь. Но сейчас посторонний ни за что не назвал бы их близнецами… Он касается своей щеки, такой же, и задумывается о том, что различить их можно лишь по цвету волос и наличию шрамов. Первую проблему устранить легко — на самом дне сумки у него запрятан баллончик с черной краской для волос. А вот вторую… Пальцы касаются старого шрама на скуле Данте. — Оставь мне такой же. — Братик, ты с ума сошёл, — Данте изворачивается, целует кончики пальцев брата, и Вергилий вздрагивает, ощущая эхом прокатившийся по телу электрический импульс. — Я не буду причинять тебе боль. Мы и без одинаковых шрамов достаточно похожи. Какая тебе разница, что будет думать о нас кто-то посторонний? Да и вообще дело же не в этом. — А в чём? — В отношении. Ты мой брат. Как бы ты ни выглядел, что бы ни задумал, я буду на твоей стороне. Вергилий задумывается. Отложенный на потом план возникает в голове во всем своем великолепии, и нефилим осторожно интересуется, прищуриваясь. — Даже если я хочу занять место Мундуса и править человечеством? — Даже если, — Данте кивает, даже на миг не задумавшись. — Но этого ты уже не хочешь, я же знаю. Ты хочешь просто покоя. И я тоже. Поэтому Мундуса мне всё-таки придётся убить. «Как же сильно братик ошибается. Вергилий все еще ничего не забыл. И план все еще действителен.» — Нам, — отзывается он, реагируя на горделивое «мне» брата. Одного его нельзя отпускать. — Мне, — упрямо мотает головой брат, приподнимается и склоняется над Вергилием, оказываясь с ним лицом к лицу. — Ты мило краснеешь, братик, но меня интересуют причины. Ты меня боишься? — Нет, — Вергилий отводит взгляд в сторону, досадуя, что румянец уже не скрыть, и отчаянно качает головой. Он совсем не боится брата. Но его близость, тепло и вес тела, горячее дыхание, танцующие в глазах лукавые огоньки — смущают. Дико. А по телу растекается незнакомый ранее жар. Хочется или раствориться в пространстве, или… Чтобы отвлечься и успокоиться, он интересуется. — Почему у тебя нет опыта в поцелуях? — Потому что шлюхи не целуют, — брат смеётся ему в губы, совсем близко, смешивая дыхания, и Вергилий зажмуривается, пробуя на ментальном уровне ощутить весь восторг такой невозможной близости брата. Ощущения неожиданно яркие, но внезапная мысль прокрадывается в сознание, и он выражает ее вслух. — А Кэт? — неужели это укол ревности? Вергилий в шоке от самого себя. — Вот будто ты не знаешь, что она по тебе сохла. Мне в любом случае не светило, — Данте изображает подозрительный прищур и медленно наклоняется еще ниже. — И почему мне кажется, что ты пытаешься меня отвлечь? — горячее дыхание разбивается о губы Вергилия, и он неосознанно приоткрывает рот, лихорадочно хватая воздух. Сердце в груди заходится с бешеной скоростью. Ответить он не успевает. Данте накрывает его губы своими, на этот раз уверенно и как будто даже властно. Он словно что-то решил, и совсем не ожидает сопротивления. Но сопротивляться Вергилий и не собирается. На него снова накатывает волна незнакомого жара, а разум полностью захватывают ощущения от прикосновений горячих губ брата. Он ясно ощущает, как аура брата, его демоническая сила, сплетаясь с ангельской энергией самого Вергилия, образуют вокруг них прочный барьер — защиту от всего мира. Где-то на периферии сознания мелькает красный огонек-предупреждение. И монотонный голос разума шепчет, что разрушить барьер может только одно. Что именно — Вергилий не слышит. Теплым прибоем ощущений от смешавшихся энергий его то относит в спокойное море, то снова покачивает на волне у самого берега. Хочется, чтобы это не прекращалось никогда… Приходя в себя от нахлынувших ощущений, он подается ближе к брату и отвечает на поцелуй, приоткрывая рот. Кажется, Данте не ждал ответа. На это указывают некие изменения в самом барьере. Кажется, волны все чаще приносят его ближе к земле. И ласково колеблются на мелководье. На душу спускается долгожданный покой… «Наверное, стихия Данте — земная,» отчего-то думает Вергилий, вплетая пальцы в волосы на затылке брата. «Демоническая энергия как-то связана с землей. А моя — ангельская — это море. Вот такое, теплое… Вода. Интересно, Данте тоже это ощущает?» Он тянет брата на себя и углубляет поцелуй. Сейчас можно, все можно, сейчас это будет приятно… Чуткие и бережные касания брата становятся увереннее, Вергилий ясно чувствует, что Данте не хочет его отпускать. Словно в подтверждение этого предположения, Данте что-то одобрительно фыркает в поцелуй и прижимается к нему всем телом. Его горячие ладони скользят по плечам, спине, оглаживая плотную ткань рубашки. Когда брат прижимается к нему обнаженной грудью, Вергилий вздрагивает, как от удара током. А ощущение горячих ладоней брата на спине почти лишает его рассудка. Позабыв обо всем, он прогибается спиной в руках брата и сдавленно шепчет: — Сними. Горячие огрубевшие от меча пальцы пробираются под рубашку, пересчитывают ребра, обводят мышцы живота. Но внезапно замедлившаяся ладонь брата на левом боку приводит Вергилия в чувство. О чем он только что попросил брата? Снять?! Как он мог забыть?! Как же теперь остановить Данте? Он до сих пор не почувствовал? Данте останавливается сам, облегчая задачу Вергилию. Он рвано выдыхает и упирается лбом в лоб Вергилия. И с мучительным стоном виновато признается: — Не могу. Прости. Раньше, чем Вергилий успевает облегченно выдохнуть, торопливо одергивая рубашку, он отворачивается, садится на край кровати и запускает пальцы в волосы. Младший нефилим медлит, выравнивая дыхание и сожалея об исчезнувших энергетическом барьере, море и волнах, а потом молча обнимает брата со спины, предлагая поддержку. Данте дергает плечом, но не вырывается. В нем чувствуется сожаление и злость на себя. — Хреново это… Вергилий молча кивает. Начать утешать брата сейчас — значит солгать. А лгать единственной своей семье непозволительно. Но все-таки должен быть выход. Возможно, эта проблема таится где-то в психике. Может быть, ее можно вырвать из подсознания? И перепрограммировать мозг? Или хотя бы снять постоянное напряжение. Скажем, обратиться к психологу? Или психиатру? Данте скажет, что это бессмысленно. Но все-таки… — Нам нужна помощь. — Ага, так и представляю эту картину, — Данте смеётся, хрипло и ненатурально. — Ты знаешь, что психиатров-людей давно не осталось, только демоны? Я вот знаю. Всё равно что стрелочку нарисовать: «Вот они мы, бери, пока дают». Пустой номер, Верг. Никто нам не станет помогать, кроме нас самих. Я в душ, — он резко сменяет тон с мрачного на легкомысленный, осторожно высвобождается из объятий и поднимается с кровати, на ходу подхватывая со стула полотенце. — Присоединиться не предлагаю, уж извини. Вергилий печально смотрит ему вслед. Еще один раз… Данте снова сбегает от серьезного разговора, он не хочет попытаться что-то изменить в себе. Просто не хочет. Боится. Теперь он боится любых изменений в своей жизни. И будет бояться. Будет закрываться в себе со своим прошлым и снова переживать его до тех пор, пока еще есть силы. Осознание этого приносит боль, и Вергилий не знает, что ему делать. Пока он может лишь наблюдать, не в силах хоть чем-то помочь брату. «Я должен найти выход раньше, чем ты погибнешь, запутавшись в своих страхах и кошмарах, братик. Я не могу тебя потерять.» Из груди вырывается тяжелый вздох, руки тянутся к новому ноутбуку и автоматически включают его. Пока Данте будет бегать от своих страхов, они съедят его изнутри. Нужны ответы, или хотя бы подсказки. Хотя вряд ли их можно найти в свободном доступе в сети. Вергилий углубляется в информацию, перебирая сайты по психологии. Данте возвращается через полчаса, старательно изображая на лице и в голосе нездоровый оптимизм. В руках у него две дымящиеся чашки, на плечах влажное полотенце. — Я добыл нам кофе. Вергилий отодвигает в сторону ноутбук, отбирает у брата добычу и ставит обе чашки на тумбочку. Заставляет Данте сесть, берется за полотенце и начинает вытирать мокрые волосы брата. Тот скользит глазами по экрану ноутбука, читая названия вкладок в браузере, и невесело усмехается, скрещивая руки на груди. — Пытаешься пробить психологический барьер? Расслабься, брат. Я признаю свою проблему. Только не так уж просто с ней справиться. Дай мне время. Давай, пей кофе, смотайся в душ, и уходим. Мы слишком задержались на одном месте, оставаться здесь становится небезопасно. Не смотри так, ты знаешь, я тоже хочу наконец остаться где-нибудь хоть на несколько дней, но здесь этого делать нельзя, нас слишком легко могут найти. Вергилий не отвечает. Он молча отключает ноутбук и берет похолодевшими пальцами горячую чашку, устремляя взгляд в одну точку. Данте прав. Им нужно хотя бы ненадолго остановиться и отдохнуть. Он опускает голову и делает глоток, вздрагивает, обжигая губы, решительно отставляет чашку на тумбочку и направляется к выходу, подхватывая с кровати свое полотенце. Теперь, он уверен, Данте смотрит ему вслед печальным, тяжелым взглядом. Добравшись до душевой, он запирает дверь, стягивает с себя рубашку и джинсы, нижнее белье, и мрачно смотрит в зеркало, оглядывая себя. С этим нужно что-то делать. Срочно. Во что бы то ни стало нужно это скрыть. Пальцы скользят по левому боку, обводят неровное углубление в коже. Его передергивает, и он забирается под душ. Горячая вода, стекающая по телу, отдаленно напоминает то самое ласковое море, и Вергилий закрывает глаза. Впервые в жизни он готов признать, что оказался в тупике. Когда Вергилий возвращается из душа, на ходу вытирая волосы, вещи уже собраны, а номер выглядит так, словно в нём никто не жил, даже след от пролитого в спешке кофе со столика исчез. Данте закидывает на плечо сумку, подходит ближе и неожиданно обнимает, ласково прижимая к себе. — Обещаю, как только мы найдём безопасное место, останемся там хоть на месяц, хоть на год. Я знаю, как ты устал, брат. Я знаю, нам нужно остановиться и отдохнуть. Но я должен быть уверен, что мы не попадёмся им снова. Пойдём, — отстранившись, Данте берёт его за руку, крепко, как маленького, и тянет в сторону выхода. Вергилий подчиняется. Кто знает, может быть, у Данте и получится найти такое место… Этот город похож на сотни других, таких же, в которых они уже побывали. Данте идёт по улице, как дикий зверь по чужой территории: напряжённый, настороженный, готовый в любую секунду вцепиться в глотку врагу. Они чувствуют демонов, но демоны пока не чувствуют их. Данте наблюдает за городом, Вергилий наблюдает за Данте. Он уже знает, стоит отвлечься и тоже начать выискивать врагов — и можно запросто упустить брата, который решил, что ради безопасности надо вырезать обнаруженную группу демонов. Его не останавливает отсутствие оружия — Данте приспособит вместо него всё, что попадётся под руку, а то и кулаками обойдётся. Вот только лечить его потом долго и муторно. Лучше не упускать из виду. — Кэтти! — женский вопль и, особенно, названное имя заставляют его обернуться. Для того, чтобы увидеть, как оглянувшийся брат сбрасывает сумку, срывается с места, щелчком пальцев останавливая время, и бросается под колеса машин на проезжую часть. Посередине шоссе, на маленьком пятачке посреди оживленного потока мелко дрожит девчонка лет пяти, а ее мать, блондинка лет тридцати, бестолково носится по обочине, не зная, как спасти дочь. Краешком губ Вергилий невольно усмехается, наблюдая за тем, как время останавливается вокруг брата, позволяя ему добраться до цели. Неожиданно, что он рванул под колеса, да еще и использовал прием, требующий большого выплеска демонических сил, причем, только из-за того, что девчонку зовут Кэт. Их засекут другие демоны. И где хваленая дантевская осторожность?.. Данте подхватывает испуганную девочку на руки и возвращается. Пока они идут назад, она успевает успокоиться и начать серьезно что-то рассказывать на ухо брату. Данте согласно кивает, коротко что-то говорит, представляясь. Когда он выходит на обочину и ставит Кэтти на тротуар, невидимая пружина разжимается, снова отпуская время, и в столб на маленьком пятачке, где лишь минуту назад была Кэтти с размаха врезается какая-то машина. «Ты как всегда вовремя», усмехается про себя Вергилий. Очнувшаяся блондинка отмерзает от бордюра и подлетает к Данте, замахиваясь сумочкой. — Не трогай ребёнка! Маньяк! Педофил! Данте делает шаг назад, смеряя истеричку тяжелым взглядом, склоняет голову к левому плечу. Вергилий немного удивляется, видя, что холодный оценивающий взгляд убийцы демонов не возымел действия. Поэтому беззвучно подходит и касается руки брата. Та продолжает осыпать оскорблениями того, кто только что притащил ее детеныша с середины автострады. Послушав молча еще несколько секунд, Данте раздраженно выдыхает, подталкивает девчонку в спину к матери, отворачивается и подхватывает с земли сумку. И стремительно направляется в противоположную сторону, словно позабыв о брате. — Пошли отсюда. Мне стоило бы уже привыкнуть, что люди не знают благодарности. Значит все-таки помнит. Блондинка затыкается от неожиданности, а удивленный Вергилий догоняет брата, успевшего за пару секунд покрыть расстояние в несколько метров. — Ты ничего не сделаешь? — А что я сделать могу? — Данте пожимает плечами, не сбавляя шаг. Наконец-то подумал о безопасности. С истерички станется вызвать полицию. Надо успеть уйти. — Не могу же я избивать каждую идиотку только за то, что она идиотка. Пойдём, надо поесть где-нибудь и убираться из города. Я наследил. — Тебе не стоило пользоваться этим. — Знаю. Показалось, так будет лучше… Уже неважно. — Стой, — раздается позади, и Вергилий замедляется, ухватывая брата за руку. Их догоняет запыхавшаяся девчонка и вцепляется в куртку Данте, останавливая его. Хватает за руку, и Данте инстинктивно наклоняется, чтобы она не тянулась. — Пойдём к Дедушке. Он поможет. — Это вряд ли хорошая идея, Кэтти. Видишь, твоей маме я не нравлюсь. Данте садится на корточки и криво улыбается, шутливо щелкая девочку по носу. Та упрямо качает головой. — Она не поняла просто. Мама не верит в демонов. Резко вздрогнувший Вергилий ловит на себе удивленный взгляд брата. Если она может видеть демонов… Концентрируя в руках энергию, он кладет ладонь на плечо девочки. И через несколько секунд качает головой, отвечая брату. Это не медиум, и уж точно не их Кэт. Просто человек. И, возможно, это ее детские фантазии. — Ты из-за демонов на дороге оказалась? — Ага, — девочка кивает. — А потом они убежали. Они всегда убегают. Потому что Дедушку боятся. Пойдём к Дедушке. — Что думаешь, Верг? Вергилий прикрывает глаза. Все же стоит попробовать. Он автоматически кладет ладони на плечи брата, чувствуя, как того потряхивает. Слишком много энергии на триггер потратил. Скоро вообще с ног свалится. Нужен отдых. А еще интересно посмотреть, почему демоны так боятся дедушку этой девчонки. — Я думаю, что невежливо отказываться от такого настойчивого приглашения, — он отбирает у брата тяжёлую сумку с вещами, слегка сжимает его руку, и Данте согласно-устало кивает. Вергилий присаживается на корточки рядом и протягивает девочке руку. — Давай познакомимся? Я Вергилий, мы с Данте братья. Кивнув, девчушка, как взрослая, пожимает его пальцы. — Я вижу. Вы очень похожи, — она улыбается и чуть приседает, изображая реверанс. Какая воспитанная! И ничуть не похожа на прочих детей. — Меня зовут Кэтти. А теперь пошли к Дедушке, — не обращая никакого внимания на недовольную мать, девочка тянет обоих нефилимов за собой. Вергилий чуть улыбается настороженному брату. У него все крепнет знакомое ощущение того, что здесь они найдут и помощь, и поддержку. А еще ему вспоминается юное живое личико с темными глазами, обрамленное черными кудрями. Лязг отпираемого замка и тихий смех, гулко отдающийся эхом от стен в пустых подземных коридорах.