Rosenrot

Месяц спустя. Лондон, Англия. -… Итак, Люсиль Шарп, суд признал вас виновной, и приговаривает к смерти через повешение. — судья с важным видом поправил парик, по привычке осмотрев присутствующих в зале и остановив взгляд на обвиняемой, что сидела, тупо глядя перед собой. За то время, пока её везли в Лондон, она постарела лет на двадцать — лицо осунулось, покрылось морщинами и приобрело какой-то синеватый оттенок; во всклоченных волосах уже были видны седые пряди, а руки были покрыты множеством ссадин и тряслись. Она не подняла головы, услышав приговор. Казалось, что сейчас ей абсолютно всё равно, что готовило будущее. Так же всё равно было и присяжным, и адвокату, нанятому лишь для формальности, и свидетелям, что равнодушно наблюдали за происходящим. Каждый из них затаил обиду на Люсиль — Финли она множество раз оскорбляла и обвиняла во всех смертных грехах, лишая и без того крошечного жалования, его жена и дочь неоднократно подвергались нападкам обезумевшей хозяйки, что они подтвердили, показав суду следы побоев; Анна обвиняла леди Шарп в покушении на свою жизнь и жизнь Томаса Шарпа, что подтвердил Джек Харпер и Шерлок Холмс, чей авторитет не подвергался сомнению. Ничего не сказал только сам баронет — он молча наблюдал за процессом, крепко сжав зубы. Когда дурман Дома и сестры отпустил его разум, он с ужасом осознал, с каким чудовищем жил всё это время, и отрёкся от Люсиль, заявив, что не хочет иметь с ней никаких дел. — Вы хотите сказать что-то, леди Шарп? — судья уже спешил побыстрее закончить все формальности, поскольку адвокат отказался защищать её, и приговор был вынесен. Люсиль промолчала, тряхнув головой, и два полисмена взяли её под руки, собираясь уводить прочь. Она не сопротивлялась, только с какой-то тоской посмотрела на брата, что отвернулся, глядя в окно, дабы в его груди не вспыхнуло то старое чувство жалости к ней. Убийцы должны быть наказаны. *** Анна вышла из кеба, держа в руках пальто и небольшой саквояж. Услужливый молодой извозчик уже отдал прислуге чемодан, и теперь стоял рядом, ожидая платы, и глупо улыбаясь. Вручив ему тридцать фунтов, отчего он улыбнулся ещё шире и едва не расцеловал руки клиентки, Мориарти вошла во двор, где её встретила Сьюзан, что учтиво поклонилась хозяйке: — С возвращением, мисс. — она забрала саквояж, и вместе с ней Анна пошла в дом, на пороге которого играл младший брат горничной, раскладывая какие-то камушки. Улыбнувшись ему, девушка вошла в холл, вдохнув сухой и чистый воздух дома. Как же она скучала по нему. Наверху послышались шаги, и Мориарти подняла голову, чтобы поприветствовать отца, что вышел из кабинета, держа в руках увесистую папку и осматривал бумаги, пока девушка снимала верхнюю одежду. — Ты была в суде? — профессор не отрывался от бумаг, даже когда дочь обняла его, — Как прошёл процесс? — Все было замечательно. Даже сэр Томас не возражал. — Повешение? — Да. Хотя Шарп бы настоял на чвертовании, если бы было возможно. — Анна присела на перила, пока отец задумчиво ходил из стороны в сторону, перекладывая документы. Это были материалы по делу Шарпов, которые теперь готовились занять своё место в архиве среди сотен выполненных заказов для убийц. Внезапно Мориарти-старший остановился, и как-то странно посмотрел на девушку: — Тот парень, Джек… Кажется, он неравнодушен к тебе. — Ой, пап, брось. — Анна пошла в свою комнату, и прежде чем войти, добавила, — Он всегда так. Его репутация бабника, заядлого курильщика и любителя выпить не слишком мне нравится. — Я ни на что не намекаю, Анна. — дверь захлопнулась перед самым носом профессора, и он довольно хмыкнул, — Наоборот рад, что ты ещё не утратила благоразумия. Но в любом случае оставить его стоит. — Ну хорошо, я не буду швырять в него что-то при встрече. По крайней мере пока. — девушка уселась в кресло, и взяла в руки «Силуэты в тумане», книгу, которую она так и не прочла в поместье Шарпов. Открыла последнюю страницу и прочла: «Есть вещи, которые намертво соединяют нас с тем или иным местом, которое нас сформировало. Некоторые навсегда остаются привязаны к клочку земли или к какой-то дате. А другие навечно прикованы к эмоциям и ощущениям — потери, мести, Любви или ужасного преступления. Поняв, чего мы боимся, мы понимаем, кто мы такие.» Вздохнув, Анна подошла к ярко пылающему камину, всё ещё держа книгу в руках. Задумалась на несколько секунд, и разорвав, швырнула в огонь. И вернувшись, наблюдала, как пылает труд той, что никогда не знала ни ужасов, ни любви. *** Неделю спустя. Эдуард и Моран сидели в клубе Багатель, играя в карты с двумя случайно подсевшим к ним игроками. Игра шла вяло, часто прерывались на то, чтобы заказать ещё виски и обсудить свежие новости, в особенности нашумевшее дело Шарпов. Партнёры по игре честно недоумевали, как же Шерлок Холмс смог подобраться так близко к этой преступной семейке, сравнивали леди Шарп едва ли не с бандой Мориарти, отчего Моран усмехался, глядя на мрачного Эдуарда. Лакей, отправленный за новой порцией выпивки, принёс игрокам свежие газеты, и этим возобновил только затихший разговор. — Нет, вы только посмотрите! — вскрикнул один из играющих, взяв в руки прессу, — Леди Люсиль Шарп повесилась в собственной камере! — Да ну? — Мориарти взял из его рук газету, — Ей же до казни оставалось всего ничего. — Пишут, что не выдержала бремени вины и покончила с собой. Впрочем, так ей и надо. Эдуард и полковник переглянулись, пряча улыбки. Конечно, Люсиль повесилась в своей камере. Со скованными руками. Да-да. С помощью Мориарти-младшего, Джека Харпера и Томаса Шарпа, что подкупили тюремщика, и пришли «проведать» заключённую перед казнью. Сказать, что леди Шарп была рада… Несмотря на ослабленное состояние, она брыкалась, как одержимая, когда они снимали с неё наручники. Правда, потом она разрыдалась, умоляя брата о прощении. Её безумный бред они слушали более часа, став её душеприказчиками и даже составив завещание. Но в каком она была ужасе, когда на шее затянулась петля, а бумага была сожжена… Хорошо, что они не воплотили замысел написать на стене камеры «Убийце от убитых» — это выглядело бы уже слишком подозрительно, если не считать, что следов они оставили уйму… — Верно, так ей и надо. — подытожил полковник, подымая стакан с выпивкой, — За свершившееся правосудие! *** — А что же будет с сэром Томасом Шарпом, Холмс? — Уотсон откинулся в кресле, слушая рассказ Холмса о последних событиях. Как врач, он не был доволен приговором Люсиль, поскольку та была уже частично невменяема, а с другой… Она жестокая убийца. И даже её безумие не могло смягчить вину. — Сэр Томас Шарп уже присмотрел себе небольшой домик в Сассексе. Старый особняк рухнул через несколько дней после нашего отъезда. Шахты, к счастью, остались, как и домик прислуги, и баронет думает назначить Финли управляющим. А сам, несмотря на свою репутацию, хочет жениться на красивой девушке и заняться фермерством. Фамильный бизнес его утомил. — На красивой девушке? Анне Мориарти? — Пожалейте баронета, Уотсон! Она окончательно сведёт его в могилу. Да и не привыкла моя племянница к мирной жизни. И её отец категорически против. — Кстати, о её отце. Как вы будете уживаться теперь, когда знаете о своей родственной связи? Холмс в задумчивости подошёл к каминной полке, выудил оттуда туфлю с табаком, и набив трубку, сказал: — Думаю, если они будут убивать виновных, то я не стану препятствовать им. А иметь своих людей в преступном мире… Это очень удобно, Уотсон.

Конец.