Горький персик

Изуку был готов поверить в существование темных и светлых полос в жизни. И сейчас, наконец, началась Его светлая полоса. Лично Каччан перестал его задирать. Конечно, и так внимания мало в школе обращает, здоровается, по крайней мере только. Но как-то на днях Мидория застал за школой такую картину. Каччан стоял перед одноклассниками, которые были, как бы, в их шайке школы. Кто группой иногда избивали его, Мидорию. - Как это понимать, Бакуго? - Делайте, что хотите. Но Мидорию трогать не сметь. Иначе будете иметь дело со мной. Ясно вам, тупые головы? Они не могли не послушаться вожака. И Изуку стал ощущать покой, когда он приходит в школу без страха, что его снова изобьют, и придется стирать форму от грязи и крови. Даже если у него все заживало в течении нескольких часов, это не означало, что наличие такого стресса в жизни его устраивало. Всемогущий появлялся после школы по дороге домой (Изуку каждый раз удивлялся, как тот умудрялся его находить…) и уводил его за собой на очередную тренировку в заброшенные места города. Так что Мидория каждый день должен был таскать с собой сумку со спортивной формой. - Итак, юный ученик! Мы уже знаем, что сердце у тебя храброе, полно решимости и воли. Но тело оставляет желать лучшего. На нем и сосредоточимся, - объявил Всемогущий в первый день… И так начался Ад. Никогда в жизни Изуку столько не тренировался. Он занимался физкультурой в рамке школьной программы и был немного выше среднего по показателям, не более. То, что он с каждый разом проделывал под присмотром героя, выходило Далеко за рамки школьной программы. На стройках он прыгал с одного недостроенного уровня на другой. Порой соскальзывая и срываясь, с бетонных балок с торчащими железными прутами, но умудрялся цепляться до того, как упасть. После первого и последнего опыта падения сейчас ему, инстинктивно, стало страшно падать. Ведь тогда снова повторится то ощущение переломов, и потом нужно будет оттирать после себя следы и много стирать вообще. И Всемогущего он не мог подвести – так что этот страх да, был оправдан. Другим местом тренировок было заброшенное побережье. Оно не так давно даже в свалку начало превращаться, и Всемогущий явно обладал богатой фантазией, потому что тренировкой становились задания с хламом. То перетаскать сломанные охлаждающие блоки бытовой электроники, то шины. Итогом стало его конечная цель – очистить побережье от мусора, сгрести его за линию пляжа. В общей сложности весь объем представлял собой несколько десятков тонн хлама. Уши Мидории тряслись от негодования и шока, а мышцы, несмотря на быстрое восстановление, готовы были лопнуть. Уже первый месяц таких нагрузок дал результат – улучшенный балл по физкультурным нормативам. Даже тренер заметил, что в коротком рукаве Мидории появились «мышцы». На такие фразы Изуку смущенно улыбался. Он не знал, как реагировать на то, что его впервые хвалили в школе за то, что он в чем-то стал лучше. В связи с напряженными буднями на тренировках, восстановлении после них и учебой, переживания по поводу отношений с Каччаном и сверстниками в целом отошли на второй план. И тренировки вскоре стали одиночными, Всемогущий чаще становился слишком занят. Но Мидория исправно следовал намеченной программе. То, что Изуку стал задерживаться где-то допоздна, немного волновало его маму, но та была занята на работе, и нередко дома не бывала из-за ночных смен в универмаге. Она доверяла своему мальчику – если того что-то беспокоило, то он всегда рассказывал. Тем более он уже немаленький. Зато Катсуки был встревожен не на шутку. Он видел, как Деку становится спокойнее и более замкнутым, чем даже было раньше. Раньше задрот сидел и крутил ушами и своими невозможными зелеными глазами во все стороны, шарахаясь от каждого звука и наблюдая за всеми и вся. Он был частью класса, не будучи втянут в события. Отчасти этим и раздражал псовых особенно – суетливость жертвы притягивала и давала понять, что жертва боится. А они, хищники, инстинктивно питаются страхом, особенно столь откровенным и манящим, как этого кролла. А теперь Деку никто из класса не донимал, благодаря ему, Бакуго. Пусть он и был заводилой, и сказал Мидории те слова, в переулке, после стычки со Слизневым, но чувство долга не уходило, пока блондин не «поговорил» с шайкой. И Деку стал равнодушнее к окружению. Либо спал, либо упулится в тетрадки и в попыхах либо читал, либо доделывал домашние задания, будто дома он их в помине не делает. Однажды Бакуго поплелся вслед за Деку после школы. Они жили в одной стороне, Бакуго выходил из школы пораньше и, порой развлекаясь, ждал Деку когда один, когда с компанией. Мидория всегда старался оказаться в школе как можно больше времени, прячась от всех покидавших школу учеников, пока здание совсем не пустовало. Это его не спасало от трепок, но попыток Деку не оставлял, как и вечное таскание хвостиком за блондином в школе, несмотря на побои. А теперь, когда все относительно мирно и спокойно, Деку словно вовсе перестал замечать абсолютно все. Даже Катсуки, только шепотом приветствовал и прощался после уроков, и то через раз. Да, блондин редко отвечал, но он всегда все видел и знал, что с ним здороваются. И нужно было выяснить причину. Деку свернул с их дороги домой и пошел прочь. На заброшенную стройку, где, переодевшись в форму, скакал, как ненормальный. Бакуго с замешательством смотрел, как Мидория отталкивался от стен, цеплялся, что были силы, за прутья или края плит. И на грани самоубийственного полета вниз балансировал порой в несуразных и гибких позах. Понаблюдав немного, блондин сначала подумал, что этот Кролл явно повредился головой в тот вечер. Особенно, когда заметил, как Изуку, прилично вымотанный, с одышкой остановился на одном невысоком этаже и смотрел вниз. Улыбаясь от уха до уха с таким взглядом, который Катсуки никогда не видел прежде. Зеленые глаза горели торжеством. И Волк, зверь внутри, тоскливо поскреб когтями где-то в груди. Он жаждал разделить триумф. Но Бакуго его отдернул и пошел прочь. Что такого? Тренируется этот задрот… Блондин замер, когда до него дошло – Деку ведь собрался поступать в Академию, как и он. Катсуки обернулся и посмотрел на виднеющиеся недостроенные этажи высотки. Может, не так уж и плохо, что Деку, что всегда таскался за ним хвостом, сможет таскаться за ним и дальше, в Академии? Он давно не видел этого взгляда, который его бесил с самого детства. Да уж. Самоубийство с крыши явно повлияло на них. Обоих. +++ Тотемное животное часто приходит во сны. Не все их помнят, но, чаще всего, именно сны помогают в реальной жизни в разных ситуациях и взаимоотношениях. Чаще всего Изуку видел своего Зайца в одиночестве и, почему-то, на Луне. Он смотрел оттуда на шар планеты Земля и держал в лапах либо чашу с растениями, либо книгу, либо шкатулки. И вокруг было холодно и одиноко. Лет в десять Мидория интересовался различными мифами и легендами, и наткнулся на одну китайскую легенду о Лунном Зайце, которому боги даровали бессмертие за его жертву, и тот жил на Луне, делая эликсир бессмертия, в одиночестве. Тогда он понял, почему его синяки и ранки проходят так быстро. Это была его Причуда. Но на правдивость бессмертие он не решался проверять. До недавнего времени. Иногда во снах его Заяц оказывался в лесу, как и положено животному. Как сейчас. Изуку был в лесу. Летний лес, пышущий жизнью и торжеством природы на солнце. Знакомое, немного уже позабытое место. Последний раз он был здесь несколько месяцев назад, после очередной трепки от Каччана. А первый раз Мидория попал сюда, когда встретил Бакуго, еще в детстве. Как и сейчас, среди всей зелени поляны, где Изуку оказался, в траве выделилось темное, небольшое животное с торчащими маленькими ушами. Оно с шуршанием небольшими прыжками прыгало в густой растительности, пока не наткнулось на еще одного зверя, намного большим, чем оно. Лунный заяц, встретив тогда кого-то большого впервые, долго не решался подойти к спящему в выемке корней Волку. Тот, несмотря на убежище, выделялся своей светлой, бежевой шерсткой. Но Зайцу необычный зверь понравился. Он был большим и красивым. И, когда он подошел к нему все же, Заяц ткнулся носом в нос Волка, ловя его сильный, теплый выдох в мордочку. Волк от этого проснулся и смерил Зайца раздраженным взглядом, зарычал. Несмотря на это, Заяц сначала еще больше обрадовался, когда увидел красные глаза хищника. Он был мал, уже тогда знал одиночество, на своей Луне, и принял Волка, как своего. Заяц помахивал маленьким хвостиком, сев на задние лапки, прижал передние к груди и выставил приветливо маленькие ушки торчком. Волк лишь оскалился и рывком, без жалости, сжал оказавшееся в пасти маленькое тельце и мотнул взвизгнувшего Зайца из стороны в сторону, а затем и вовсе отбросил прочь, как маленькую крысу. Заяц нырнул в ближайший куст, испугавшись и сжавшись в крошечный комок. Он с опаской смотрел на ворочевшегося Волка, прижав ушки к голове. Но взгляда от красивого, сильного Волка отвести не смел. И уходить не собирался – ведь он решил, что Волк его. А ранки от клыков заживут, он знает… Тогда Изуку понял, что Бакуго – его соулмейт, и он следовал своим инстинктам. Получал от Волка раны, но не смел упускать его из поля зрения. И сейчас Мидория снова видел лес. Он подумал, что сейчас снова увидит, как Зайца будет трепать волчья пасть – нередко он боялся, что Волк перекусит или проглотит небольшого, тощего зверька. Но ничего не мог сделать все равно, оставаясь лишь наблюдателем. На сей раз Заяц на поляне один. Он прыгает от куста к кусту, обнюхивая ягоды и землю. И часто пускался в бег трусцой, словно в поисках. Да, скорее всего, в поисках Волка. Тело зверька вытянулось, мех стал более лоснящимся в солнечных лучах. И на одном ухе не хватало треугольничка мяса, как в жизни Мидории. Но зверек носился по лесу, и Изуку чувствовал его удовольствие от того, как Заяц преодолевает овраговые ямы или выступы легкими, упругими прыжками. И чувствовал его желание увидеть среди всего зеленого мельтешения песочную шерстку Волка. И, лишь обернувшись, Изуку мог видеть, как вслед за Зайцем, на небольшом расстоянии, бежит молодой Волк… Без намека на охоту – иначе бы, когда Заяц останавливался, Волк не замирал в кустах недалеко и не смотрел бы на него красными, любопытными глазами. Впервые за долгое время Изуку, проснувшись от сна в лесу, где бывали они с Бакуго, не чувствовал собственную разбитость и беспомощность отвергнутого, так сказать. Это был странный сон.