Я с тобой, Томми

      Вечером, когда новичок более или менее освоился, один из старост, которого звали Ньют, пригласил его поговорить. Он объяснил, что место, где они все находятся, называется Глэйд, и что за этими стенами на сотни миль кругом простирается гигантский лабиринт. Каждую ночь он меняется, стены сдвигаются, и поэтому найти выход из него невозможно. Это звучало слишком фантастично, чтобы быть правдой.       — Видишь тех ребят? — Ньют указал туда, где на общей площадке был разведен гигантский костер, возле которого остальные глэйдеры устроили вечерние игрища, толкаясь и отпуская глупые шуточки.       Неподалеку, в стороне от всех, стояла группка из пяти человек. Все рослые, широкоплечие и высокие. Самый здоровенный из них, коренастый и мускулистый, с азиатской внешностью парень сидел на пеньке и неторопливо цедил из кружки то зубодробительное пойло, что Ньют подсунул и новичку во время разговора.       — Это бегуны, — пояснил он. — Того, что сидит, зовут Минхо, он куратор бегунов. Они самые сильные, самые быстрые и выносливые из нас. И это очень важно, потому что иначе в лабиринте не выжить. Если ты не успеешь вернуться в Глэйд до захода солнца — пиши-пропало.       В тот самый момент, когда новичок посмотрел на азиата, тот поднял голову и уставился прямо на него.       Вернувшись из лабиринта, Минхо рухнул на мешки с крупой, грудой сложенные под навесом, и с благодарностью взял у подоспевшего Чака флягу со свежей прохладной водой, в два счета с жадностью осушив до дна. Чак предусмотрительно оставил его в покое. Потому что в такие минуты, сразу после возвращения из треклятого лабиринта, казалось, высасывающего любые надежды, бегуну хотелось только лечь и не шевелиться. Хотя бы ближайшие лет сто.       Вдруг на лицо Минхо, развалившегося на мешках и раскинувшего руки, упала тень. Он лениво приоткрыл один глаз, узнал тощую, долговязую фигуру старосты, и снова закрыл.       — Чего тебе, Ньют? — устало поинтересовался он.       — Сегодня лифт снова поднялся. С новичком.       Минхо не выказал к этому событию никакого интереса и даже не пошевелился.       — Знаешь, он неплохо бегает, когда не путается в своих длинных ногах.       — И?       — Может, тебе стоит присмотреться к нему? Он мог бы попасть в твою команду.       Минхо ничего не отвечал почти несколько минут, но Ньют все равно упорно дожидался, нависая над ним.       — Хорошо, я подумаю, — сказал куратор бегунов только для того, чтобы староста оставил его в покое и дал просто полежать в тишине хотя бы полчаса.       Когда сумерки окончательно сгустились и различить подлесок, росший по всему периметру коробки, в которую был заключен Глэйд, стало невозможно, все мальчишки собрались вокруг большого ежевечернего костра, чтобы развлечься. Собираться вместе, обсуждать всякие глупые вещи (разговоры, в основном, всегда крутились вокруг двух тем «возможно ли найти выход из лабиринта» и «кто держит их здесь?»), толкаться, драться и меряться членами — это все, что им оставалось, чтобы хоть как-то сбросить напряжение.       Галли, как обычно, стоял в образовавшемся из толпы кругу, подначивая всех желающих вступить с ним в поединок. Здоровяк-задира раздражал Минхо, но он не обращал на него внимания, предпочитая не связываться с этим большим ребенком. У Галли мозгов меньше, чем у того же недалекого, хоть и добродушного малыша Чака. Но раздражал он Минхо не поэтому. Просто Галли был единственным, кого, казалось бы, устраивало их положение подопытных крыс, которых поместили в клетку в центре лабиринта, чтобы узнать, как скоро они найдут из него выход. И за это Минхо порой очень хотелось набить ему морду. Даже больше, чем тем, кто засунул их сюда.       Равнодушно наблюдая за тем, как Галли рисуется, Минхо вдруг почувствовал на себе изучающий взгляд. Лениво повернув голову, он встретился с золотисто-карими глазами новичка, сидевшего рядом с Ньютом, неподалеку от общего сборища. Чуть ниже белокурого старосты, пожалуй, такой же долговязый и худой, как сам Ньют. Короткие волосы, высокие скулы… Это все, что удалось разглядеть с такого расстояния.       Парень отвернулся и снова заговорил о чем-то с Ньютом, а Минхо еще некоторое время наблюдал за ним.       Потом оба поднялись, Ньют что-то показывал, пока они обходили костер, и вдруг очередной мальчишка, которого Галли вышвырнул из круга, врезался прямо в новичка.       Естественно, сразу завязалась потасовка, Галли заставил этого парня зайти в круг, чтобы состязаться с ним. Заинтересовавшись, Минхо встал со своего места и направился к сгрудившейся вокруг площадки толпе. Без труда втиснувшись в первые ряды, он скрестил руки на груди, бесстрастно наблюдая за тем, как здоровяк Галли швыряет новичка на землю снова и снова.       Разумеется, у новичка не было ни единого шанса против местного чемпиона. Разные весовые категории. Галли протрет им каждый метр Глэйда и даже не напряжется лишний раз. По сравнению с ним новичок – маленький, худосочный и щуплый.       Но, к удивлению Минхо, тот вдруг собрался и сумел отшвырнуть от себя куратора копателей так, что тот сам грохнулся, едва не пропахав мордой песок. Минхо хмыкнул уголком рта и приподнял брови, по-новому, оценивающе глядя на новичка. Да, он худой и кажется долговязым за счет длинного туловища, рук и ног. Но плечи вполне развиты, на ногах держится неплохо и силенки, видимо, все-таки какие-никакие имеются.       Правда, триумф новичка длился недолго — Галли быстро справился с раненной гордостью, сделал подсечку, и швырнул парня на землю так, что тот здорово приложился головой.       Минхо видел, каково ему было — все, что испытывал в тот момент парень, ясно отразилось на его скорченном от боли лице. Но внезапно оно разгладилось, взгляд сфокусировался на чем-то, видимом только ему, и, вскочив с земли, парень заорал:       — Я вспомнил! Вспомнил, как меня зовут! Томас!       И пребывавшие в замешательстве глэйдеры тут же подхватили его имя, начиная скандировать всей толпой.       Минхо улыбнулся.       Следующим вечером, когда солнце уже зашло, а ворота Глэйда должны были вот-вот захлопнуться, отрезая их маленький поселок от лабиринта, все ребята собрались возле них. Томас поспешил туда, увидев, как Минхо тащит за шиворот Бена — здоровенного парня, наверное, не уступающего самому Галли в габаритах, что чуть было не прикончил его сегодня утром в лесу.       Бен выглядел неважно — впалые щеки, болезненно бледная, покрытая испариной кожа, черные круги под сумасшедше блестящими глазами. Он шел, едва волоча ноги, спотыкаясь и упираясь на каждом шагу, но, несмотря на все это Минхо без особых усилий толкал его вперед, как нашкодившего щенка. Доведя обреченного до самых ворот, смотритель бегунов неумолимо надавил на плечи Бена, заставляя упасть на колени. Одним движением Минхо перерезал веревки, что удерживали руки пленника заведенными за голову, чтобы не сопротивлялся.       Бен заскулил и забормотал что-то, умоляя Минхо отпустить его и дать ему еще один шанс, но лицо главного бегуна было совершенно бесстрастным и отчужденным.       Глядя в это неумолимое, пожалуй, страшное в своем жестоком спокойствии лицо, Томас чувствовал, как по позвоночнику бегают мурашки. Оказаться на месте Бена он бы точно не хотел.       По кивку главного старосты Алби, Минхо зашвырнул тряпичную флягу с водой за ворота, из-за которых потянуло могильным холодом. В леденящей тишине раздался долгий протяжный скрип, а затем устрашающий гул — это ворота начали сходиться.       Чувство страшной безнадежности и отчаяния проступило на лице ужаленного гривером Бена. Обернувшись к остальным, он, уже не скрывая своего страха, откровенно зарыдал, умоляя оставить его.       «Неужели ночью в лабиринте настолько опасно?» — невольно подумалось Томасу.       Он перевел взгляд на куратора бегунов. Минхо каждое утро, едва вставало солнце, отправлялся за эти ворота, чтобы исследовать лабиринт, о котором все так боялись заговорить. Он рисковал не успеть до захода солнца, но все равно снова и снова возвращался туда.       Алби ясно дал понять, что даже днем выходить из Глэйда ни в коем случае нельзя, и остальные беспрекословно выполняли это непреложное правило. Это позволялось только бегунам. Глэйдеры не особенно и горели желанием соваться в лабиринт, хотя днем, насколько понял Томас, гриверов там не было. Но Минхо, как видно, не боялся.       Лабиринт волновал Томаса с первой секунды, как только он узнал о том, что находится за пределами Глэйда. Но сейчас, глядя на незнакомого высокого корейца с замкнутым выражением лица, ему еще больше хотелось выйти за пределы Глэйда и увидеть все собственными глазами. Впервые в голову закралась мысль поговорить об этом с Минхо. Он хотел именно в его команду.       Минхо отошел в сторону, когда парни направили на Бена длинные шесты, похожие на швабру. Бен впал в истерику, поняв, что у него нет никаких шансов остаться в Приюте. В конце концов, он был вынужден убраться за ворота, и те с оглушительным грохотом сомкнулись за ним. Но еще долго в наступившем ночном сумраке слышался его леденящий кровь, полный отчаяния крик.       На следующее утро Томас проснулся раньше всех, сам не зная, что его разбудило. Он приподнялся на своем гамаке и увидел, как Ньют у самых ворот провожает Минхо и Алби. Почему-то сегодня Минхо больше не взял с собой никого. И сам Алби, хотя и не входил в команду бегунов, решил отправиться за пределы Глэйда…       Почему? Зачем? Только вопросы и ни одного ответа. Раздражение привычной волной поднялось в груди. Никто не хотел рассказать ему подробно, что же, черт возьми, происходит в этом странном месте, и Томас понял, что если хочет получить ответы на свои вопросы, ему нужно самому отправиться в этот проклятый лабиринт, в который его тянуло как магнитом.       Ему нужен Минхо, потому что только он мог убедить Ньюта и Алби разрешить взять Томаса в свою команду.       И вечером Томасу подвернулся прекрасный шанс, чтобы совершить задуманное. Даже лучше.       Они сгрудились кучкой вокруг ворот, крича и надрывая глотку, пока Минхо, один, тащил на себе из последних сил здоровенного чернокожего старосту. Вместо того, чтобы помочь ему, они орали: «Давай, Минхо, ты сможешь!»       Оглушенный криками, недоумевающий Томас тоже стоял среди ребят, напряженно следя за Минхо, который уже просто волочил Алби за руку к воротам.       — Пусть бросит его! — крикнул Галли.       — Он не сделает этого, — напряженно возразил Ньют, впившись взглядом в две одинокие фигуры. До закрывающихся ворот оставалось еще пять метров. — Они не успеют…       И Томас рванулся вперед.       — Томас, не смей! Вернись! — завопил кто-то за спиной.       Но Томас не мог оставить Минхо одного за воротами ночью. В тот момент он не задавался вопросом, почему сделал это. Может быть, если бы на месте Минхо был кто-то другой, он остался стоять и смотреть. Но теперь он никогда не узнает, так ли это, и что побудило его рвануться за ворота ночью.       С колотящимся сердцем он в самый последний миг вывалился наружу, и стены за ним с грохотом сомкнулись, отрезая его и Минхо от Глэйда на всю ночь.       — Ты псих? Считай, теперь ты покойник, — сказал Минхо с равнодушной безнадежностью в голосе.       Когда за ними выросла стена, расплющив преследовавшего их гривера и превратив его в склизкое месиво, Томас устало опустился на пол там же, где стоял. Минхо, однако, оглянулся, прислушиваясь к тому, что творится в недрах лабиринта, несколько минут стоял, напряженно вглядываясь в даль коридора, и только потом сел рядом.       Томас отметил, что кореец, хотя и выглядел таким же изможденным, как он сам, нисколько не запыхался. Он дышал почти ровно. Конечно, ведь ему каждый день приходится совершать такие рискованные забеги.       Минхо вытащил из рюкзака за спиной флягу, сделал несколько глотков, и протянул ее Томасу. Тот с благодарностью принял, жадно выпив остатки отвратительно теплой воды.       — Ну, что будем делать теперь? — спросил он, отдышавшись.       — Ждать рассвета. Потом найдем выход из этой секции, вернемся к Алби и оттащим в Глэйд.       Томас кивнул и откинулся назад, укладываясь прямо на пол. Несколько мелких камешков впивалось ему в поясницу, но он не обращал на дискомфорт никакого внимания. За эти несколько часов он вымотался так, как будто целые сутки таскал булыжники. Где-то вдалеке раздавался рев гриверов и мерный гул меняющих положение стен. По полу тянуло сквозняком, в конце коридора сгустился белесый туман.       Минхо сидел всего в нескольких шагах от него, прижав к груди колено и положив на него руку. Он бесцельно смотрел перед собой.       Томас пытался понять, о чем тот думает, но спросить не решался. В присутствии этого парня, он ощущал себя немного скованно. Это было похоже на робость перед более опытным и взрослым человеком, хотя Минхо был ненамного старше него.       — Вставай, салага, нам лучше убраться на верхний ярус и затаиться. Кажется, в этой секции сейчас нет ни одного гривера, но нам не стоит сидеть здесь на самом виду, — внезапно сказал Минхо и резко встал.       Томас заставил себя подняться. Это получилось у него не так легко, как у бегуна. Кое-как с кряхтеньем перевернувшись на живот, он поднялся на четвереньки, а потом на колени. И только из этого положения смог встать — гудящие ноги отказывались его слушаться.       Минхо уже шел по коридору, и Томас поспешил догнать его. Быстрым шагом они преодолели несколько коридоров. Минхо уверенно сворачивал на поворотах, ни разу не замявшись. Томас невольно поразился тому, как можно запомнить расположение всех стен и карту секций, если лабиринт меняется каждую ночь. Наконец, они дошли до того места, откуда забраться на второй ярус было легче, и Минхо начал подъем.       Томас полз за ним по толстым побегам плюща, кое-где цепляясь за выступы, но один раз все же сорвался — мокрая от пота ладонь соскользнула с камня, и он чуть было не сверзился вниз. Но Минхо успел схватить его за запястье, дернув на себя, и этот рывок показал, насколько он, на самом деле, силен.       Они залезли в какой-то закуток, образовавшийся между плитами, достаточно просторный, чтобы вместить обоих. Вход удачно закрывали побеги плюща.       Томас без сил растянулся на полу. Минхо сидел у самого входа, но все равно, он ощущал тепло его бедра, касавшегося ноги Томаса — здесь было слишком тесно.       Наступило гнетущее молчание. Томас не знал, дремлет ли Минхо или просто сидит с открытыми глазами, тут было довольно темно. Ему хотелось задать бегуну кучу вопросов, но что-то его останавливало. Он был уверен, что Минхо не из тех, кто треплется не по делу. А даже если и по делу, нет никаких причин думать, что он вдруг захочет отвечать на его вопросы.       И пока Томас лежал и мучился, пытаясь найти, с чего начать разговор, Минхо вдруг сам заговорил:       — Ты точно псих, новичок.       — Это уже второй раз, когда ты меня так называешь, — сказал Томас. — Почему?       — Чем ты думал, кинувшись за мной в лабиринт, да еще когда ворота могли расплющить тебя в любую секунду? Ты либо идиот, либо чересчур смелый, либо псих. Я предпочитаю думать, что третье. На тупоголового шанка ты не похож, смелостью от тебя тоже не пахнет. Точно псих.       — Считай, как хочешь, — хмыкнул Томас. — Но мне казалось, что оставлять тебя одного с почти мертвецом неправильно. К тому же, я тоже могу назвать тебя психом.       — С чего бы?       — Алби ужалили. Вчера вы выгнали Бена, потому что он прошел Изменение. И Алби вы бы тоже выгнали сегодня вечером, не так ли? Так зачем ты тащил его, рискуя жизнью, если вы бы все равно его изгнали? Тогда сейчас ты был бы в Глэйде.       Минхо несколько долгих минут молчал, и Томас подумал, что он ему уже и не ответит. Но тот вдруг со вздохом произнес:       — Я не мог его бросить.       — А я не мог бросить тебя.       — Почему?       — Потому что… Когда они все стояли там и орали как резаные «ты сможешь дотащить его, давай!», я подумал, что это так глупо. Ведь можно было помочь.       — Ты точно сумасшедший.       Томас решил никак не комментировать эту реплику. Минхо пошевелился, сменяя позу, и он почувствовал, как тот вытягивается рядом с ним, касаясь теперь уже не только бедра, но и бока.       — Когда мы вернемся, я скажу Ньюту, что беру тебя в свою команду, — внезапно сказал Минхо.       Томас невольно выдохнул с облегчением. Его не прельщала перспектива быть копателем, под надзором вечно задирающего его Галли, или того хуже, убирать дерьмо за остальными. Да и ковыряться целыми днями в огороде тоже не хотелось.       — Спасибо, Минхо.       — Не благодари, сопляк. Кроме такого психа, как ты, все равно больше никто не захочет снова сунуться в лабиринт после того, как ужалили и Бена, и Алби.       — Но ты ведь снова пойдешь.       — Больше некому.