Прахом

— …и Вейлин прислушался к речам Дуффа. «Ты, о воин, от волка рождённый, огрузнеешь, и сила твоя уйдёт в сына», — услышал он. И это стало последней каплей, ведь Джодок давно покинул Вейлина. «И дашь ты потомство не когда пора пришла, но по доброй воле. И сила останется с тобой», — прозвучало тихо, льстиво и… — рассказывающий легенду жрец набрал в грудь воздух, — убедительно. И согласился Вейлин, Волчий сын. И снял кирасу. И вонзил Дуфф в его живот когтистые пальцы... Барра потянул носом. От смеси разнообразных запахов с примесью вони давно не мытых тел в ноздрях закололо, и он поспешил, растолкав толпу, удалиться. Каждый раз старому дармоеду удавалось собрать на площади не толпу. Каждый раз урна для подношений наполнялась доверху. Каждый раз приходилось распихивать зевак и терпеть брань. Хотя Барра был не прочь отвесить тумаков дуралеям, тратившим время на то, чтобы выслушать жрецовы россказни, но приходилось сжимать руки в кулаки и закусывать верхнюю губу, сдерживая рык. С тех пор как в Калдере объявились воины, не менее ярые поклонники Джодока, чем жрецы, штрафы сильно возросли. А жаль. Начистить морду зарвавшемуся выскочке, возмутившемуся из-за того, что случайно оказался задет локтем, не помешало бы. Всё-то им, богатеям, одежды из тонкой ткани, которая даже тело не защищает, жаль. Куда там Барра, простому охотнику? — …и слепил Дуфф нового человека из кусочков тела. И был тот подобен Вейлину, но не хватило плоти, и получился он хрупким и беззащитным. И было сказано: «И будет давать он жизнь, когда пожелаешь. Ему сидеть в пещере и вынашивать дитя, — продолжил жрец проповедь. Барра был рассержен, поэтому второй раз уже нарочно наступил на ногу сыну богатых родителей. Совершенно непонятно, что тот делал здесь. Ведь мог поедать вкусности и читать книги — делать то, что редко видели жители нижней части Калдера. Только вряд ли смазливый юнец уйдёт, ведь ему скучно в огромном доме из камня. — Ага, только когда Вейлин разделился надвое, появился Джодок. И услышал человек: «На что ты согласился? Ведь не подумал о потомках своих, которым придётся искать вторую половинку», — хрюкнул богатей и поправил выбившуюся из хвоста русую прядь, — а иные так и не найдут. А если найдут, то будет поздно. Ещё и оскалился, ублюдок. Только зря рот раззявил, ведь стыдно выставлять напоказ плохие зубы — наверняка из-за обилия мёда и сластей. Барра понял, на что намекал юнец. Многие в Калдере знали охотника и его мужа, помнили, как причитали его родители, готовясь к свадьбе, как упрекали, что единственный сын оказался наивным дураком и поверил вдовцу на добрых пять — десять, пятнадцать, а то и вдвое, каждый прибавлял столько, сколько хотел — лет старше. Дескать, одинокий вдовец-скорняк потерял истинного, не успев дать жизнь детям, поэтому нашёл наивного дурака. — …и создал Джодок ещё одного человека, и сказал ему: «Наказал я Вейлина за непослушание. И будет он давать жизнь подобным тебе — за то, что похвалялся силой и способностью дать новую жизнь, но не носить дитя», — в это время произнёс жрец. Барра стиснул зубы, чувствуя, как верхняя губа дрогнула. И угораздило же какому-то дураку выстроить беседку едва ли не у ворот. Ежедневно жрец некогда зычным, а теперь глухим старческим голосом изо дня в день вещал одно и то же. Барра он не мешал — привыкнуть можно за столько лет-то, — если бы не столпотворение. Чтобы покинуть город, приходилось расталкивать сильными руками жителей Калдера, выслушивать нелестные замечания и проклятия. Барра давно перестал обращать внимание на разного рода неумных. — …и суждено отныне потомкам Волчьим искать истинную пару, только забыли все наказ Джодока, соединяют судьбы невесть с кем, чем навлекают на себя проклятие и мучаются, — продолжил жрец проповедь. Барра усмехнулся и поправил выбившуюся из-под очелья чёрную — в юности как смоль, теперь с редкими седыми волосками — прядь. Его пугали тем, что придётся разрушить семью, бросить сына, когда он встретит того, с кем небесами дано соединить судьбы. Даже Аодан, муж, рыжий, с россыпью веснушек на лице — ну ни дать ни взять рождённый огнём — это говорил. Только годы прошли, но Барра не встретил того, с кем должен провести не только остаток жизни, но и начать новую. И не хотел. Он, единственный в городе охотник, не голодал, Аодана пусть не любил, но был благодарен за то, что возвращается не в холодный дом, а в уютное место, где в очаге всегда жарко полыхали дрова. И за сына тоже благодарен. Невлин, черноволосый, походил на него как две капли воды. Разве что черты лица не грубые, а мягкие, точно очерченные. Тонкий, юркий, он ловко пробирался между деревьями и легко отыскивал грибы. Барра был счастлив, поэтому посмеивался над «жреческими бреднями», как называл легенду. Аодан встретил однажды свою судьбу. И потерял. И обрёл, когда на его пути встретился нынешний муж. Барра наконец протиснулся к воротам и глубоко вдохнул, чтобы перебить разнообразные запахи, и закрыл глаза. Вой собаки, донёсшийся с одного из дворов, точно резанул по ушам. К счастью, он вскоре сменился лаем. — …и были наказаны мы смертностью. И суждено нам всем стать прахом! — закончил жрец. Всего-то стоило дождаться, когда люди начнут расходиться, но Барра не отличался терпеливостью. Он торопился проверить расставленные накануне вечером силки, зная, что у зайцев гон. «Хорошо, что только у зайцев», — мысленно успокоил он себя самого. Из сына хотя вырос неплохой лучник, но ещё молоденький. Вот наткнётся на альфу, которого настиг гон, и… Барра тряхнул головой, отчего волосы упали на глаза. Он поправил их, заодно пригладил бороду, чтобы не топорщилась в разные стороны. Лучше не думать о плохом. Невлин редко покидал Калдер в одиночку — отец не позволял. Юн он ещё, юн и невинен. Нельзя допустить, чтобы первый раз случился по глупости. Страж, стоявший у ворот, покосился на Барра, одетого в кожаный жилет и штаны, с колчаном за плечами и луком в руке, и отвернулся. Барра перешёл мост и побрёл по дороге, протоптанной множеством окованных металлом сапог, лошадиных копыт и деревянных колёс. Недавно из Калдера выехали торговцы — земля была взрытой. Это подтверждали и кучи, оставленные конями. Барра вдохнул, пытаясь уловить знакомый запах, только вонь дерьма перекрывала всё. За раздумьями он едва не вступил в кучу, но вовремя отпрыгнул, после свернул в поле — всяко быстрее доберётся, чем если нарежет круг. Дорога — для юнцов вроде Невлина. Может, и так, только сыну нечего делать в лесу одному, даже если он умеет лук не для красоты носить, а острым взором уродился в отца-охотника. Барра пожалел, что научил на свою голову. Тогда бы Невлин сидел дома, помогал Аодану и не боялся похотливых болванов, падких на милую мордашку и — что и говорить? — на привлекательный, по-юношески упругий задок. Вырос Невлин, почти взрослым стал, задумался Барра, остановился и, закрыв глаза, глубоко вдохнул цветочный запах. Он постоял, наслаждаясь ясным солнечным днём и безмятежностью. И вздрогнул: вот уже несколько лет всё слишком хорошо. Да, вместо большого каменного жилища — небольшой деревянный дом, зато добротный и тёплый даже зимой. Да, Аодан — далеко не красавец, с вечно торчащими рыжими волосами, лицом, усыпанным веснушками и блёклыми светло-голубыми глазами, вдобавок утративший былую стройность, зато никогда не затевал ссору попусту, кроме случаев, когда Барра накачивался вусмерть в местном кабаке. Вдобавок они — не истинная пара. Которая даже не думала разбегаться. Барра встрепенулся и побрёл в лес. Высокая сочная трава мешала идти, в кожаных сапогах было жарко — наверняка ноги уже смердят. Недоброе чутьё его одолело, ой недоброе. Всего лишь не нужно прислушиваться к сивушным бредням жреца, спускавшего пожертвования на эль. «Всё хорошее однажды обращается прахом…» — каждый день доносилось с площади до двора. Вспомнились укоры родителей, попрекавших сына, дескать, испортил себе жизнь, что ребёнок у отнюдь не невинного Аодана мог быть не от него. Поутихли, когда маленький Невлин подрос и стало заметно сходство с отцом, но и после прожужжали в уши, мол, придётся либо оставить сына, либо убить Аодана, потому что тот не отдаст мальца чужому человеку, даже истинному мужа. Барра не собирался делать ни то, ни другое. Потому что его истинного не было и нет. За столько времени нашёлся бы. У опушки леса он охотно встал под тень деревьев, снял с пояса фляжку и жадно отпил. Капельки воды стекли с уголка рта и затерялись в бороде, густой, чёрной. Барра стёр капли и шагнул в лес. Всё как он ожидал: безмятежность. Где-то вдали шуршала опавшая листва — наверняка мелкий зверёк пробежал. Недолгий писк, хруст — и всё стихло. Рысь или лесной кот поохотились, догадался Барра. Он принюхался. Пахло средой листвой, сыростью после ночного дождя и заячьей похотью. Он направился в то место, где накануне поставил силки, обогнул густые заросли и… Не поверил глазам. Пусто, вдобавок верёвка, из которой сделал петлю, перегрызена заячьими резцами. — Вот же дожил, что какое-то глупое создание сумело перехитрить! — Барра покачал головой и пригладил бороду. Перехитрить можно единожды. Наверняка есть добыча, ведь расставил силки в нескольких местах. Вторые оказались пусты — и не просто пусты, но петлю кто-то — наверняка дикий бродяга — срезал. Точно везение резко прекратилось. «Недобрый знак!» — в очередной раз кольнуло чутьё. Слишком долго всё было хорошо. Вероятно, сегодня плохой день, Барра учитывал и это, когда бродил по лесу и оглядывал силки — пустые. Только отчего-то тревожно — настолько, что он чувствовал собственное сердцебиение, слышал стук крови в висках. Но отчаиваться не собирался, поэтому постоял, обдумывая, что дальше делать. Без добычи возвращаться не хотелось. Конечно, семья не умрёт с голода, запас овощей позволит прожить безбедно. Но без мяса Барра долго не выдерживал, одной «травой», как называл то, что порождено землёй, будь то корнеплоды или ягоды, не наедался, поэтому злился. Ноги понесли вглубь леса. Авось повезёт, и удастся подстрелить оленя. Повезло. Ближе к поляне удалось учуять запах стада, и Барра замер. Олени — пугливые создания, наверняка разбегутся, если действовать неосторожно. Вскоре он приметил их. Вынув стрелу из колчана, снял с плеча лук, затем всмотрелся, выбирая нужную особь, молодую, мясо которой нежное. Только… Откуда-то вылетела стрела. Один из оленей взревел и встал на дыбы, затем завалился на бок, довольно раздувшийся. Барра негромко рыкнул. «Это какой же неуч брюхатых бьёт? — разозлился он. Верхняя губа дрогнула, и он закусил её и принюхался, чтобы уловить чужой запах. — Эту стрелу да ему бы в жопу пустить!» Вдобавок ветер задул в спину — именно сейчас, именно в это мгновение он уносил прочь запах чужака. Осталось полагаться на зрение, и Барра всмотрелся в тушу. Проклятье! Пожалуй, стоит показаться, ведь глупыш наверняка учуял его, поэтому трусит выйти. Барра, нарочито громко шурша травой и с треском раздвигая ветки кустов, вышел на поляну. Иной раз он бы поостерёгся, но не сейчас. Он узнал оперение стрелы. Потому что только он так помечал своё оружие. — Выходи! — позвал Барра. Раздалось шуршание. Прятавшемуся человеку больше было ни к чему скрываться. Вскоре появился на поляне он сам, маленький, одетый в сыромятную куртку. Даже волосы собрал в хвост и перетянул лентой. Невлин прекрасно усвоил уроки отца, хотя не все. Барра даже подумать не мог, что его сыну вздумается поохотиться на оленей. Тот потупил взгляд, будто в чём-то провинился. Хотя нет, даже не «будто», а на самом деле провинился. Отец неоднократно запрещал сыну ходить в лес в одиночку. — Идём домой. Порку заслужил. — Проклятье, ведь неудачный день. Рука не поднимется освежевать дичь. — Каюсь, я не должен был… — Невлин переступил с ноги на ногу. — …идти в лес, — закончил Барра. — И за это тоже порка светит. Видать, каждый урок должен проходить с розгами, потому что главное не усвоил: брюхатых бить нельзя! Он сорвался на крик. — Но… Я решил, толстого подстрелил… — Невлин виновато поступил взгляд и уставился на носок добротного сапога, крепкого. Кое-что усвоил — обуваться в любимые мягкие туфли нельзя, если собрался в лес. — Этому ты меня не учил. — Потому что не твоё… — Барра осёкся. — Не дорос ещё. Не стоило поправлять самого себя. Его сын прекрасно понял, что он хотел сказать. Это читалось по взгляду светло-карих глаз, несколько обречённому, обиженному. Барра улавливал мысли сына с тех пор, как тот появился на свет. Более того, он даже знал, что болело у крохи Невлина — живот или ухо. Самое яркое, что запомнилось, — миг, когда отвар из семян укропа, который спаивал Аодан сынишке, не помог. Тогда-то Барра посоветовал набраться терпения, потому что наверняка режется зуб. На следующий день появился первый клык. — Идём… — приказал Барра, — домой. Невлин вытаращил на него глаза, большие, опушённые густыми ресницами, — самое яркое, что было на лице, не считая крупноватого носа, усеянного веснушками. — А-а-а… — покосился в сторону туши. И опять Барра уловил его мысли. Понятное дело, мальчишке жаль добычу, к тому же им самим убитую. Только нельзя её забирать. Слухов Барра не боялся, а они наверняка поползут, дескать, бывалый охотник одичал и стал хуже зверя, бьёт кого ни попадя. Ведь не признаться, что стрела пущена мальчишкой, возомнившим себя взрослым. — Станет прахом, — закончил он и нацепил лук на плечо. — Растащат хищники, не волнуйся. — Самому бы такую уверенность. Недобрая ведь примета — убивать беременную особь. Невлин сделал это по неопытности, а не намеренно. — В любом случае оценил выстрел. Хоть что-то из моих уроков не пропало зря. Невлин улыбнулся. Барра было невесело. Он вздохнул и уставился в лицо, по-юношески привлекательное. Наверняка у сына будет немало поклонников, один точно появился — похотливый сосед, про которого поговаривали, будто в трёх окрестных сёлах по ребёнку. Трудно было сказать, правда или нет, однако довелось послушать разговор, дескать, тот истинную пару иным способом не опознает из-за постоянно текущего носа. К счастью, Невлин уродился не дураком и обходил распутного дурака стороной. Задумался так, что стало неожиданностью, когда на шее повис сын. Крепкие объятия. Отталкивать Невлина Барра не стал и погладил поясницу, тепло которой ощущалось даже через кожу куртки. Второй рукой он потрепал сыновние волосы, ласково, по-отцовски. Или нет? Забыл, что сын — не мальчик, но юноша. Пусть запах слабый, но уже притягательный, тёплый, что ли… Барра поймал себя на том, что несколько раз сделал глубокий вдох. Будто любовника обнюхал, а не сына. Аодан так не пах, точнее, не так пах, его запах был приятным, но не настолько, чтобы Барра хотелось вдыхать его раз за разом и стоять, чувствуя тепло тела даже сквозь толстую кожу двух курток. Всего лишь пора осознать, что Невлин вырос и готов создать свою семью, а Барра… Барра стареет. В прядях сединки, на лице — морщины. Но главное, что полон сил, как тогда, в юности, когда отец учил его, как он теперь своего отпрыска. — Идём, — позвал он и оттолкнул сына. — Не буду я тебя пороть. — Знаю, — отозвался Невлин и хрюкнул от смеха. — Когда ты меня порол-то? Грозился только и ремнём о стол бил. Я пугался, помнишь? Ещё бы не помнить заученное движение, искривлённый рот и выпяченную нижнюю губу. Сын шмыгал носом, на глазах наворачивались слёзы, но ни разу не расплакался, сдерживал себя. Теперь тем более не выпорет, осознал Барра. «Куда его, такого, бить?» — тут же задал он себе новый вопрос. Почти взрослого юношу. Донельзя притягательного. — Идём уж, — повторил он и бросился в кусты. — Догоняй. Невлин не отстанет, не заблудится, он это знал, как и то, что получит выволочку от Аодана — наверняка тот передумал что угодно: что сына изнасиловали и убили; что уволокли, чтобы продать в рабство; что загрызли дикие звери; в конце-то концов — за то, что ушёл, не предупредив. Барра слышал позади лёгкие шаги. Невлин ловко передвигался. Этому его никто не учил, лёгкость врождённая у него… — Не говори, где меня нашёл, — попросил он и взял отца за руку, — чтобы не расстр… — Не скажу. Сам догадается, — перебил Барра. Невлин всегда наивно полагал, что мог одурачить родителей. По взгляду в сторону и Барра, и Аодан понимали, когда именно он врёт, пытается сбросить с себя вину за содеянные шалости. — Ну пожалуйста! — Он обежал отца и преградил дорогу. — Давай ему скажем, что ты с собой взял меня. Ладонь, довольно крупная, легла на плечо. Барра посмотрел на неё, на длинные пальцы с овальными, коротко постриженными ногтями. Ну вот, клянчит, будто маленький. В детстве Невлин просил прикрыть, потому что не хотел получить розгами по худому задку, теперь же не желал расстраивать Аодана. Но не только в этом разница. Он стоял совсем близко — настолько, что Барра опять ощутил его запах, тёплый, приятный. Который, проклятье, хотелось вдыхать раз за разом. Барра смахнул с плеча руку и пошёл вперёд. Невлин не отставал от него и то и дело вздыхал. Почувствовал себя ничтожеством, наверное, отчаялся. Сын мнительностью уродился в Аодана и частенько расстраивался, если что-то не получалось. Разве что тот выработал терпение — скорнячное дело его требовало. Барра не собирался утешать отпрыска, который взялся за то, к чему не был готов, и переживания — самое малое, что заслужил. За мыслями едва не упустил, что перестал слышать шаги позади. Не хватало только, чтобы Невлин заблудился — именно в тот момент, когда почти подошли к опушке. Барра не хотелось тащить сына по полю, — чего доброго, тот запомнит короткую дорогу — но он желал поскорее попасть в город. Вероятно, повезёт, и он подстрелит перепела или ещё какую птаху. Ужин из овощей не привлекал его. Хотелось и пива, только выменять не на что. Барра рассчитывал на заячьи тушки, которые собирался отнести Винну, корчмарю. Во рту уже ощутился горьковатый вкус свежесваренного золотистого пенного напитка, о котором придётся позабыть. Барра постоял. Услышав звук шагов, обернулся. С Невлином было всё в порядке, исключая бледность. Подбородок, довольно округлый, подрагивал, глаза подозрительно блестели. Заболел? Так быстро? Хотя зачем думать о плохом? Невлин мог увидеть что-то, что напугало его. Только сдержался, не закричал, прикусил губу — не зря нижняя более припухшая и покрасневшая, чем верхняя. — Что? — озадачился Барра. Невлин посмотрел на него безумным взглядом. — Не знаю. Утром себя чувствовал прекрасно, — ещё и голос дрогнул, — только живот ныл… Низ… Не придал значения. Низ живота, осенило Барра, вдобавок запах стал несколько сильнее. Ещё одно доказательство, что сынок вырос. Не вовремя всё, ой не вовремя. И не бросить же, не позволить добираться до дома одному. — Дай руку, — потребовал Барра. Главное, чтобы Невлин не потерялся, иначе он себе не простит, если с сыном, плотью от его плоти, что-то случится. А ведь случится, причём вполне определённое, если тот наткнётся на одичавшего бродягу. — Я могу и… — вяло запротестовал Невлин. — Это не тот случай! — Барра был зол. Неужели он зря понадеялся на Аодана? Омеге — омежье. Он придерживался этого и не удосужился узнать, разъяснил ли муж сыну, что должно произойти в определённый период жизни. — Руку, кому говорю! Он не стал дожидаться, пока сын соизволил подумать, и взял под локоть, после рванул на себя. Невлин слабо пискнул, но перечить отцу не стал. Барра пошёл по полю — благо путь был намного короче, чем дорога. До задних ворот далековато, а через толпу пробираться сейчас — чревато последствиями, причём плачевными. Несколько раз Невлин споткнулся и упал на колени. И безвольно повис на плечах, когда Барра рывком поставил его на ноги. — Что со мной? — вяло проблеял. Барра не сразу смог ответить. Поговаривали, будто родители чуют родную кровь, которая перебивает иные запахи. Только всё это оказалось болтовнёй, сплетнями, иначе не объяснить, почему лоб взмок, а сердцебиение участилось, вдобавок истома, сладкая, тянущая, в паху… — Течка у тебя, — хотел крикнуть, но почти прошептал Барра, потому что охрип. — Течка, — эхом повторил Невлин и сильнее, едва ли не впивая пальцы, ухватился за плечо отца. — Почему… сейчас? Наверняка искал надежную руку. Руку родного человека. Отца. Вдох-выдох, Барра стиснул зубы и тряхнул головой, отгоняя дурные мысли — почти безумные — прочь. Он же не юнец желторотый, в конце-то концов, а вполне зрелый разумный отец, чтобы бросаться на юное, хотя и созревшее для случки тело. — Потому что выбрать время и место нельзя, — объяснил он и закусил губу, дрожавшую — от волнения, а не от желания; попытался убедить себя, несмотря на то, что напрягшийся член заметно мешал идти. — Тебе повезло, что я был рядом. Барра повернул голову. Так и думал: лицо сына раскраснелось, губы приоткрылись и припухли, Невлин то и дело их облизывал. Проклятое движение, простое, но такое притягательное! Барра приобнял сына за плечо, прижал к себе крепче… и рыкнул, когда его обдало запахом, необычайно сильным, мягким и несколько сладковатым. И почувствовал, как в бороду стекла струйка крови — поранил губу клыком. Невлин не просто повис на плече, но едва ли не прижался к отцу. Юноша, не знавший, как справиться с новым для него чувством, догадался Барра, развернул сына лицом к себе и хорошенько встряхнул, чтобы остудить пыл. И тут же пожалел: Невлин всего лишь мог искать поддержку. На кого же ещё положиться, как не на отца, сильного как телом, так и духом? — Послушай, что случилось, то случилось. Ну упустил, не понял, что может произойти. Главное — дойти до дома. Слышишь? — Барра сжал пальцы. И тут же отпустил — мышцы сына не такие крепкие, как его собственные. Наверняка останутся синяки. Невлин молча кивнул и облизал губы. Опять! Только этого не хватало — желания припасть к губам. Собственного сына. Поэтому Барра повернулся и увлёк Невлина за собой — почти волоком. Тот несколько раз споткнулся, однажды упал и ойкнул. Барра рывком поставил сына на ноги и потащил дальше, по полю, избегая большой дороги. С них хватит Калдера. Если толпа на площади не разошлась, то наверняка придётся двинуть кулаком в нос паре-тройке желавших потрахаться с юным невинным пареньком. Барра был готов даже выплатить штраф за мордобой, лишь бы Невлин, его чадо, единственное и любимое, добрался невредимым и сохранил честь. Потерять невинность всегда успеет. Барра не то чтобы желал сначала найти сыну мужа, после — позволить постельные утехи, но главное, чтобы Невлин отдал себя тому, с кем будет хорошо. Даже всё случится не с истинной парой, созданной богами, но разбросанной по всему свету. Невлин заметно хромал — таки ушиб колено. Не вовремя всё… — Не думал, что всё… Так! — шепнул он. Нос хлюпнул. Плачет? Барра было не до того, чтобы останавливаться и утешать сына. Осталась малость: они подошли к городской стене. Осталось её обогнуть — и они окажутся в городе. К вратам прошли беспрепятственно, пересекли мост, и… — Ого! — Стражник, стоявший у ворот, принюхался. Верхняя губа задралась, обнажив зубы. — Барра, моя смена скоро закончится, — он потоптался и оправил красный плащ, погладил рукоять меча, — могу помочь твоему сыну! Началось, теперь всякая непотребная шваль будет предлагать «помочь». Барра не раз видел стража в «Лейсе», местной корчме. Тот частенько напивался — даже сейчас лицо было багровым отнюдь не от духоты — и искал приключений на собственный зад, точнее, на собственный член. Пока он соображал, что ответить наглецу, Невлин прошелестел: — Спасибо, н-не… Барра не был таким вежливым и просто высказал парой слов всё, что думал о похотливом болване. Далее, сделав вид, что не расслышал угроз поплатиться «за грубость», направился к дому. Площадь опустела. Редкие бездельники прогуливались, жрец молился, сидя на коленях у статуи в виде человека с огнём в руке — изваянием Джодока, но всё же повернул облысевшую седую голову. Краем глаза Барра приметил, как морщинистое лицо вытянулось. Мгновение — и жрец подскочил, точно был не стариком, но юнцом. О почтенном возрасте напомнило только оханье. Значит, резкое движение дало о себе знать. Барра отвернулся и побрёл от беседки — прочь, подальше — домой. Юнцы, распивавшие вино у одного из домов, очевидно, не надрались ещё до такой степени, чтобы приставать к известному на весь Калдер охотнику. Тем лучше, что боятся, можно пройти мимо них и свернуть в улочку, на которой был выстроен дом, где узенькая дорога была посыпана песком, а не выложена камнем, как площадь. Где мужа и сына дожидался Аодан. Барра издали приметил, как тот распахнул калитку и понёсся навстречу в чём был — в грязном измятом переднике и штанах с заплатанными коленками. Рыжая шевелюра сверкнула на солнце. Всё, теперь можно остановиться и передохнуть, сглотнуть слюну — хоть так смочить пересохшее горло. Аодан всё понял, не смог не понять. Это читалось во взгляде блёклых глаз, обрамлённых белёсыми ресницами. — Удрал-таки, — шепнул он и притянул к себе сына. Тот охотно пошёл в его объятия. — Упрямый дурачок, мой дурачок. — Он погладил чёрные как смоль волосы. — Вырос, а ума… — Потом отчитаешь, — безжалостно перебил мужа Барра. — Идём в дом. Он направился вперёд, то и дело прислушиваясь, не отстают ли муж и сын. Затем понёсся к дому и распахнул дверь. Дождавшись, когда Аодан втолкнёт Невлина внутрь и войдёт сам, закрыл и бессильно опустился на ступеньки. Деревянная доска скрипнула, совесть уколола. Нужно бы починить порог, только всё недосуг. Но хотя бы в этот раз можно, ведь в дом пока хода нет. «Почему? — задал Барра себе вопрос. — Как такое возможно?» Он почесал голову и с неудовольствием отметил, что очелье потерялось, теперь чёрные пряди упали на лоб. Ну и пёс с ним, с очельем. Не до таких мелочей, потому что сердце не может успокоиться и биться ровно. В носу ещё стоял запах, тёплый, притягательный. Разве что в штанах стало куда свободнее. Но на душе не лучше, потому что Барра с ужасом понял, что возжелал собственного сына.