Верданди.

Теперь их утро начиналось с каши. Иногда пшённой, иногда овсяной, но больше всего Демьян, как ни странно, любил манную. Белую крупитчатую сладкую жижу он наворачивал так, что аж за ушами трещала. Модестас каждый раз подавлял гримасы отвращения и напоминал себе – не забыть спросить у неё, любит ли она манную кашу. Когда она вернётся. Модя тряхнул головой, прогоняя мысли, которые, он знал, сегодня будут куда чаще лезть в голову. Чтобы отвлечься, посмотрел на Яна, что сосредоточенно натягивал носочки прямо так, сидя на своем стульчике за столом. Маленький мужчина растёт, как говорила мама Моди, сам всегда со всем справляется. - Готов идти в садик? – спросил мужчина, допивая кофе и сверяясь с наручными часами. Тренировка начиналась через час. - Да, - улыбнулся мальчик. - Конфеты взял? - Угу. – Ему продемонстрировали завязанный кулёк. - Не забудь дать Алге две конфетки, - подмигнул Модя ребёнку. - А три можно? – посмотрел тот с уровня его коленей. - Можно, - хохотнул баскетболист. Подхватил Яна на руки и вышел из квартиры. На улице стояло теплое августовское утро – на траве ещё не подсохла роса, но солнце уже ощутимо грело. Отец и сын одновременно глубоко вдохнули ещё влажный после ночного дождя воздух и засмеялись – низкий мужской смех причудливо смешивался со звонким смехом ребёнка. - А правда, что желание, которое загадываешь, когда свечки задуваешь, сбывается? – уточнил Демьян, когда они уже подходили к детсаду. Лицо его было не по-детски серьёзным. - Да. Только никому не говори, что загадал, и тогда обязательно сбудется, - сказал мужчина, на прощание поцеловав ребенка в лоб, и кивнул на собирающихся на площадке детей. Вот уже два года они будут загадывать одно и то же желание. Чтобы она выполнила своё обещание. Когда Лида исчезла из квартиры, она исчезла и из его жизни. Но не из жизни команды. Через месяц поступила партия лекарств для Саши Белова и линзы для Алжана. Ещё через три – совершенно неожиданно на столе у Владимира Петровича оказались документы на поездку в Австрию: билеты туда-обратно на всю их семью, проживание в гостинице рядом с клиникой, все разрешения и пачка иностранной валюты. Команда нескоро забудет, как всегда спокойный и уравновешенный тренер расплакался от благодарности. И на этом – всё. Она будто им всем привиделась. Потянулись дни, когда Модя жил только надеждой, что вот однажды она войдёт в их зал, всё такая же элегантная и стремительная, звонко цокая каблучками и благоухая литовским жасмином. Но время шло. И дни превращались в недели, те – в месяцы, а Лида всё не приходила. Надежда начала потихоньку таять. Модестас успокоение находил в игре и товарищах и старался как можно реже бывать дома. Впрочем, уже через два месяца он вернулся в свою старую комнату у бабушки, участницы битвы под Москвой. Жить в квартире, в которой всё было пропитано Лидой, было му́кой для него. В июле 1974 года их команда с обновлённым составом взяла золото на Чемпионате мира в Пуэрто-Рико. И после этого Модестас понял, что силы его – на исходе. Гаранжин сначала тонко, но с каждым разом всё толще намекал, что хандра сжирает его изнутри. Он похудел, осунулся, под глазами залегли тени. Паулаускас не пил и не хотел, но выглядел так, словно просыхал только ради игр на Чемпионате. Поэтому его желание покинуть команду никого не удивило, Серёга Белов так и вовсе поддержал. Уже в конце июля он был дома, в Литве, в родной Кретинге. И наконец-то смог вживую понюхать тот самый литовский жасмин, что мерещился ему на каждом углу. И будто легче стало на сердце. Семья тяжело переживала потерю Йонаса. Им сообщили, что он попал в аварию, взорвался бензобак, из-за чего труп даже опознать было невозможно, догадались только по номерам. Мама была безутешна. Старший сын всегда был своим старикам опорой. Теперь его место должен был занять Модя. А 10 сентября на пороге его квартиры обнаружился неожиданный сюрприз. Корзинка с младенцем и письмом. Когда опешивший баскетболист, наконец, занёс подарок в дом, младенец проснулся и открыл глаза. Желто-зеленые, с таким узким зрачком, что при определенном свете казался вертикальным. Слова стали излишни – от кого может быть столь шокирующий презент. «Здравствуй, Модя. Нашего сына зовут Демьян, в честь отца Скульд. Думаю, она бы одобрила мой выбор. И он родился 27 августа. Я отдаю тебе нашего сына, потому что там, где я сейчас нахожусь, не место для ребенка. Урд доставит его тебе, а я... А я всё ещё останусь здесь. Словами не передать, как я скучаю по тебе. И уже скучаю по Демьяну. Он так неуловимо похож на тебя, что это почти причиняет боль. Я прошу тебя верить мне. Дай мне два года. Ровно два года. Я закончу все дела, сделаю так, чтобы вы всегда были в безопасности, и вернусь. Я вернусь к вам ещё до того, как сядет солнце в его второй день рождения. Когда Демьян начнёт говорить, скажи ему, что я никогда не хотела пропадать из его жизни на два года. Никогда не хотела расставаться. Но так нужно, чтобы вы... мы могли жить. Я люблю его, скажи ему об этом. Я люблю тебя. Верь мне. Я вернусь. Я смогу. ...Я попробую». Ни даты, ни подписи. Только запах – едва уловимый, больше придуманный, чем реальный. Жасмин и что-то новое, очень женское. Материнское. Так пахло от крошечного свёртка, из которого на него её глазами смотрел его сын. Это было трудное время. Трудное физически, но больше – морально. Как ни парадоксально, но принять сам факт того, что у них – у него и Лиды – появился ребёнок, оказалось до смешного просто. Это же Лида, частичка её, перемешанная с частью его самого, теперь всегда будет с ним. О таком подарке он и подумать не мог. Куда страшнее было заставить себя смириться с ужасной цифрой – два года. Два года полной неизвестности. Два года ужаса и страха. Два года фантазий и кошмаров, в которых с ней что-то делают или она не возвращается. Два года, прожитых в отчаянной попытке убедить себя, что она – жива и со всем справится. И лишь однажды на связь вышла не она, а рыжая Урд. Мелькнула в толпе, а когда он побежал за ней – исчезла, оставив после себя только неприметный конверт в почтовом ящике. «Светиться нельзя. Ди жива, но всё сложно. Она бредит вами, из кожи лезет и всё твердит про обещание. Будь терпелив и верь ей. Она же в тебя верит». И Модя старался. Он терпел бессонные ночи, терпел полную смену графика собственной жизни, терпел новую ответственность. Он учился жить для маленького существа, что звалось его сыном, и, кажется, с каждым днём у него получалось всё лучше. Конечно, большую помощь ему оказали родители. Мама, что поначалу взяла на себя всю заботу о крошечном ребёнке и научила вообще обращаться с детьми. Папа, что по мере сил помогал с домашними делами, поскольку молодого отца пригласили играть в литовский «Жальгирис». Демьян рос быстро и был очень спокойным мальчиком. А ещё не по годам смышлёным. В два года он уже чисто разговаривал и выстраивал сложные предложения, умел определять свои желания и знал, как получить то, что он хочет. Не было никаких детских истерик, валяний на полу и всего прочего, на что мужчина смотрел в детсаду и с ужасом ждал от своего чада, но, слава комсомолу, обошлось. Модя не тешил себя иллюзиями, что это он в него такой умный, куда уж там... И когда сын начал понимать, что к чему, Паулаускас стал рассказывать ему про маму. Он говорил ему, что мама очень красивая, но она работает на сложной работе. Она – солдат и бережёт их от опасных людей. Что она старается для них. Ян слушал и верил, а после того, как начал ходить в детский сад, стал приносить каждый месяц новую игрушку. Когда Модя спросил – откуда, сын ответил: - Фея носит мне подарки от мамы. - Тогда почему ты такой невесёлый? – уточнил баскетболист. - Зайка – это хорошо, - помяв в руках мягкую игрушку, вздохнул ребёнок. – Но я бы вместо него хотел увидеть маму. - Увидишь, сынок. Она придет. Она обещала, - успокаивал и его, и себя Модестас. Это всё было непросто, но он терпел и верил. И очень надеялся, что не напрасно. Сегодня был день рождения их сына. Сегодня его Лида должна была вернуться.

***

В самолёте было душно, много людей и все инстинкты кричали, что, случись чего, и выбраться будет очень сложно, но мозг сознательно их подавлял. Это был единственный прямой рейс до Каунаса. Лида вздохнула и откинулась на спинку, закрывая глаза. И тут же перед внутренним взором встало лицо отца. Сейчас она лишь поджала губы. Тогда, почти три года назад, Он был в ярости. Распекал за то, что не уберегли Скульд, что столько сил и времени было потрачено на неё впустую... - Ты себя вообще слышишь?! – всплыла Урд, кажется, впервые на её памяти. – Ты говоришь о нашей сестре! Силы и время – будто она всего лишь машина, а не живой человек! Прояви хоть каплю сочувствия! Соболев-старший резко замолчал, с некоторым удивлением глядя на рыжую. Так, словно только сейчас узнал, что она может разговаривать. А потом повернулся к брюнетке. - А ты что скажешь, Верданди? – спокойно и ровно, и от этого ещё более пугающе, спросил полковник. – Тебе тоже нужно, чтобы я проявил сочувствие к твоей погибшей сестре? - Всё, что мне надо – это новая цель, - перевела на него застывший взгляд оперативница. Фрида тогда её осудила, но это был единственный способ не сойти с ума. Работа, убийства, работа, убийства. Свою скорбь по Инге и тоску по Модестасу она вымещала именно так. А потом оказалось, что она беременна. По всему выходило, что зачатие произошло в ту ночь, когда они совершили налёт на почтовое отделение, где временно обитали заговорщики. Шок был у всех, и долго скрывать такое положение дел от Отца, ясен пень, не представлялось возможным. И приказ его был чёток, как всегда: - Аборт. - Нет. Полковник Соболев поднял глаза от документов и в упор уставился на лучшую убийцу в истории Советов. - Я рожу этого ребёнка, - продолжила свою мысль девушка. - Ты забываешься, Верданди, - холодно отрубил Отец. - Я всё сказала, - глядя строго над его левым плечом, проговорила брюнетка. – Либо так, либо никак. А «никак» в её случае – это прекращение операции по вскрытию сепаратистской группы. - Это угроза? – поднял бровь командир. Их глаза встретились, и в глубине желто-зеленых глаз Соболев рассмотрел то, что однажды уже видел. У Атропос. Её матери. Решимость. Любовь к ещё не родившемуся ребёнку. Стремление защитить его ценой своей жизни. - Да. Ответ упал, как камень с километровой высоты. Мужчина переплел пальцы под подбородком, с ухмылкой посматривая на своего идеального бойца, которого, как он думал, смог создать за столько лет беспрерывной кропотливой работы. - Значит, Паулаускас Модестас Феликсович, - протянул он. – Букашка, которая, тем не менее, умудрилась испоганить моё лучшее творение. Лицо стоявшей на вытяжку перед его столом Верданди не дрогнуло – она слишком хорошо владела собой, чтобы прокалываться по таким мелочам. Однако черная бровь всё же вопросительно изогнулась. - Я всю жизнь учил вас не привязываться и не любить. Только так можно было достичь совершенства. Стать идеальным бойцом. – Полковник встал, обошел стол и присел на его крышку прямо перед ней. – Но сначала Скульд, теперь ты – одна и та же ошибка... Эти никчёмные мальчишки, что тот разведчик, что этот... баскетболист!.. Они изуродовали вас, искалечили. Теперь ты – всего лишь брак системы. - Который, впрочем, остаётся единственным человеком в СССР, способным заменить собой целую армию, - спокойно закончила Верданди. Соболев усмехнулся. Она поистине была идеальной. Скульд, когда он намекнул ей о своей осведомленности касательно разведчика, начала паниковать и ошибаться. Урд со своей эмоциональностью тоже наверняка бы наделала косяков. Верданди же уверенно просчитала свою стратегическую позицию. - Беременность не станет проблемой, - ровно сказала она. – Я разберусь с ячейкой в Грузии, затем в Белоруссии. Всё по плану. Как всегда. - Работай, - пожал плечами полковник. – Но если твоя продуктивность начнёт падать... Знаешь, что тебя ждёт. Продуктивность не падала. Наоборот, чем больше становилась заметна беременность, тем легче проходила работа. Теперь основным способом добычи информации и устранения целей стало соблазнение. Как будто большинство мужиков только и мечтали, что затащить в постель беременную женщину... А может, они просто мысли не допускали, что будущая мать в состоянии совершить хладнокровное убийство? Она работала до самого последнего момента, и когда у нее отошли воды, пришлось спешно сворачивать шею очередному сепаратисту, что мечтал развалить СССР, и идти в больницу. В роддом она доехала на такси, роды запомнились плохо, а потом... Лида никогда не была так счастлива. Маленький комочек – её сын, её продолжение, он был красным, сморщенным, страшным что инфаркт, но всё равно самым лучшим и любимым существом на планете. Когда его принесли ей первый раз, она поняла, что готова уничтожить этот мир к чертовой матери, лишь бы только у её сына всё было хорошо. Она никогда никого так не любила, как своего сына. Даже Модю. Даже себя. В тот момент Верданди, держа на руках собственного сына, чётко осознала, что должна сделать. Фрида тогда впервые на её памяти расплакалась. Она не плакала даже в крематории, когда Немой укладывал Скульд в короб. А здесь, осторожно держа крошечный свёрток и инстинктивно укачивая его, всё никак не могла успокоиться. Они вместе выбрали имя и скорректировали план действий. В одиночку Лида бы не смогла ничего сделать. - Береги их, Урд, - сказала Верданди, когда они стояли в аэропорту – каждая со своим билетом. У неё в руках был Демьян, и брюнетка не представляла, как сейчас положит его в корзину и расстанется на целых два года. – Береги от всех угроз. Я постараюсь побыстрее. - Ты, главное, выживи, - напутствовала сестра, едва ли не силой забирая ребёнка. - Я постараюсь. Теперь её руки были свободны. Без Скульд и Урд работать было тяжело и медленно, порой – очень страшно, что ей не на кого было опереться, однако перед глазами вставала фотография её Демьяна на руках у Модестаса, где они на детской площадке, и у Верданди открывалось второе дыхание. А может, и тридцать второе. Ей было ради кого стараться. Спустя два года работы по внедрению, дестабилизации и ликвидации Лида, наконец, нашла того, кто стоял у руля огромной сети сепаратных группировок, что медленно, но верно расшатывали устоявшуюся систему. Заместитель министра обороны, кто бы мог подумать. Нашла и с особым удовольствием обезвредила, когда он, считая, что она – просто очередная глупенькая студенточка, залезал ей под юбку. Яд без вкуса и запаха, который она вколола ему в вену, оказался неожиданностью. Чуть позже его найдут в борделе, обколотого наркотой в таких дозах, что удивительно, как он вообще прожил так долго. Верданди, как и всегда, сработала максимально чисто – ни следов, ни свидетелей, ни подозрений. Только сейф, который аккуратно вскрыли, скопировали все данные и педантично закрыли. Когда она пришла к себе в номер, под подушкой её ждало письмо - они с сестрами всегда прятали послания именно там, это было их тайное место. Лида, ожидая получить от Урд новые фотографии сына, вскрыла послание, а уже через час летела в Москву. «Отец обнаружил Яна, я обезвредила убийцу – одна из нянечек в детском саду. Торопись. Я на посту». Два года они прятали Демьяна на самом видном месте, буквально под носом у Отца. Дочери слишком хорошо его знали и умело использовали то, что он всегда выбирал самые сложные пути и им прививал то же. Соболев бы просто не подумал, что Лида в буквальном смысле отдаст ребёнка отцу, когда их обоих наверняка будут искать по приказу полковника. Отец искал, где угодно, но только не в Каунасе, куда перевёлся бывший капитан сборной – он знал Верданди, знал, что она спрячет их как можно глубже и дальше. Она всегда так делала. На то и был расчёт. Если бы Яна нашли раньше, Модестаса бы убили, а ребёнка – забрали, чтобы использовать как безотказный метод давления и манипуляции. А здесь... Соболев знал, что она закончила, и значит, больше её ничего не держало на службе. Он понимал, что она устала и хочет вернуться к своему сыну. Как когда-то Атропос – к своей маленькой доченьке Лидочке.

***

Сегодня все его расстраивали. Подчинённые – в особенности. Даже плавание не помогло в качестве медитации. Что сложного, казалось бы, подсыпать яд в кашу? Врачи списали бы энное количество детских смертей на отравление, некачественные продукты, кишечную палочку и кто знает, что ещё. Так нет же! Идиотка умудрилась засветиться, и скорее всего Урд убрала её, защитив выблядка. И наверняка сообщила Верданди. А значит, нужно готовиться, его теперь уже старшая дочь не оставит такое без внимания. Впрочем, нужно отдать ей должное – провела она его знатно. Хочешь что-то спрятать, положи на видное место. От агентов, что приглядывали за её работой в Тегеране, ничего не было слышно уже сутки. Лучшая из советских убийц всегда ненавидела этих соглядатаев и мастерски уходила из-под их надзора. Она становилась лучше, шпионы – изощреннее. Совершенная система по улучшению навыков. До Москвы ещё нужно добраться. И полковник проверил – все места на все рейсы были заняты, а значит, ей придётся искать другие способы. Это тоже время. Он успеет подготовиться к встрече. Соболев захлопнул дверь в кабинет, налил стакан воды, как делал всегда после бассейна, выпил три глотка и только тогда почувствовал странный привкус. И мгновенно обернулся. Осознавая, что просчитался. Брюнетка в чёрном облегающем костюме стояла в самом темном углу, куда не проникало ни одного отблеска света. Её было практически не видно, но она двинулась, тем самым давая ему разглядеть хотя бы свои очертания. - У меня есть к тебе вопрос, а потому я решила дать тебе немного времени, - сказала его дочь. - За что я убил твою мать? – хмыкнул мужчина, проходя к столу и опускаясь в кресло. Яда Лида, очевидно, сыпанула не жалеючи, а значит, очень скоро проявятся первые симптомы. Ждать своей неминуемой смерти Михаил Викторович Соболев предпочитал с комфортом. Полковник не боялся смерти, слишком часто она ходила с ним рука об руку. Он уже привык к её незримому присутствию. Ещё с Великой отечественной привык. И потом – он сам взрастил ту, что стала олицетворением смерти, её человеческим воплощением. Глупо было бояться того, что, по сути, сам и создал. Он не сомневался, что пистолеты из всех тайников она забрала, а любое колюще-режущее – даже ручки, перепрятала, и испортить её план своей внезапной и грязной кончиной, которую никак не получится выдать за самоубийство, у него не выйдет. Полковник усмехнулся – он просчитался по времени, не учёл, что Верданди и Урд поддерживают связь куда плотнее, чем ему докладывали, и Лида узнала о покушении куда быстрее, чем планировалось. Что оперативница просто заняла чьё-то место в самолёте – такие фокусы для неё, что орехи, он должен был это учесть. Лучшая, что и говорить. - Не трать своё время... отец, - ровно проговорила брюнетка, подходя к столу и присаживаясь на краешек. – Ответь на вопрос, и, возможно, я позволю тебе уйти из жизни по-мужски. В бою. - Не боишься, что я смогу победить? – хмыкнул Соболев. - У тебя нет шансов против меня. Это была простая констатация факта. Она не кичилась и не пыталась унизить, всего лишь доводила до его сведения, здраво оценивая противника. Верданди сражалась каждый день, он же – очень давно не работал, что называется, в поле. К тому же, она была меньше и моложе – хорошо будет, если он хотя бы успеет заметить движение ножом, которым она вспорет ему горло. И Михаил Викторович вздохнул. Он очень давно не вспоминал ту, которую когда-то любил. Намного меньше, чем свою работу и свою страну, которую защищал всю жизнь, но всё же. То, что он испытывал к Атропос, было максимально близко к его понятию любви. - Их было трое сестёр, родных, и они были разведчицами во время Великой отечественной. Одни из самых эффективных служащих, что были под моим руководством. После вас, конечно. – Он открыл верхний ящик, но нужной папки, которая лежала там уже много лет, не обнаружил. Верданди беззвучно опустила её перед ним. Мужчина нашёл фотографию, где стояли три молодые девушки и он, тогда ещё сержант. – К концу войны они втроём поставляли больше сведений, чем все шпионы, засланные под бок к Гитлеру, вместе взятые. Так у меня появилась идея создать спецотряд, который был бы полезнее любой армии. - «Нужный человек в нужном месте в нужное время», - процитировала его же Лида, озвучив правило «Трёх Н», которое вдалбливали им с детства. Полковник уже покрылся мелкой испариной и покраснел. Брюнетка догадывалась, что у него болезненно пульсирует голова и токает за глазами, но он терпел, ни словом, ни жестом не выдавая симптомов. Отец всегда был таким несгибаемым. - Иосиф Виссарионович полностью одобрил эту идею, и очень скоро начались тренировки. Лариса, так звали Атропос, была лучшей – она быстро училась, боевые искусства впитывала, как губка, легко ориентировалась в изменчивой обстановке, была решительной и в то же время – исполнительной. Я поставил её на оперативную работу. – Соболев повертел в пальцах фото и закрыл папку. Он не сомневался, что её содержимое Верданди уже знала наизусть. – Я видел, что она влюблялась в меня, и в целом, это было даже хорошо – тем преданнее она будет служить Советам. А потом она забеременела. И я не смог заставить её избавиться от ребёнка. Она была такой же упрямой, как ты. И даже слова использовала те же. «Я рожу этого ребёнка и продолжу работу. Всё по плану. Как всегда». - «Она забеременела», - вдруг передразнила брюнетка. – А ты не знал, как застёгивать штаны? Или что от сношения мужчины и женщины бывают дети? Перед смертью-то можешь не юлить. Ты хотел ребёнка. И меня любил. Какое-то время. - Не отрицаю, - был вынужден признать Соболев и поднял глаза на девушку. Впервые за много лет видя перед собой не совершенного солдата, а свою дочь. – Ты была удивительной девочкой... Лидочка. Умная, подвижная, сообразительная. Ты так громко и заразительно смеялась. Тебя сложно было не любить, даже моё сердце дрогнуло. Атропос же... Она начала уклоняться от заданий, сваливать работу на сестёр, халтурить. Всё – в попытке провести больше времени с тобой. А потом она подала рапорт о том, что хочет уйти со службы. Предлагала мне бросить всё и уехать. И с того момента, как она произнесла это, Атропос умерла для меня. Он сказал это так просто, будто не решил судьбу её матери и её. Будто не разрушил семью, которая у них была. И могла бы быть... - Ты убил её, потому что она не принесла себя в жертву твоей фанатичной преданности Советам? Потому что выбрала свою дочь вместо дурацкой идеологии? – Лида хотела сказать это негромко и спокойно, но на последнем слове голос сел до шёпота. - Я убил её, потому что она предала свою страну и пыталась сделать предателем и меня, - железно обрубил Отец. – Она была отравой для всей системы, что я создал. Из-за неё пришлось ликвидировать проект «Мойры» и начинать сначала – с «Норнами». Верданди не выдержала – встала, отвернулась. Это было выше её сил – видеть уверенное лицо человека, когда он говорил об убийстве её матери – и даже спустя столько лет помнить его смеющимся и вместе с ней наряжающим новогоднюю ёлку. - Зачем ты взял меня в программу? За что? – спросила и неожиданно осознала, что именно ради этого вопроса она всё и затеяла. - Это была твоя судьба, предназначение – исправить то, что испортила твоя мать, - честно ответил Соболев, промакивая платком лоб. – Да, Атропос не справилась сама, но она родила тебя – ты оказалась её лучшим даром для Советов. Верданди усмехнулась и потерла переносицу. - Знаешь, я всю сознательную жизнь думала, что тебя заставило отказаться от меня? Может, ты так мстил мне за мать? Жестокостью своей пытался вытравить из меня все воспоминания о ней. Ведь ты же не мог не понимать, что убиваешь собственную дочь – и ещё двух ни в чём не повинных детей – называя это тренировками. Он кивнул неосознанно, она заметила это лёгкое движение головой. Значит, правда. Всё, что он делал, вся его демонстративная жесткость к ней, нелюбовь, открытое предпочтение Скульд... Всё это было лишь попыткой убить в ней то немногое, что могло остаться от матери. От предательницы. Убить в ней всё, что напоминало Отцу Ларису-Атропос. Она откинула голову назад и усмехнулась в потолок. Это и впрямь было смешно... Как и его попытка ударить со спины. Брюнетка без усилий перехватила его руку, заломила за спину, чтобы потом одним толчком отправить без пяти минут покойника обратно в кресло. Соболев тяжело ухнул на кожаное сидение и закашлялся. Этот рывок забрал у него последние силы. - Ты ведь даже не понимаешь, каким чудовищем являешься по своей сути, верно? – спросила она, безучастно глядя на него. – Не Модестас испоганил меня. Ты. Ты превратил меня из доченьки Лидочки в Верданди. Ты сделал из меня монстра. Но даже мне далеко до тебя. - Ты так ничего и не поняла, - сокрушенно покачал головой Соболев, ослабляя узел галстука, так как ему становилось всё тяжелее дышать. – Вы, бабы, с рождением ребенка становитесь мягкотелыми и бесполезными. - Смотря – для кого, - дернула бровью Лида и демонстративно глянула на часы. Он уже не мог подняться, а про сражение и побег и говорить нечего. Говорить, кстати, тоже не мог – горло будто распухло. Про себя она отсчитывала семьдесят секунд, чтобы на семьдесят пятой подойти и последний раз взглянуть в глаза человеку, который был когда-то для них с сёстрами самым страшным кошмаром. - Я ничего не забыла. И маму я помню. Её голос, руки и даже колыбельную, - сказала она, глядя, как он старается не хрипеть и не биться в судорогах, чтобы уйти достойно. – «Храбрых ждёт удача...» Пропела и засмеялась. Совсем как мама когда-то очень давно. Будто серебристые колокольчики прозвенели. Михаил Викторович успел только побледнеть, вспоминая и осознавая, что весь его труд – был напрасным. Атропос даже после смерти обыграла его, оставив в их дочери куда больше, чем он сам. А потом глаза его закатились и сердце остановилось. Наконец-то. Верданди же минуту постояла рядом с ним, после чего достала заранее приготовленную верёвку, кое-как подвесила его за потолочную перекладину, обставив всё как самоубийство. Потом заменила графин с водой его двойником, который тоже принесла с собой, и забрала из его стола все документы, касающиеся проектов «Норны» и «Мойры». Соболев был куратором и копий делать не позволял – тем лучше для неё и для них. Уже взявшись за ручку, Лида последний раз окинула взглядом кабинет, который всегда был для неё символом страха и новой крови на руках. Болтающееся под потолком тело смотрелось тут на редкость органично.

***

Модестас понял, что завис, снова глядя в окно, когда мама попыталась отнять у него миску с салатом и не смогла. - Модя! – окликнула она громко, и мужчина вздрогнул, приходя в себя, и виновато улыбнулся. – Вы с Янчиком весь день сегодня в облаках летаете. - Да, просто... Извини, мама, - качнул головой он и быстро поцеловал женщину в щёку. В гостиной были только отец и Демьян, играющий с деревянной лошадкой-качалкой. Ребёнок подвинул её так, чтобы она стояла напротив окна, откуда было видно заход солнца. И сейчас мальчик машинально раскачивался, но смотрел на дневное светило. - Что ты там такого интересного увидел, а? – спрашивал отец Модестаса. - Я жду маму, - неизменно был ответ. – Она обещала прийти, когда мне будет два года. Бабушка и дедушка переглядывались, скорбно поджимали губы, но ничего не говорили. Поначалу, когда Демьян только появился в их жизни, мама пыталась выяснить, «что за дрянь способна бросить своего ребёнка на пороге». Модя, как мог, чтобы не уходить в подробности и дебри, за которые их могут расстрелять за разглашение государственной тайны, рассказал про работу Лиды и показал её письмо. Отец, отслуживший в Великой отечественной в танковой дивизии и поседевший после в неполные тридцать, понимал больше, чем мама. И потому первым сказал Модестасу, что вряд ли Лида сможет уйти со своей работы и ждать её не стоит. А Яна травмировать тем более не нужно. Каково ему будет, если его мама всё-таки не придёт? - Она придёт! – упрямо заявлял капитан баскетбольной команды и отворачивался. Она придёт. Она обещала ему. Им. Солнце уже почти село, когда бабушка начала расставлять свечки на торте. Для Яна это всё ещё было новым и интересным, он любил смотреть на огонь, однако ребёнок постоянно забирал коробок со спичками. - Ян, ну что ты? Как же я буду свечки зажигать? – спросила бабушка. - Давай подождём! – взмолился ребёнок. – Я хочу вместе с мамой! Старушка посмотрела на Модестаса, как на единственного, кто мог повлиять на упрямого сына, но мужчина подхватил мальчишку на руки (отобрав всё же спички, мало ли), и вышел на балкон. Демьян обхватил его руками за шею, и они вдвоём наблюдали, как солнце по миллиметру опускается за горизонт. - Оно похоже на яблоко, - грустно сказал сын. – Большое, красное. У бабушки в саду много таких. А мама любит яблоки? - Больше всего мама любит тебя, - вдруг произнес сзади женский голос, и Модя только на инстинкте, что руки всегда должны крепко держать ребёнка, не выпустил Яна. Обернулся. Лида стояла в дверном проёме между комнатой и балконом. В красном брючном костюме, ещё более ослепительная и яркая в лучах заходящего солнца. Черные волосы отросли и теперь были уложены волнами. И даже слезы в глазах сверкают бриллиантами. Она пришла. Успела. Как и обещала – до того, как сядет солнце. Модя услышал, как ахнул Демьян. Красота мамы, а может, то, что она наконец-то пришла и стояла перед ним, повергли ребёнка в шок. Он даже заговорить не мог, хотя обычно никогда не тушевался при незнакомых людях, Любу и Сергея, когда они приезжали в гости, так и вовсе сразу с порога потащил показывать игрушки. Между ними было около метра, но, встретившись, никто теперь не знал, что делать дальше. Однако Лида всегда была смелой, в этом Демьян был в неё. Как и во всём прочем. - С днём рождения, сыночек, - улыбнулась она, и эта дрожащая, чуть неуверенная улыбка разбила стеклянную стену между ними. - Мама! – воскликнул Ян и со всей силы потянулся к ней. Модестас не возражал и очень скоро оказался забыт. Лида привезла целую сумку подарков и игрушек, но сыну было всё равно. Он не слазил с её рук, постоянно дотрагивался до лица или волос, будто проверяя, здесь ли она, настоящая ли. Модя бы тоже хотел проверить. Демьян не умолкал ни на минуту, заваливал её вопросами и всё время смеялся, а когда она говорила, на доступном языке отвечая ребёнку на все вопросы, смотрел на неё, приоткрыв ротик. Литовец усмехался, наблюдая за ним и вспоминая себя – он тоже так смотрел на неё. И сейчас смотрит. Когда шок первой встречи прошёл и он смог получше её разглядеть, пока она вместе с сыном строила что-то из кубиков, Модестас, конечно, заметил, что эти два года не прошли для неё даром. В черных волосах нет-нет да мелькали седые волосы, в уголках глаз поубавилось смешливых морщинок, зато добавилось скорбных – возле губ. На задней стороне шеи под волосами новый шрам, он был сравнительно новый, ещё розовый. Но когда она улыбалась и смотрела на Демьяна, все ужасы, через которые она прошла, чтобы вернуться к ним, словно бы испарялись. Развеивались, как ночной туман. Мама Моди ревниво наблюдала, как блудная мать забирает себе всё внимание внука и шёпотом высказывала мужу о том, что «эта кукушка сейчас наиграется и снова улетит, а что же будет с Янчиком?!» - Лида, можно узнать, где вы работаете? – спросил отец, глянув на Модестаса и не вняв его предупреждающему взгляду. Брюнетка медленно подняла голову и в упор посмотрела на будущего свёкра. Из желто-зеленых глаз мгновенно исчезла вся теплота и любовь. Они стали холодными и пустыми. Змеиными. Стоящий рядом торшер тенями только добавлял им жути. - КГБ. Бывшему танкисту этого хватило, чтобы кивнуть и отстать. - А где именно? – подключилась бабушка. В комнате словно похолодало на несколько градусов. - А за знание «где именно» мне придётся вас убить, - свистящим змеиным шёпотом проговорила Лида, чуть сужая глаза и наклоняясь вперёд к женщине. Учитывая, что брюнетка сидела на полу, а родители сидели на диване, это выглядело так, будто змея готовится к броску. – А мы ведь не хотим, чтобы Демьян остался без бабушки с дедушкой, да? - Бабушка с дедушкой куда-то уходят? – влез в разговор и к Лиде на колени Ян. - На кухню. – Брюнетка моментально переключилась, становясь теплой и домашней, и прижала сына к себе. – Тебе за тортом, который ты так и не попробовал. А бабушка старалась, пекла тебе на день рождения. Надо попробовать. И что сказать бабушке? - Спасибо? – улыбнулся Ян, и Модя даже немного возгордился, что в два года его сын уже воспитанный и вежливый, совсем на него непохожий. - Точно. – Лида засмеялась, как колокольчики прозвенели. - Мама... – Демьян обнял её за шею и блаженно вздохнул, прикрывая глаза. Свечи были торжественно зажжены вместе с мамой, Демьян, всё также сидя у нее на руках, придумал желание и дунул, что есть сил. Именинник раздал всем по куску, Лиде даже два и кремовую розочку, которую они потом поделили поровну. Праздник и счастье продолжались. Время было уже позднее, когда родители ушли, Модя закрыл дверь и пошёл в комнату Яна. Да так и остался в проёме. Лида сидела в кресле с книжкой, Демьян, укутанный в плед, лежал на ней и сладко спал, иногда смешно причмокивая. Девушка тоже спала, крепко обхватывая сына рукой. Во сне лицо её разгладилось, став молодым и спокойным. Картина отпечаталась в мозгу Модестаса, он был уверен, на всю жизнь. Сколько бы лет он не прожил, он навсегда запомнит этот день и этот момент. Ян чуть пошевелился, видимо, ножки затекли, и Модя подошёл и постарался осторожно отодвинуть руку Лиды, чтобы не разбудить ни её, ни сына... Чудовищные по силе пальцы впились ему в горло с такой скоростью, что он даже не увидел этого движения. Их глаза встретились, и брюнетке потребовалась секунда, чтобы из Верданди превратиться в Лиду и отпустить его. Модестас тут же сделал шаг назад и попытался вдохнуть поглубже, чтобы не закашляться. Ян завозился, и Лида, действуя на инстинктах, начала его укачивать. Уложила в кроватку и взяла Модю за руку, уводя из комнаты. Он, уже придя в себя, довел её до своей спальни в другой стороне квартиры и закрыл за ними дверь. - Прости. Я два года провела в боевом режиме. Мне пока сложно перестроиться, - извинилась Лида, подойдя к нему. – Дай я посмотрю... - Плевать! – отмахнулся он и взял её за плечи. – Скажи мне, что ты не уйдёшь больше. Скажи, что не бросишь нас. - И ты мне поверишь? – подняла она бровь. - Я верил и ждал тебя на протяжении почти трёх лет. Неужто начну сомневаться сейчас? – набычился Модестас. - Можно я сначала кое-что сделаю, а потом скажу? – спросила она, и мужчина кивнул, хотя, конечно, догадывался, что она хочет. Робко, несмело, словно ждала, что вот сейчас он её оттолкнет, Лида прикоснулась к его губам. Раз, второй, а на третий уже оказалась прижата спиной к двери. - Ты пахнешь так же, как и тогда, - пьянея от аромата жасмина и солнца, провел губами по её шее Модя. – Скажи мне! Когда-то Атропос отдала свою жизнь, чтобы у дочери Лиды нить судьба стала крепче титана. Чтобы об неё обломались любые ножницы. Так и случилось. И да будет так и впредь!.. Спасибо, мама. Теперь я понимаю тебя. - Я больше никогда не уйду. Никуда. Навсегда остаюсь рядом с тобой. И с Демьяном, - улыбнулась Лида, обнимая его лицо ладонями. Модестас засмеялся, крепко впиваясь в её губы. Он навсегда запомнит этот день, когда его Лида подарила ему семью. КОНЕЦ.