Если к сердцу путь закрыт, нужно в печень постучать...

POV Максима Воспитывали меня довольно жестоко. Из-за того, что отец работал прокурором, а когда я пошел в 7 класс, подался в политику, мне было запрещено делать то, что хоть как-то запятнит его репутацию. Все вещи в мире делились только на «хорошо» и «плохо». За меня решали, буквально все. Начиная от того, что одеть в школу, заканчивая тем, с кем мне дружить. Дружба с Женей, которая началась еще в детском саду, было отнесена моим отцом к «хорошо». Потому что его мама, очень известный в узких кругах архитектор. Молода, талантлива и при деньгах. Поэтому отец счел эту дружбу не корыстной со стороны Женьки, и нам было позволено общаться. Но вскоре, я заметил, что смотрю на друга совсем иначе. Его черные длинноватые волосы, худощавое тело, мне до дрожи в руках хотелось дотронуться до него. Я видел, что Женя чувствует тоже самое, его украдкие взгляды, когда он думал, что я не смотрю. Его покрасневшие щеки, когда я мягко касался его руки, будто «случайно». Я понял, что люблю его уже очень давно, но признаться в этом даже себе было выше моих сил. Я сразу вспоминал тот ужин с родителями вечером. — Мам, пап, а как бы вы отнеслись к тому, что мне нравятся и девочки, и мальчики? — болтая ногами, спросил я, засовывая в рот кусок вишневого пирога. Мама сразу как-то резко побледнела, а в руках у отца почему-то согнулась вилка. — Это омерзительно, — прошипел отец, резко вставая из-за стола, — Никогда больше при мне не произноси этого, даже в теории! — он уже кричал, а я тупо сжимался от страха. И не зря боялся, меня тут же наотмашь ударили по лицу, я завалился набок и потерял сознание. Больше в моей семье этот разговор не поднимался. Но я ничего не мог поделать с собой. Меня тянуло к Жене с неимоверной силой, порой казалось, что я сойду с ума, если не коснусь его тонких пальцев, если не смогу лишний раз растрепать черные волосы. А потом мы сами не заметили, как начали взрослеть. Годы вместе просто летели, будто секундная стрелка на часах. И я не сдержался. На его дне рождения, в начале девятого класса, я не смог сдержать порыв поцеловать его. Поцелуй вышел таким жарким, обволакивающим и страстным. Что я просто сбежал, как трус. Губы еще долго горели, пока я бродил по улицам города. Я молил всех, кого можно, чтобы алкоголь, который заволакивал его глаза, позволил забыть ему об этом поцелуе. Так и вышло, на следующий день в школу он пришел как обычно. Веселился, смеялся, и улыбался мне, своей милой и теплой улыбкой. Мне тогда хотелось, чтобы он больше никому так не улыбался. Его признание на третьем уроке, стало громом среди ясного неба. Он неуверенно улыбнулся мне, стоя у доски, и выпалил все на одном дыхании: — Ребята, я не хочу больше скрывать, поэтому скажу. Мне нравятся парни. В кабинете стояла такая тишина, что когда у Аннушки, которая сидела за своим столом и проверяла тетрадки, из рук выпала ручка, все вздрогнули. Женя неуверенно шагнул к парте, за которой мы сидели вместе, и я ему подбадривающее улыбнулся. Я прям чувствовал, как он облегченно выдохнул. Я притворялся, в глубине меня нарастал ком зависти и злобы. Да как он спокойно может всем объявить об этом?! Это же мерзко! Что о нем подумают люди?! Такие мысли крутились у меня в голове до тех пор, пока во время последнего урока меня не сорвала Аннушка. Меня привели в кабинет к завучу, где были уже мои родители, и молча усадили в кресло. — Я не знаю, Григорий Валентинович, для нас всех это было полнейшим шоком, — начала Елена Олеговна, наш завуч, коротко стриженная шатенка, виновато смотрела сквозь толстые линзы очков на моего отца. — Я хочу, чтобы его исключили из школы, — холодно сказал отец, а у меня мурашки по коже побежали. — Но то, что он гей, не делает его каким-то больным, — возразила Аннушка, стоявшая у дверей. — Мне плевать! — закричал отец, мама, которая все время стояла у него за спиной как-то сжалась, — Дружба этого выродка с моим сыном ляжет черным пятном на мою репутацию! Если вы его не исключите, я сам заберу сына и вместе с тем, материальную поддержку этой школе, — выплюнул он в лицо завучу. Его голубые глаза налились кровью, руки дрожали, а седины в черных волосах, будто за одночасье стало больше. Елена Олеговна слегка задрожала, пряча руки под стол и молча уставилась на мою маму, в поисках помощи. — В этом году экзамены, — начала моя мама, Александра Васильевна, — Думаю, вам стоит подумать над тем, что сказал мой муж. Времени у вас до конца этого года, — холодно произнесла она, а у меня все застыло в груди. Даже мама! Когда мы вышли в коридор, я был ощутимо встряхнут и прижат к стене. — Ты знал, что твой друг пидор? — зашипел мне отец в лицо. — Нет, — шепчу, а у самого всё внутри сжимается от боли и отчаяния. — Мне плевать, на твои чувства к нему, — меня словно молнией ударило, он знал! — Но ты должен сделать до конца года все, чтобы он тебя возненавидел. Иначе… — продолжать не было смысла, я и так все понял. Поэтому лишь затравленно кивнул и пошел обратно на урок, который, в принципе, должен был закончиться через десять минут. А дальше… Дальше начался Ад, для Жени и для меня. Было просто пыткой смотреть на то, как он корчится от моих же ударов, презрительно поджатых губ и яростного взгляда. Я ненавидел себя, пару раз пытался даже покончить с собой. После очередной попытки самоубийства, в школу я пришел морально убитый. Весь этот чертов год, стал для меня смертельной инъекцией долгого действия. Поэтому, я сорвался. Я впервые в жизни, ударил Женю по лицу. Да так сильно, что когда из его носа хлынула кровь и он упал на грязный пол, я чуть не кинулся к нему, чтобы прижать к себе, все рассказать, извиниться. А вечером, отец оповестил меня о моем отъезде. — Билеты уже куплены, копии документов отправлены. Завтра утром ты улетаешь учиться в Америку, — холодно бросил отец, когда я вернулся со школы и поднимался уже к себе. И я уехал. Для меня это стало освобождением. Я надеялся, что и для Жени тоже.