Вишневый шторм

Какаши было тяжело. Он умирал морально, оставаясь наедине со своими мыслями, которые, подобно солитерам, выедали его. Хатаке стало тяжело жить. Он брал самые опасные миссии, думая, что наверняка погибнет через день-другой, но постоянно выживал — лишь только тяжелые ранения, из-за которых подолгу лежал в больнице. И эти дни, когда ты остаешься наедине с самим собой, были самыми страшными. Он не мог отвлечься, потому что любое движение доставляло лишь боль, и даже любимые книги не могли его взбодрить. Какаши было тошно. Он уже забыл, когда последний раз проводил свой день без самобичевания у Памятника Погибшим. Почему Хатаке приходил именно сюда? На этот вопрос не знал ответ даже сам Копирующий Ниндзя. Он понимал, что приходит сюда скорее из-за того, что здесь ему никто не помешает. Несмотря на то, что Какаши подолгу мог стоять и смотреть на имена, что были на черном граните, о мертвых он думал не часто. Если быть честным, Хатаке вообще старался не думать. Ни о чем. Вот только иногда червячок сомнений и сожалений о прошлом все же проникал в его мысли. «Наверное, — рассуждал Какаши,— все пошло наперекосяк после смерти отца». Детство Какаши Хатаке нельзя назвать легким — мать умерла, отец же не знал, как обращаться с сыном, поэтому обращался с ним, как с учеником. Постоянные лекции, тренировки и, о Ками-сама, вечные нравоучения по поводу и без. Да, Сакумо был хорошим командиром, образцовым шиноби, но никудышным отцом. Какаши любил своего отца. Своеобразной любовью, конечно, но любил. И уважал. Пока за спиной резко не стали шушукаться люди, а отец не отказался от своих обязанностей. Маленький Хатаке только поступил в Академию, когда во время одной миссии Сакумо поставил жизнь своих товарищей по команде выше выполнения задания. Миссия провалена, Страна Огня в катастрофическом положении, а виновник этого всего, глава клана Хатаке, покончил жизнь самоубийством. Какаши был умным мальчиком, но именно что мальчиком, поэтому в его голове надолго засела мысль о том, что человеческая жизнь — это уже последнее дело. В приоритете — успешное выполнение задания и вечное соблюдение Правил Шиноби. Именно поэтому, кстати, когда Какаши окончил Академию и объединился в команду с Учиха Обито и Нохара Рин под руководством Минато Намикадзе, их миссии часто оказывались на грани срыва — принципы Какаши затрудняли работу в команде. Минато лишь качал головой, Рин полностью поддерживала любимого человека, а Обито часто возмущался, мол, совсем чокнутый. Третья Мировая Война принесла много смертей. Как и любая другая война, в принципе. Миссия, которая стала последней для Обито, началась довольно неплохо. Пока Рин не оказалась в плену. — Мы должны продолжать нашу миссию, Обито, — немного равнодушно заявил Хатаке, пытаясь прогнать из мыслей образ девчонки, которая его любила. Учиха долго что-то доказывал, кричал, распинался, но из этого всего Какаши сделал лишь один вывод — он не согласен. — Я считаю твоего отца героем, Какаши, — напоследок сказал Обито. — Запомни только одно: тех, кто не следует правилам в мире шиноби, называют мусором. Но те, кто предают друзей, куда хуже мусора! Потом Обито погиб. Хатаке же получил от него прощальный подарок — его Шаринган, глаз, благодаря которому Учиха будет видеть все то, что видит его товарищ. Тогда в голове у Какаши поселился первый червячок сомнения. А спустя время Рин опять была похищена. И Какаши кинулся ее спасать, потому, что понимал, что и ее смерти он не переживет. И хоть Копирующий не испытывал любви к Нохара, он уважал ее как сокомандницу и прекрасного медика. Рин часто приходила к Какаши домой, они обедали вдвоем, тренировались и часто разговаривали. Но это была не любовь. А потом он убил. Убил ту, которая любила его всем сердцем. Какаши до конца не смог осознать, когда Рин сама подставилась под его атаку, но когда осознал… Мангекью Шаринган, который Хатаке получил впоследствии — он предпочел бы от него отказаться. Смерть Нохара Рин стала для него последней каплей — парень замкнулся в себе и стал погружаться в депрессию. Многие шиноби думали о нем, как о бессердечном шиноби, который готов убить товарищей без раздумий, если от этого зависит успешное выполнение миссии. Какаши стал проводить свои дни в одиночестве, избегая своих товарищей и занимаясь постоянным самобичеванием. А по ночам его преследовал один и тот же кошмар — как Хатаке Какаши убивает девушку, которая его любила. Тогда его спас сенсей. Минато решил, что для ученика будет лучше работать в АНБУ, и, как бы он не был уверен в своей победе, Хатаке не смог стать тем, кем его хотели видеть друзья. Да, капитана Хатаке уважали, это правда. И смотрели всегда с опаской. Но этого было недостаточно. Тогда уже Четвертый Хокаге приказал единственному живому ученику следить за своей супругой — Кушиной. Этот период был у Какаши белой полосой в жизни, потому что Кровавая Хабанеро была отличным шиноби и сразу поняла, что ее верный муж приставил к ней слежку. С тех пор Какаши почти все время проводил с Узумаки, кушая ее стряпню, слушая байки и иногда думая о том, что это совсем не похоже на работу. Когда ему сказали имя ребенка, Какаши пытался справиться с чувствами, но не смог — улыбка вновь появилась на его давно закаменевшем лице. Копирующий Ниндзя никогда и никому не признается, что порою мечтал о том, как играет и обучает сына своего сенсея. А потом чуть ли не единственные якоря Какаши в этом мире погибли. Погибли, защищая своего ребенка, погибли ради Деревни, желая, чтобы их сын считался героем. «Джинчурики, Какаши-кун, — говорила как-то Кушина, — это герои. Герои, которые силой своей воли сдерживают опаснейших существ на этой земле». Сам Хатаке, несмотря на звание джонина, к сражению с Девятихвостым допущен не был, в силу своего возраста. «Если бы я только был там, я бы смог им помочь, — сжимая кулаки, твердил себе Копирующий. — Я бы не допустил их смерти!» Он видел Наруто Узумаки лишь раз. Но и этого раза стало достаточно, так как мальчик был копией своего отца, пусть и носил фамилию матери. Глядя на этого ребенка, Какаши вспоминал счастливые моменты, проведенные не только с сенсеем и командой, но и с Кушиной. Вспоминал, как мечтал о появлении на свет этого дитя, вспоминал, как мечтал его нянчить и обучать. Это было просто невыносимо. О том, что было после, Какаши предпочитает не вспоминать и по сей день. Поддавшись на уговоры Данзо, легендарный Копирующий Ниндзя вступил в Корень АНБУ. Единственным светлым воспоминанием с тех времен осталась дружба с Кинои, он же Ямато, он же Тензо. Какаши часто вспоминал, как они с Тензо покинули Корень, как после тяжелых миссий выпивали в баре, как вместе решили забыть о своей прошлой жизни. А потом появился Итачи, которого Хатаке стал воспринимать как младшего товарища, и жизнь вроде как вошла в прежнее русло. Какаши было нормально. Не плохо, и не хорошо. Нормально. Миссии, больничная койка, несколько часов у Мемориала Погибшим и опять миссии. Сложные, опасные, но такие нужные ему, не только как способ заработка, но и как способ забыться. Выкинуть из головы все посторонние мысли, как будто не было смерти верных товарищей и любимого сенсея. Как будто не было всего того, что заставляло часами винить себя и не давало спокойно дышать. Третий Хокаге был мудрым лидером и хорошим человеком. Именно так думал Какаши, когда его в очередной раз вызвал к себе Сандайме. Но вот его решение было для Хатаке ударом — никогда бы он не подумал, что станет джонином-наставником. — Ты и так сильно настрадался, Какаши, — говорил тогда Хирузен. «Ты должен вернуться к жизни», — вот, что звучало между строк. В двадцать шесть лет Хатаке впервые стал джонином-наставником. Копирующий Ниндзя заслужил звание самого требовательного и строгого наставника в Конохагакуре-но Сато. И дело даже не в том, что его задание с колокольчиками проваливали все команды. Хотя, нет. Дело как раз в этом испытании, ведь никто не знает, каким бы хорошим сенсеем он стал, если бы увидел командную работу. Но этого не случалось. О том, кого же поручат Какаши в этот раз, ходили слухи и делались ставки. Некто ставил на Ино-Шика-Чо, кто-то говорил о том, что ему бы в команду наследницу клана Хьюга. А кто-то неудачно пошутил про джинчурики, который очень сильно похож на своего отца. Неизвестно, правда, кто это был. Третий Хокаге поручил Копирующему Ниндзя команду номер семь — джинчурики Девятихвостого, наследника клана Учиха и обычную бесклановую Харуно Сакуру. Кто-то в тот день здорово так напился.

***

— Какаши-кун, это правда, что ты теперь наставник? — встретив в магазине Хатаке, Микото очень удивилась — такой холостяк и вдруг покупает себе рис? — Да, Микото-сан. Какаши общался с Микото редко, но, что называется, метко. Жена Фугаку была очень красивой и, что самое главное, понимающей женщиной, поэтому общалась с Хатаке очень мило, но честно — это и подкупило Копирующего Ниндзя. Он с удовольствием говорил с ней, провожал до квартала, помогая тащить пакеты, иногда даже просил помощи — когда возникали проблемы с Шаринганом. С ее младшим сыном Какаши не общался, но Саске видел пару раз, когда заходил в гости — он был совершенно не похож на своего старшего брата. Наверное, именно поэтому Какаши и не очень обрадовался, когда того определили в его команду. — Почему именно они, Хокаге-сама? — спросил один раз Какаши. Сандайме лишь улыбнулся, но ответа так и не дал. В тот день Копирующий Ниндзя решил навестить Ируку-сенсея, который, что неудивительно, был ценным источником информации. В принципе, Какаши не сильно-то и удивился, когда ему рассказывали о будущих подчиненных — мелкий мститель, которого его хорошая мать все пытается направить на путь истинный, розоволосая, но чуть ли не единственная не влюбленная в мстителя куноичи, активный джинчурики Девятихвостого, который как-то подружился с той самой розовлаской. Ску-учно. А потом был плановый осмотр жилища своих подопечных. Комната Учихи Саске была просторная, чистая и с минимальным количеством вещей. Это-то, кстати, и неудивительно — все-таки, Микото окружила своего сына заботой и иногда помогала ему убираться в комнате. Несколько стеллажей со свитками и книгами, одинокий стол со стулом в центре и кровать. Если присмотреться, то можно увидеть разлитые чернила под столом и пыль на стеллажах. «Несамостоятельный, хотя и пытается им казаться», — решил Копирующий, осматриваясь. Квартирка Наруто Узумаки была небольшая, но что нужно одинокому ребенку? Довольно просторная комната, санузел и маленькая кухонька — и все вроде как чисто. Было чувство, что раз в неделю тут все же убирают. Постель не заправлена, правда, валяются бумажки и обертки из-под лапши быстрого приготовления, но ничего катастрофического. На кухне стоял одинокий фикус, но листья протерты — кто-то за ним все-таки ухаживает. Но вот кто? Наверное, эта розоволосая девчонка, которая почему-то сдружилась с тем, кого все обходили стороной. Сакура Харуно немного поразила Какаши. Эта розовласка была не так проста, как он ожидал. Хотя, что, в принципе, можно говорить о девушке, которая в свои семь отравила жену главы клана Учиха? Кхм. В общем. Сакура с первых дней проявляла доброжелательность по отношению к Узумаки, игнорировала Саске Учиха, который был чем-то вроде секс-символа Академии, дружила со всеми наследниками, но не выделялась — оценки хоть и были хорошие, но все же не лучшие. Девочка хоть и была достаточно яркой, незамеченной оставалась часто. А что уж говорить о том, что она заставила лентяя Узумаки практиковаться в теории и техниках, аргументируя это какими-то глупыми играми? Комната Сакуры была чистой, что уже плюс, и девчачьей. А, в принципе, чего он ожидал? Что вместо розоволосой здесь живет какой-то злой гений? (На этом моменте почему-то икнул Орочимару). Много цветов, что не удивительно, так как Харуно довольно давно подружилась с дочерью Иноичи как раз на этой общей теме. Туалетный столик, на котором не было даже косметики — только одна шкатулка, расческа и пару цветов. Плюшевый мишка на кровати. Ничего, что бы могло заинтересовать. «Видимо, я ожидал от них слишком многого», — покачал головой Какаши, поправляя маску на лице.

***

— Меня зовут Харуно Сакура и мне уже тринадцать лет! Мне нравится собирать цветы с Ино, гулять с Наруто, писать стихи и петь, а не люблю я предателей. Моя цель — стать сильной куноичи своей деревни, а мечта… Моя мечта, как и ваша, сенсей, несбыточная, поэтому говорить о ней смысла нет. Какаши удивленно посмотрел на довольную куноичи, но ничего не сказал. В принципе, обычные хобби обычной девчонки, но вот эта фраза «а не люблю я предателей» заставляет задуматься. Хатаке редко строил теории о всемирном заговоре, но когда начинал, то его уже было не остановить. Почему она это сказала? И почему так серьезно смотрит? И что за мечта? Не то, что бы Копирующему было интересно, но что-то заставляло его вновь и вновь думать о своей новой подопечной. Еще и слова Микото из головы выйти не могут. — Только как девочка, помешанная на цветах, могла не знать, что тот цветок ядовит для шиноби. Какаши решил, что лучше всего было проследить за розоволосой. И не сказать, что он подозревал ее в чем-то — если бы Сакура и правда отравила Микото специально, ее бы уже не было в живых. Кто-кто, а Хатаке знал, как расправляются с предателями. А потом было испытание, которое они сдали. В голове у Какаши закрутились шестеренки — уж он-то прекрасно все видел и слышал, все-таки, не зря джонин. Идея принадлежала Сакуре, план выполнения был просто прекрасным. Как будто она все знала. И почему в мыслях у Хатаке было лишь то, что она была бы мудрым лидером? Обед в кафе, где генины поставили великого Копирующего Ниндзя в тупик. Взгляд, которым смотрел Наруто, был до боли похож на взгляд его отца. Такой же серьезный. Те же голубые глаза. Какаши не сдержался — вздрогнул. Ему было тяжело признавать, но Наруто Узумаки был слишком похож на своего отца и это располагало. Если раньше Хатаке не мог даже слышать о нем, то сейчас вся его душа, если она все еще есть, тянулась к этому солнечному парню. — А мы можем вам д о в е р я т ь, с е н с е й? Какаши думал долго. Думал о младшем брате некогда дорогого сердцу товарища, который, без сомнений, был похож на Итачи. И почему только он никогда не любил Саске? Первое впечатление обманчиво. Думал о сыне сенсея, который вызывал давно забытые воспоминания. Кушина-сан бы гордилась, что характер у Наруто ее, а Минато-сенсей бы лишь отмахивался, мол, внешность все равно моя. Думал о странной девчонке, которая пробудила в нем непонятные чувства. И от этого не хотелось бежать. Хотелось окунуться в это с головой. — Вы можете п о л н о с т ь ю мне доверять.

***

Миссия в Стране Волн заставила Какаши задуматься о своих подопечных. И дело даже не в том, что они так легко повязали Братьев Демонов, а потом согласились на продолжении миссии. Просто что-то изменилось в них, и это было видно невооруженным взглядом. Хатаке все списывал на то, что они осознали всю суть работы шиноби. Больше всего Копирующего беспокоила Сакура. Казалось, она вообще ничему не удивлялась на этой миссии, как будто знала про эту лужу, как будто понимала, что на них нападет Забуза. И почему-то была крайне спокойна. Как будто знала, что все пройдет хорошо. Иногда Какаши замечал взгляды, которые она бросает на Наруто и Саске, и поражался — таким взглядом Минато-сенсей когда-то смотрел на их команду. Все свои мысли Хатаке отгонял, но не мог не продолжить наблюдать за Харуно. В день, когда он ушел тренировать Саске, одного клона все же приставил к Наруто и Сакуре — те даже ничего не заметили. В то утро Харуно была чем-то взволнована, так показалось сначала. А потом Какаши понял, что она предвкушает. Только что? В лесу все происходило странно — розовласка намеренно шла вперед, ведя за собой Узумаки, и делая вид, что не замечает нужного ей растения. А, может, действительно не замечала? И когда Наруто куда-то пропал, она все видела — видела, что он куда-то утоптал, но не последовала за сокомандником. Предательница? Трудно признать, но именно подтверждение этой мысли постоянно искал Хатаке. Но ничего не было! Сакура ни за кем не следила, никак не вмешивалась в дела взрослых, по ночам спала в своей кровати, а не встречалась с какими-то заговорщиками. Обычная куноичи. И слова, которые она сказала Хаку. Да, Какаши просчитался тогда, не узнал помощника Забузы, но об этом он думал в последнюю очередь. — … А еще у меня есть родители, лучшая подруга-флорист, неразговорчивый тип, любящий помидоры, опаздывающий сенсей, который читает извращенные книги и еще куча друзей. И я буду стараться изо всех сил, чтобы защитить их всех! Всех, до одного. Мысль о том, что он пригрел у себя на груди змею-предательницу, отпала сама собой. Почему-то именно в этот момент Какаши понял, что действительно доверяет Сакуре Харуно. А потом была битва на мосту и ужасной силы техника, заставившая Какаши и Забузу прекратить бой и уносить ноги — мало того, что концентрация чакры была просто запредельной, так еще и смешавшийся с Ветром Огонь уничтожал все на своём пути. Хатаке тогда молился лишь об одном — чтобы его ученики были живы. И мысль такая в голове была, что именно благодаря им он все еще жив. Когда все прекратилось, облегченный вздох сам вырвался из груди. Его ученики лежали на обгоревшем мосту в окружении воды, и нервно смеялись. Самое главное, что они были живы. — Прикипел к своим ученикам, Какаши? — хмыкнул Момочи, сжимая в руках свой меч. В его голосе не было насмешки, он не пытался атаковать все это время, да и интонация, с которой он говорил об учениках… Создавалось впечатление, что Забуза совсем не тот, за кого его все считают. — Похоже на то, — протянул Хатаке и обернулся. Если бы они когда-то встретились не как враги на поле боя, то, возможно, все было бы иначе. Просто может быть, что они бы вместе выпивали в баре, жаловались на учеников и правительство, обсуждали новые книги Джирайи. Если бы они только встретились не при таких обстоятельствах… Но случилось, что случилось. И сейчас они враги. Какаши удивился, глядя на то, как мелкие снежинки кружатся в округе в начале апреля. Все закончилось достаточно печально, но так и должно было быть. В конце концов, сколько шиноби погибают каждый день, сколько убил он сам. Единственное, что заставило его по-другому воспринимать смерть Забузы и его напарника — это слезы Сакуры. Вообще, Хатаке поразился, когда Харуно упала на колени и разрыдалась, не сдерживая ни слез, ни криков. И сердце почему-то так защемило, что дышать опять стало тяжело.

***

Возвращение в Коноху было для Какаши обыденным, но вот что происходило дальше… Хатаке было приятно, когда Микото пригласила его на ужин, хоть он и пытался сначала отказаться. Слава Ками-сама, Учиха была достаточно убедительна, и этот вечер он провел не один, как это было раньше. Перед ужином Какаши опять наведался к Памятнику Погибшим, но отчего-то не простоял там долго. Ему стало тесно. Да, наверное, именно так можно описать чувства Копирующего, когда он вновь оказался перед огромным гранитным камнем, исписанным разными именами. Он смотрел на имена и не видел ничего. В конце концов, прикрыв глаза, Какаши быстро переместился к кварталу Учиха, а после прошел к дому главы клана. Квартал был совершенно обычным, и ничего вроде и не напоминало о том, что когда-то здесь была резня. Вот только взгляд тоскливо цеплялся за высохшие и не вымытые пятна крови на стенах. Когда Хатаке вошел в дом, он обомлел. И дело было даже не в том, что здесь царила дружеская и семейная атмосфера, которую он не ощущал уже достаточно давно. Просто за столом сидела совершенно новая Сакура, которая вызывала желание. И что это было за желание, Хатаке предпочел бы не знать. Воздушное голубое платье, которое было достаточно коротким и открывало вид на тоненькие ноги, а также подчеркивало только начавшую формироваться грудь. Какаши почувствовал себя педофилом. И это уже были не шутки. Копирующий Ниндзя испугался. Он испугался тех чувств, которые в нем вызывала эта куноичи. И пусть он понимал, что Сакура даже не осознавала того, что делает своим невинным взглядом и случайными движениями, остановиться думать об этом не мог. И это ужасно пугало.

***

Экзамен на повышение квалификации не стал новостью для Какаши, как и для остальных джонинов. Но вот новостью стало то, что все команды этого выпуска были рекомендованы к прохождению. Конечно, Хатаке знал, что не один мучал своих учеников вечными и утомляющими тренировками, но все же немного Копирующий удивился. — Какаши, неужели не боишься за своих учеников? — гаденько так оскалилась Анко, когда все джонины начали расходиться. С Митараши Какаши почти ничего не связывало. Так, несколько ночей, проведенных вдвоем, редкие моменты, когда они вместе выпивали, да пару миссий, где они были товарищами. И не то, что бы он хотел продолжения. Ученица Орочимару была крайне подозрительной личностью и связываться с ней Хатаке не хотел. Но вот когда совсем уж хреново… В ту ночь они опять вместе пили и занимались горячим сексом, желая забыться в руках партнера. Какаши до боли сжимал тело Анко, оставляя следы, шлепал ее, выплескивая эмоции, и страстно целовал, откинув маску куда-то в сторону. Его движения были резкими и заставляли Митараши кричать от боли, которая для нее была сродни удовольствию. «Мазохистка», — когда-то решил Какаши, и оказался прав. После небольшого перерыва, во время которого они опять пили, все повторялось заново. — Ты пытаешься забыться, — сказала Анко, выпивая очередную порцию саке. Девушка немного поморщилась и откинулась на простыни, не стесняясь обнаженного вида. Какаши облокотился о стену, положив одну руку на подогнутое колено, а второй держа бутылку саке. Он лениво обвел взглядом нагое тело куноичи, подмечая все шрамы, что украшали Анко уже давно, и синяки, которые оставил сегодня. Сама Митараши лежала, закрыв глаза, но Хатаке видел, что она ждет от него какого-то ответа. — Неважно, — отмахнулся Какаши, вставая с пола и на ходу делая глоток. Мужчина лег рядом с женщиной, подперев рукой голову. — Я говорила, что не буду лезть тебе в голову, — вздохнув, вновь заговорила Анко. — Но, если вдруг что, обращайся, Хатаке.

***

За время первых двух этапов экзамена на чуннина, Какаши многое осознал. Например, то, что без миссий и его команды под боком, действительно тяжело. Спасал, несомненно, Гай, как и всегда, и немного Анко, которая, несмотря ни на что, приходила к нему довольно часто. Но вот почему-то в сердце начиналась настоящая буря, когда на месте своей любовницы Какаши видел Сакуру. От этого становилось тяжело на душе, потому, что Хатаке понимал, что это уже педофилия. Разница в возрасте — тринадцать лет, и это не считая того, что он ее учитель — никто и никогда не поймет этого. Все будут осуждать. Как осуждали его отца когда-то. Мысли о Сакуре оказались под запретом. — Я никогда их больше не увижу! Громкий крик вывел его из раздумий, и Какаши вдруг осознал, что голос до боли знакомый. Тяжело вздохнув, он попытался абстрагироваться от этого мира, вытеснить свою ученицу из раздумий, но... Черт, почему это так сложно? Оказавшись за ее спиной и, не успев толком обдумать свои действия, он крепко обнял Харуно, прижимая к себе. — Я не знаю, почему ты плачешь, Сакура, — растягивая слова, говорил Какаши. — Но, прошу тебя, перестань страдать. То, что случилось… это все в прошлом, ничего уже не вернешь. Какими бы мы сильными не были, мы не способны возвращать время вспять. Ничего не изменить. И лишь на мгновение ему показалось, что говорит он это совершенно не Сакуре. — То, что вчера было цветами, сегодня — лишь сон. Голос Сакуры звучал так уверенно, но в то же время обреченно, что на секунду Какаши подумал, что она знает о нем все. И понимает. Понимает все.