Забывшие боги

«И там, где мы боялись обнаружить нечто отвратительное, мы найдем бога; там, где мы рассчитывали вырваться наружу, мы попадем в самое сердце своего собственного существования; там, где думали остаться в одиночестве, мы встретимся лицом к лицу со всем миром людей.» Джозеф Кэмпбелл Однажды осенью, в час небывало холодного рассвета, в Москве, на Патриарших прудах появился один гражданин. Собрав всклокоченные волосы в небрежный хвост, он огляделся по сторонам и рассеянно почесал бороду. Сколько бы незнакомец ни хмурил брови, пытаясь вспомнить, в который из переулков ему нужно свернуть, любой случайный прохожий, увидев его, с удивлением обнаруживал в себе странное желание подойти и заговорить с этим гражданином, несмотря на предостерегающий знак «Запрещено разговаривать с незнакомцами». Впрочем, тех, кто все же решился это сделать, не ждало ничего плохого, а скорее даже наоборот. Поговорив с ним несколько минут особенно впечатлительные не могли сдержать слез, а остальные же покидали Патриаршие с блаженной улыбкой на лице, чем немало смущали угрюмых прохожих, не имевших чести познакомиться со столь вдохновляющим субъектом. Одет незнакомец был по последней моде и напоминал скорее гостя столицы, чем одного из ее жителей, каковых в том примечательном городе в исконном их виде практически не наблюдалось. Однако, несмотря на все вышеперечисленное, хипстером назвать его было сложно: слишком уж просты и беззаботны были его движения, да и слова такого он не знал. Задумчиво прихлебывая кофе из бумажного стаканчика, он разминулся с местом, на котором красовался знак «Запрещено разговаривать с незнакомцами» и легкой походкой направился в сторону кремля. Он проходил мимо бомжей и нищих, мимо бизнесменов, туристов и студентов, и всех их объединяло наличие этих хрупких бумажных стаканчиков, зажатых меж большим и указательным пальцем. Это была их новая религия, но, как это обычно случается со всеми религиями, каждый толковал ее на свой лад. У кого-то в стаканчиках была мелочь, у кого-то эспрессо, у кого-то тыквенный латте с шапкой белоснежных сливок. И все-таки каждый из них, волей-неволей был причастен к чему-то большему, осознавал он то или нет. Сделав это наблюдение, молодой человек почувствовал странную теплоту в груди. Людей он искренне любил, хоть и стеснялся давать волю своим чувствам. Каждый раз, когда ему казалось, что предел этой любви достигнут, что еще больше его сердце просто не способно в себя вместить, случалось неизбежное в таких случаях чудо, и сердце все продолжало расти. Толстые серые тучи, похожие на слежавшееся одеяло, накрыли город. Начал накрапывать мелкий дождь, оставляя на асфальте бесконечный рисунок из многоточий, а молодой человек тем временем все продолжал идти к единственному существу, кто смог бы его понять. Третьяковская галерея, казалось, уже ждала его появления. Дородная, пышущая жаром искусства, она словно заботливая бабушка спешила накормить своих внуков лучшей духовной пищей, что найдется в ее галереях-погребах. Кто как не она знала, что все повторяется, и кто как не она сочувствовала потерянным детям вроде него. Молодой человек бросил стаканчик в мусорное ведро и толкнул тяжелую дверь, помогая протиснуться внутрь свежей партии туристов, спешивших укрыться от грозы. Самого незнакомца волновала совсем другая гроза, в планы которой входило уничтожение мира. Само собой разумеется, что позволить ей это сделать, он не мог. Как бы он ни любил искусство, сегодня его интересовала только одна картина. Минуя разноцветие полотен и сидевших под ними сонных старушек, он направился прямиком в один из залов, чтобы снова увидеть ее. В наушниках так некстати заиграла песня Stromae «Papaoutai», но переключать ее молодой человек не стал. Случайности не случайны. Он не мог не согласиться с высказыванием своего книжного альтер эго. «Христос в Гефсиманском саду» Перова не привлекал к себе особого внимания туристов. Черный, как ночь, фон и болотно-зеленый лунный свет охватывали фигуру, распластавшуюся по земле. Лица Спасителя видно не было. Лицо же того, кто смотрел на картину, оставалось непроницаемо безмятежным. Но то была лишь маска, призванная оградить людей. Очередная душа, сгнившая в лапах небытия, чувство собственного бессилия и насмешливо снисходительный тон отца были похожи на бесконечную пытку. Но последней каплей стала именно эта картина. Такова сила искусства, что подчиняет себе волю не только людей, но и богов… Он хотел бы чувствовать, что не одинок, хотел бы ощущать поддержку близких, но ее не было, как и не было и тогда. И это его отчаяние, его надежду, его безумие и бесконечное одиночество художник передал с холодной почти фотографической точностью, от которой волосы вставали дыбом даже сейчас, спустя столько сотен лет. Человек, которого отныне мы будем величать мистер И., почти видел обрывки беспокойных снов, что приснились его ученикам в ту ночь. Некоторые особенно сюрреалистичные сновидения даже вызвали его улыбку. Подумать только, какими же они были детьми: отрастили себе бороды, выучили новую игру и умные слова и думали, что он не заметит подвоха. Но он видел и, втайне веселясь, говорил, что царствие его только для детей. И они расстраивались, думая, что он это не про них, но он знал правду. В какой-то момент на картину стало положительно невыносимо смотреть. Она словно вбирала в себя весь свет и воскрешала в памяти самые мрачные воспоминания. Он отвернулся и пошел к выходу. В руках вместе с брошюрой откуда ни возьмись появилась старая рукопись с выгоревшими уже почти невидимыми человеческому глазу чернилами, написанная по детски корявым почерком со множеством ошибок. Дождь закончился едва начавшись, и все скамейки блестели, словно натертые бриллиантовой крошкой. Мистер И. поежился от холода и, купив себе еще кофе, устроился на одной из них. Читать рукопись было тяжело, ветер ломал и без того хрупкие страницы и трепал его волосы, мешая видеть текст. Пару раз мистер И. зевнул, но при помощи упрямства и убойной дозы кофеина управился с чтением меньше чем за час. С завидным упрямством оттягивал он знакомство с этим сочинением, но в свете грядущих перемен, откладывать это дело и дальше было нельзя. Именно эта рукопись когда-то подала идею отцу, одним фактом своего существования развязав войну против остальных богов и убив всякую надежду на мир. Согласно его тексту, не только души язычников истязали в аду, но и тех, кому они когда-то поклонялись: древних Богов, Богов земли и Богов войны, Богов солнца и Богов дождя; Богов, имена которых уже позабыли, и Богов, которым продолжали возносить молитвы и по сей день. Всех тех, к кому обращались сокровенные мысли людей в момент величайших горестей и величайших же побед. Прочитав её когда-то, отец мистера И. возжелал стать единственным Богом и уничтожить всех остальных, что имели несчастье жить в этом мире вместе с ним. Сотворили же люди себе на голову еще несколько сотен Богов, которые только и делали что позорили гордое звание божества и насмехались над своим далеко не самым сильным собратом по божественному статусу. Больше всего жаждал он запереть их всех до единого в аду и пытать, пока те не позабудут и своих имен, и имен детей своих, а молитвы, обращенные им, присвоить себе. Мистер И. усмехнулся. Конечно же, это не распространялось на тех Богов, силы с которыми у него были равны. Их он просто вежливо ненавидел. И, конечно же, путь, поначалу казавшийся столь правильным и простым, привел к закономерному результату. Утратив своих богов, люди утратили и веру, что питала их. Миша с глухим стуком упал на скамейку и принялся торопливо вытаскивать перья из свитера, что был больше необходимого как минимум на три размера. Из всех ангелов он отличался наибольшей трудоспособностью, что граничила с почти маниакальной гиперактивностью. — Ну-ка, дай лучше мне. — сказал мистер И. и помог убрать те, что торчали на спине. Перья были белоснежными, как летние облака и молоко, но местами изрядно подпаленными, а сам свитер кололся и растягивался еще больше. Ходили слухи, что он купил его в каком-то секонд-хенде, что породило среди пернатых коллег настоящее волнение и целую волну тематических шуточек. Но самому ангелу свитер так нравился, что он и не думал с ним расставаться, как бы ни потешались над ним коллеги по цеху. Затем, как это обычно бывает, то один, то другой пернатый дал себе труд заглянуть в человеческие магазины одежды. Как они оправдывались, то было лишь любопытство чистой воды, но экстравагантные обновки говорили сами за себя. Человеческая мода в самых безумных своих проявлениях пришлась ангелам по душе. — Простите, шеф, опоздал. Всю ночь дежурил. Местные призраки ни в какую не хотели сотрудничать. До сих пор в ушах вой. Думал, что поседею, но газ все же выключили, все о’кей. Если что, у меня есть еще двенадцать минут. Чем я могу помочь? — затараторил ангел, в перерывах пытаясь напиться воды из припасенной заранее пластиковой бутылки. — Лучше потрать это время на отдых, только скажи, не знаешь ли ты часом, где наш сладкоежка? — Его вроде в Праге видели, когда он пирожными закупался, а что? — тут же откликнулся ангел. — Да так, есть для него работа одна… — неопределенно ответил мистер И. Враг рода человеческого и правда закупался пирожными. Делал он свои покупки с запасом, чтобы как можно дольше не видеть людей. Он бы вполне мог доверить их покупку кому-нибудь из своих подчиненных, но те вечно брали совершенно отвратительные переслащенные шедевры кулинарии, пригодные только для фото в инстаграм, и им же и приходилось их потом есть. Тут уж дьявол проявлял положенную ему по долгу службы жестокость во всей красе. — Есть дело. — сказал мистер И., подсаживаясь к нему за стол. — Я в отпуске. — тут же заканючил дьявол, приняв самый жалостливый облик, на который он только был способен в данный момент. Сначала мистер И. подумал, что фантазия в кои-то веки изменила дьяволу, раз вид взъерошенного подростка показался тому самым достойным жалости. Но тут мальчуган поднял измученные чтением учебников очи и шмыгнул носом. Чувствуя, что начинает поневоле проникаться жалостью к этой жертве образования, мистер И. покачал головой, отгоняя непрошеные чувства. — Ты всегда в отпуске, и все же. Поняв, что фокус не удался, дьявол бросил ложку и сложил руки на груди. — Уж и поесть нельзя. Ну, что на этот раз? — оскалился он, кривя усыпанную веснушками и прыщами мордашку. — Мне нужен пропуск в ад, и чтобы никто об этом не узнал. Ты слышишь? Никто. С большой буквы никто. — И всего-то? Так бы сразу, скажешь первому попавшемуся рогатому, что мой приказ, они все обеспечат. Будут взятку просить, но ты не ведись. Знаю я этих попрошаек, опять все на рекламу онлайн казино спустят. — Эээ… но зачем им эта реклама? — Как зачем? — изумился рыжий. — Чтобы людей бесить, а то ишь взяли моду бесплатно сериальчики смотреть, а их, между прочим, не на деньги из листиков снимают. — Ясно, спасибо. — Обрафайся. — ответил Дьявол, жуя торт. Что есть ад? Страдание о том, что нельзя уже более любить. Сколько сил он в свое время потратил на то, чтобы убедить отца в правоте этих слов, чтобы муки грешников сменились пустотой и одиночеством, отменяя весь ужас пыток. Сизый туман расступился под напором огня, но он как мог погасил этот нестерпимо яркий сгусток света над головой и дальше пошёл в полной темноте. Он знал, как много Богов обретается здесь пойманными и искалеченными, но сейчас не видел ни одного. Постепенно дымка, стелющаяся под ногами, расползлась как треснувшая ткань бытия, явив сумрачный силуэт дерева. Крона тысячелетнего ясеня терялась в извечной тьме, а корнями же он вгрызался так глубоко, что и помыслить было невозможно. Под ясенем сидел старик в плаще и шляпе. Два ворона на его плечах переговаривались друг с другом на своем вороньем наречии. Почувствовав приближение мистера И., он поднял голову. Одного глаза недоставало. — Как там люди? — спросил Гримнир. — Радуются, страдают, живут, иногда несмешно шутят, но еще чаще смешно живут. — Ох, узнаю шельмецов. Что ж, садись, мальчик, раз уж пришел. На твои вопросы быстро не ответишь. Мистер И. остался стоять на ногах, лишь подошел чуть ближе. — Не староват ли я для мальчика? — попробовал пошутить он. — Все вы еще мальчики, и обиды ваши мальчишеские видно как на ладони. Один разжал ладонь, и та наполнилась вязкой, как мед, кровью. Мистер И. немного подумал и сел рядом. Кора ясеня обдала его холодом, но на долгую секунду ему показалось, что от листьев пахло летом, самым настоящим. Прямо как у людей на земле. — Где же семья твоя? — спросил мистер И. — Знамо дело где — опять пытаются удрать из этого замечательного места. — А почему ты не с ними? — Жду того, кто отпустит всех нас. — И долго ждешь? — Да порядочно. — И не надоело тебе ждать? Один усмехнулся и покачал головой. — Я слышал, что он взял отпуск, а ты слышал о грозе, что грядет. Думаешь, что получится как тогда, в одиночку, но это не так. Впрочем, ты и так это знаешь, иначе бы ты не пришел. — А если выпущу, то что изменится? — Один старый Бог наконец-то попробует фаст-фуд. — усмехнулся Один. — Весомый аргумент. Что ж, идем.