Колебание сердца

      Кит старался вести себя нормально после тех-ни-капли-хаха-не-лапаний-Лэнса. Он старался не показывать той своей неловкости, в то время как Лэнс даже не старался вести себя нормально, потому что ему удавалось вести себя нормально и без всяких стараний. Его никакое «неловко» не гложило, казалось бы, отродясь.              Так что да, они вели себя как ни в чём не бывало, и да, вроде бы нормально. Ну, вернее, так нормально, как и раньше. Парни вели себя как влюблённая парочка, так что с другой стороны то есть — априори ненормально.              О том ночном инциденте не произносили ни слова.              До очередной ночи.              Лэнс пришёл с просьбой разделить комнату и на эту ночь, и Киту ничего не оставалось, кроме как впустить его снова. На удивление, МакКлейн в тот день пока держал своё обещание не приставать.              Потом Лэнс пришёл и на следующую ночь. И Кит впустил снова.              На третью тоже.              А на четвёртую Кита это достало, и он рыкнул:              — Да ты издеваешься?! Ты теперь ни минуты без меня прожить не можешь?              — Нуууу, — МакКлейн положил руку себе на затылок, скосил глаза и казался сверх меры застенчивым. — Ну да.              И когда он выдал это таким робким голосом, Кит опешил. Ведь мать-его-Лэнс.              — Ну то есть если ты не против, могу я спать с тобой? — сказал синий паладин и поднял на красного неуверенный взгляд.              Кит всё ещё не отошёл от своего прошлого шока и последующего этого, потому не ответил ничего, лишь ошарашенно оглядывая столь то ли наглого, то ли милого Лэнса, он пока не решил.              — Пожалуйста?              Когда Лэнс сделал щенячьи глазки, которые растапливали любые сомнения, мысли и заставляли таять всё естество, Кит решил. Мило это было слишком.              Кит сдался им на волю.                            Тем утром Когане проснулся, прижавшись к чему-то большому и тёплому.              Стена? Не похоже? Наверное?              Глаза было раскрывать лень, а думать и того более, потому парень пока спустил то странное явление на тормозах, падая обратно в свою дремоту.              А потом он немного поёрзал и почувствовал и тяжесть на себе.              Что? Руки???              И от осознания подобного Кит живо распахивает глаза. Первым делом он увидел лицо Лэнса.              Мать его, ох, Лэнса.              Нежность, раздражение, нежность, раздражение, — Когане не мог выбрать какое из чувств у него сейчас в душе в приоритете.              Он лежал в одной постели. С Лэнсом.              Мать-как-так-что.              Видимо, — заключил красный паладин, — Лэнс перебрался к нему где-то посреди ночи и закутался в одеяло, и прижался к нему, и прижимал.              То есть фактически они спали вместе.              Ну, то есть не так спали, но спали на кровати ночь.              В итоге у Когане победило смущение. У него заклокотало в груди, закружилась голова, и он опустил ту голову вниз, прифыркнув, чтобы хоть как-то скрыть свою начинающуюся истерику.              Лишь тогда, когда ему удалось хоть чуть успокоить столь гулко бьющееся сердце, красный паладин сумел поднять голову. Увиденная им картина была настолько чувственна, сокровенна и мила для него, что он позволил себе замечтаться и рассматривать Лэнса. Будто действительно они как пара. Будто, будто, будто. Будто Лэнс на самом деле любил его, притягивал сейчас как возлюбленного, как родственную душу, желал быть с ним, и сейчас они лежали в объятиях друг друга после проведённой ночи вместе.              Вместе.              И были вместе.              Он снова замечтался.              Гадство, Кит влип. И влип конкретно.              Пожалуйста, пусть это побыстрее закончится.              Пожалуйста, пусть это не кончается никогда.              Любить в такой ситуации слишком тяжело.              Будто любовь с двойным дном.              Когане еле подавил в себе порыв прикоснуться к столь мирно посапывающему Лэнсу, аккуратно провести по виску, углубиться в волосы, огладить скулы, огладить челюсть, надавить на губы, тем самым раскрыв их, и прижаться к ним…              «Чёрт, нет».              «Кит, забудь».              «Кит, нет».              Парень хотел встать и уйти подальше, подальше отсюда, от таких искушений, таких манящих, притягательных, любимых. Ему нельзя ничего натворить, нельзя ничего делать, потому нужно просто уйти, но…              Но он не мог.              Он слабый, глупый, и он не мог.              Кит лишь мог просто рассматривать Лэнса, упиваясь каждой деталью этого лица и этой царящей между ними атмосферой.              Он мог лишь впитывать всё.              Пока мог.              Когане придвинулся чуть поближе, так как он хотел быть ещё ближе, хотел, чтобы между их лицами не оставалось ни сантиметра. Лэнс, будто что-то чувствуя, чуть зашевелился, что-то промямлил в полубреду и рукой прижал Кита поближе, будто прочтя мысли красного паладина, будто почувствовав то желание и тоже в тот момент желая быть ближе.              Однако МакКлейн глаз не открыл и ни звука внятного не издал. Это значило, что тот всё ещё не проснулся, так что Кит рассматривал его и дальше, упиваясь этим моментом, наслаждаясь. Красный паладин потерял счёт времени в своей приятной неге и уже не мог сказать, сколько прошло секунд, минут или десятков минут до того, как Лэнс раскрыл полусонные глаза, окончательно проснувшись.              — Мммммм? — его голос был таким плавным, таким спутанно-ленивым, что сердце Кита пропустило удар.              И не только поэтому — МакКлейн выглядел таким разнеженным, таким мягким, таким блаженным, он так улыбался уголками губ, глаза пусть и были сонными, но улыбались будто тоже, и в них царило такое умиротворение и такая ласка…              Он был таким прекрасным, что у Кита сердце просто не имело права не пропустить удар.              — С добрым утром, Кит…              Лэнс, сонно проморгавшись, подтянулся поближе и прошёлся по губам Когане. Он прижался в лёгком целомудренном поцелуе, задержавшись на них надолго, но не наступая дальше.              Это было тем, чего так хотел, но чего так и не смог сделать Кит.              Когда МакКлейн отстранился от чужих губ, Когане почти двинулся за ним вслепую, не желая терять то приятное чувство, то приятное тепло и ту приятную близость. Однако парень в последний момент одёрнул себя.              — С добрым, — просто кивнул разморённый и Кит.              — Что рассматривали, милееееди? — так томно прошептал Лэнс и так сладко улыбнулся после, что у красного паладина замерло и дыхание. Оно слишком часто его подводит в последнее время, и Кит даже не знал, раздражаться от этого или радоваться от сопровождаемых его в такие моменты наплывов чувств.              И так как Когане был всё ещё под своей эйфорией, он даже пропустил последнее замечание про «миледи».              — Твоё лицо, — на выдохе сказал парень.              И так как Когане всё ещё был под той же эйфорией, то он даже и не смог, не успел и был банально сейчас не в состоянии придумать никакую отмазку, потому лишь выложил всё подчистую.              — О, — Лэнс же поразился такой открытости, откровенности и расслабленности в лице напротив. Поразился он ещё больше и от последующего поведения красного паладина.              Кит протянул руку и прикоснулся её тыльной стороной к щеке Лэнса.              Это сделала рука.              Не Кит.              Кит же кричал лишь «нет-нет-нет», но тело не слушалось, это тело будто больше не его.              Лэнс на подобное раскрыл глаза ещё больше, а Киту было просто больше некуда отступать, потому он поддался тому порыву, потоку и следовал не тому себе.              — Твоё лицо такое нераздражающее, когда ты спишь. Такое спокойное, такое плавное… — проговорил мягко Когане, в то же время совершая рукой лёгкие поглаживания.              — Ммм, нуууу... — Лэнс помялся, а после усмехнулся и потыкал пальцем по подбородку, обдумывая, какую же линию поведения с таким разнеженным Китом ему стоит выбрать.              МакКлейн усмехнулся ещё раз, наконец, решив для себя всё. Он подтянулся к Киту впритык, так, что их носы буквально соприкасались. Даже не оставалось тех ни сантиметров, ни миллиметров.              — А ваше лицо прекрасно всегда… — выдохнул синий паладин, обдавая Когане жарким дыханием.              И серьёзно, ещё немного, и Кит сорвётся, а это было для него слишком «о нет» и «к чёрту».              Когане прицыкивает и, легонько пнув под бок так ухмыляющегося и такого довольного Лэнса, садится на кровати и сладко потягивается, заводя руки наверх, и постанывает, так напрягая мышцы.              — Мне кажется, — подаёт Кит более уверенно, когда его взгляд цепляется за пустой матрац на полу, — или я не разрешал тебе спать на кровати?              Красный паладин пытается заставить Лэнса ёжиться под своим нахмуренным взглядом, однако того кубинца он не задевает практически никак. МакКлейн лишь также потягивается на кровати, не вставая, и выдаёт невозмутимо:              — Оо, прости за это, просто ты ворочался во сне.              А?              Кит удивлён, он очень удивлён, и это неправда, Лэнс говорит неправду, не по такой причине к нему на кровать влезли, нет. Его удивление, казалось бы, отражается на лице, и синий паладин продолжает:              — Тебе будто снился страшный сон, так что я попробовал тебя разбудить, — проговаривал парень, всё ещё лёжа на кровати и пристально рассматривая Кита, который так же пристально осматривал и его. — Но тут такое дело, что ты не просыпался, а в итоге вообще только крепче в меня вцепился, так что…              — Мне не снятся сны, — Когане перебивает его, потому что Когане прав и это неправда.              — Но, по крайней мере, — не сдавался Лэнс, чуть привставая, — когда ты вцепился в меня, ты вроде бы успокоился, так что я остался вот так.              В комнате повисло тяжёлое молчание.              Кит не хотел развивать эту тему, тему своих страхов, родителей, потерь и одиночества, потому не собирался ничего выдавливать из себя в ответ. Он, встав с кровати, стал спокойно натягивать на себя одежду, и Лэнс будто бы понимает намёк, забрасывает эту тему и, потянувшись ещё раз, встаёт с кровати тоже.              Когане окончательно забывает тот странный разговор, ведь он теряет дар речи, глядя на это.              Ведь, когда Лэнс встал, то Кит увидел его, Лэнса, тело. Красный паладин начал материться в душе, потому что «чёрт побери тебя, Лэнс, какого просто чёрта ты спишь так?».              Как бы раньше Кит не замечал у МакКлейна склонностей к эксгибиционизму, он всегда по-нормальному спал в шортах и футболке, как и сам Кит. И вопрос: так почему этот наглый, тупой, бесячий и до невозможности невозможный шатен сейчас блистает своим оголённым и восхитительным торсом, нисколько не стесняясь?              Кит прицыкнул.              Нисколько не думал Лэнс о нежных чувствах неподготовленных к такому окружающих.                            И так что да.              Теперь Лэнс стал спать в комнате Кита, нисколько не продолжая стесняться и далее и нисколько не думая о нежных окружающих снова же и далее.              И спать постоянно не просто в комнате Кита, а в кровати Кита, казалось ему как само собой разумеющееся.              Когане вроде бы не возражал, он ведь… Старался насладиться ситуацией и получить своё сполна от влюблённости Лэнса, верно?              Потому он привыкал и к этому.              Сначала были мелкие ласки по утрам. Из рода погладить щеку, положить руку на неё и долго не убирать, лаская, проводить пальцами по лицу, словно изучая.              Потом Лэнс стал разговаривать с ним по утрам. Именно что разговаривать, делиться своим. Он рассказывал о любимой семье, оставшейся на Земле, по которой так скучает, но к которой ему нельзя возвращаться, о которой всё равно так мечтает, но не может даже узнать об их судьбе.              Также он говорил о своей неуверенности. Когда Когане впервые услышал ту уничижающую себя речь о седьмом колесе, что Лэнс ничего не может, что он хуже всех них, Кит взорвался и был готов даже ударить парня, чтобы выбить из его головы ту дурь.              — Нет, Лэнс, ты никогда им не был и не будешь, замолчи, прошу, или я больше никогда тебя не поцелую.              — Хаха, как мило, Кит, — отсмеивался синий паладин, ни капли не веря Киту. Это было видно по его глазам, в которых тот привычный, его, именно его огонь больше не горел, а лишь угасал с каждым сказанным словом.              — Я серьёзно, забудь об этом, забудь и замолчи! — выпаливал Когане, тихо подпинывая МакКлейна, который так грустить об этом просто не должен был никогда. — Это самое последнее, о чём ты должен волноваться.              — О, ну, э, ну, спасибо, да.              — Нет, Лэнс, правда, — мягко шептал Кит, поворачивая к себе за лицо, которое Лэнс сконфуженно пытался отворачивать. — Ты лучше, чем ты думаешь. Гораздо лучше. Ты нас поддерживаешь, ты заставляешь сиять ярче и заставляешь верить в лучшее, когда, казалось бы, всё хуже некуда. Ты как солнце. Ты сильный, Лэнс. Сильный.              — Сильный из нас лишь ты, — буркал синий паладин, краснея и всё ещё пытаясь избежать того испытующего и проникающего взгляда Когане.              Макклейн тогда робко улыбался, мялся и лишь трепетно прижимался губами к костяшкам пальцев Когане, чувствуя ту теплоту и желая подарить в ответ её же, потому что его сердце пылало, внутри всё переворачивалось и сметалось от этих слов, без разницы правдой они являлись на самом деле или нет. Хотя Лэнс уже верил, что это была правда.              Он делился тем, как считал Корана чуть ли не за отца, Пидж, что ему уже как младшая и самая лучшая сестрёнка, а чудеснее Ханка никого на свете просто не может существовать. МакКлейн говорил, как уважал Широ, Аллуру, как на самом деле ими восхищался, несмотря на постоянные препирательства, и что они значили для него больше, чем они могут это увидеть за его поведением.              Лэнс просто разговаривал с ним о том, что любил, о том, что не любил.              В такие моменты Кит проникался Лэнсом, чувствовал, понимал, начинал понимать, потому что ему раскрывались. МакКлейн доверял ему своё. Личное.              Но в то же время всё было просто ужасно. Это неудобно, он не должен был это слышать, слушать. Будто Кит вторгается туда, куда никогда не должен был, в запретное. Это было тем, что принадлежало лишь Лэнсу, никому другому. И Когане он рассказывает всё лишь из-за навязанных зельем эмоций, не по своему желанию, сам он никогда бы не сказал ни единого из тех тёплых и откровенных слов, раскрывающих себя, саму суть себя.              Красный паладин чувствовал себя не в своей тарелке. Парень первое время думал, как же можно было избежать подобного. То первое время было слишком маленьким, потому что Кит банально не смог бы никогда оскорбить Лэнса, сказав тому «перестань».              Сказать «нет», когда МакКлейн так неловко начинал раскрывать ему душу? Когда так улыбался, вспоминая о своём? Когда нежно заглядывал в глаза, рассказывая и желая рассказывать о столь важном ему, именно ему?              Кит дурак, — считает Кит. Зачем эти отмазки, отговорки? Когане и сам банально не мог оторваться от такого увлечённого голоса Лэнса. Никогда бы не смог. И, в конце концов, ещё тогда, когда красный паладин сам впервые поцеловал его, Кит решил, что он будет наслаждаться.              Впитает из этой ситуации всё.              «Воспользуется».              Плевать, Кит.              Лэнс всё забудет.              А ведь это такие важные для Кита моменты, которые возможны только сейчас и только из-за такого глупого зелья, о которых он правда мечтал. Лэнсу же не будет от этого плохо? От того, что Когане воспользуется этим, воспользуется им.              Красного паладина уже тошнило от этой противоречивости.              Но, так или иначе, МакКлейн продолжал и не думал останавливаться открываться, потому что, казалось бы, и для него это было столь необходимой отдушиной. В конце концов, они здесь в компании всего шестерых гуманоидных живых существ да четырёх мышеподобных. Они здесь в постоянной стрессовой ситуации и в постоянно замкнутом космосе, отрезанные от остальных. Это душит, это давит, потому Лэнс хочет выговориться. Кит это понимает и принимает.              Пару раз он говорил с ним о нём самом, о Ките. Синий паладин говорил ему, что он правда невероятный, потрясающий, невероятно потрясающий, что Лэнс им правда восхищается и все те подколы и соревнования были направлены лишь на одно — чтобы приблизиться к нему, чтобы стать на хотя бы чуть ближе и хотя бы чуть лучше. Лэнс говорил, что Кит не одиночка, что он часть их семьи и что так считает каждый, как бы Кит сам не пытался отстраняться или прятаться, огрызаться или бояться близости. МакКлейн не очень понимал природу характера Когане или же какие слова помогли бы ему, но он пытался говорить хоть что-нибудь тёплое, хоть что-нибудь ласковое, то, что он хотел ему говорить.              Для красного паладина это было более чем важным. Более чем. Невероятно важным и невероятно правильным, и невероятно греющим душу. Когда Лэнс говорил, что он им всем важен, и что особенно Кит важен Лэнсу, внутри становилось просто невыносимо от услышанных слов.              МакКлейн снова признавался в любви так, так шептал, так ласкал, так пытался достучаться, что действительно ухало сердце от каждого сказанного слова.              Кит сломается.              Просто сломается, когда всё пропадёт, когда он останется один, без всего этого, лишь лелея воспоминания.              «...плевать».              Кит был уже готов на всё ради тех глаз.