Колебание сердца

      Кит держался. Кит терпел.              Но тоже начал открываться Лэнсу.              Это так глупо, — качал головой Когане.              Будто воображаемому другу.              Будто Лэнсу, который не Лэнс.              Будто Лэнсу, но идеальному, его Лэнсу.              Но Лэнсу.              Кит говорил спасибо за откровения МакКлейна, просто даже за глупый ничего не значащий рассказ о кошке, о тупом преподавателе, о любимой еде, о каком-то боссе из какой-то компьютерной игры, в которую тот играл ночами тайком от родителей. О море, о небе, о космосе, о том важном и о том неважном.              Кит говорил «спасибо, что делишься этим со мной», а Лэнс почти переставал смущаться от того, как на лицо Когане ложится то мягкое выражение, когда он шептал это ему. Однако МакКлейн не мог перестать смущаться после того, как лицо красного паладина становилось ещё до того более нежным, когда он говорил «спасибо» за то, что так важен Лэнсу.              Что Лэнс не считает Кита одиночкой.              Что Лэнс постоянно рядом.              Что Лэнс любит его так сильно.              Потому Кит говорит, что любит его так же сильно, и нет, ещё сильнее в ответ.              Про жизнь до Гарнизона ему тяжело было говорить, но Кит рассказывал, он хотел поделиться, хотел хоть что-то сказать на слова Лэнса, поделиться чем-то и для него, и для себя в том числе. Когане хотел разговаривать, хотел разговаривать об этом и разговаривать об этом именно с МакКлейном. О том, как важен Широ, он — свет; о матери, она — бросила; об отце, он — поддерживал; о той ветхой лачуге, которая была его домом, столь важным и единственным слишком долгое время. И он говорил, что сейчас его дом здесь и что Когане понимал это.              Кит мог.              Кит говорил об этом.              Он говорил о том, что жизнь в Гарнизоне была такой глупой, о боли после потери Широ, том сломе, тех решениях, которые и привели их всех сюда.              — Я никого не подпускаю к себе, это правда. И ведь правда, люди всё равно оттолкнут меня. Поэтому лучше, прежде чем они это сделают, оттолкну их я. Так… проще… так… легче.              Кит проговаривал это тихо, смотря на красиво покоящиеся свои пальцы в руке Лэнса, который напряжённо сжимал их.              — Поэтому спасибо тебе, — шептал на выдохе Когане.              Максимум того, что мог позволить себе Лэнс после такого, так только поцеловать Кита в лоб и прижать изо всех сил, нашёптывая слова любви и слова успокаивающие:              — Кит, мы тебя не оттолкнём…              — Я знаю.              — Кит, ни я, ни они никогда не думали об этом…              — Я знаю, просто…              — Ты сам сказал, что мы твоя семья. Верь в это.              Кит не мог ничего ответить Лэнсу на это. Его сердце замирало.              — Здесь твой дом, мы… твой дом. Мы любим тебя, Кит, — МакКлейн отстраняется, чтобы заглянуть в глаза ломающегося от той трогательности и от смысла тех слов Когане, который уже не имел ни малейшего понятия, кому и во что ему теперь верить. — И я люблю тебя, Кит, больше всех, больше всего… Верь в это.              Кит не отвечал ничего, когда чужие губы, утешая, снова прикасались к его лбу.                            Вероятно, Ханк очень удивился, когда пришёл к Лэнсу позвать потусоваться, а в итоге увидел их обоих, выходящих из комнаты. И не вероятно, а точно удивился, так как парень, распахнув глаза и смотря на них, тяжело дышавших, поправлявших одежду и с припухшими губами, ретировался сразу же.              Вероятно, Широ и Аллура тоже удивились, хотя не подали за своей деловитостью особого виду, проходя действительно чисто случайно мимо комнаты Когане в то время, как чисто случайно Кит и Лэнс выходили оттуда, направляясь на тренировку.              И да, действительно всего лишь вероятно, потому что они вчетвером смогли нормально поддерживать разговор во время их пути. Широ даже не подёргивался нервно каждый раз, как Лэнс приобнимал Кита, а Аллура, как он лез с лёгкими поцелуями, которые Когане даже принимал. И да, они не смотрели, старались не смотреть на тот засос на шее красного паладина. Вот совсем ни капли.              Вероятно, Пидж не удивилась вообще ничуть, потому что она ещё в первые три дня просекла, в чём фишка, и просто припёрла Кита к стенке, вытребовав подробности, как особо интересующийся и волнующийся за судьбу Когане человек.              Когане продержался долго под таким напором. Правда. Он даже продержался больше дня, перед тем как всё же выложить значимую часть подробностей и провизжаться девушке как истеричка о том, как же всё это бьёт по его особо сейчас шаткому сердцу.              Как бы он тоже нежная душа, ясно?! И он имеет право выговориться, «так что, Пидж, заткнись и просто побудь моей жилеткой для нытья, у меня стресс на фоне того, что мы с МакКлейном буквально живём теперь вместе, так что да, заткнись ещё раз».              А Коран — всё ещё везучий старый алтеанец, потому что сразу понял, что от той комнаты на всякий случай стоит держаться подальше во избежание всяческого рода потрясений.                            И то есть те несколько дней жилось действительно более или менее спокойно. Они привыкли к подобному, обжились, именно что жили сейчас и так — ложились спать вместе, ласкались до того, как лечь спать, как и тянулись друг к другу и после. Они просыпались вместе и ласкались снова, стремясь доставить и получить удовольствие. Парни приняли и эту новую часть их быта. Всё было в порядке.              Особо своеобразные проблемы для них начались тогда, когда с утра их обоих встретил стояк.              И не то чтобы, вероятно, здесь не было вины Лэнса за чуть более обильные ласки, чем обычно, вчерашним вечером. Просто голос Кита так мило звучал, и сам он так извивался, выгибался, когда синий паладин вылизывал его ушко, параллельно с этим мяв ягодицы, что МакКлейну было сложно устоять и не продолжить доводить Когане до исступления и дальше.              И не то чтобы здесь не было и вины самого Кита за как раз те его стоны и то, как он сам прижимался, провоцируя, а по окончании оставляя со жгучим желанием.              Кит знал. Да, знал.              Но когда очнулся в объятиях Лэнса нос к носу, широко распахнутые глаза к широко распахнутым глазам, и... стояк к стояку, то не знал он больше ничего. У него в буквальном смысле из-за столь близких объятий полувставший член прижимался к полувставшему члену Лэнса, чувствовалось своим возбуждением чужое возбуждение, и...              И руки МакКлейна всё ещё покоятся на талии Когане, и...              И что? Простите, что?              Кит попробовал шевельнуться, но в итоге издал лишь слишком громкий для той ситуации стон, ведь то трение в паху увеличилось, и по телу прошлась волна наслаждения.              И член требовал ещё.              Кит от испуга прикрыл рот ладонью, а Лэнс стиснул зубы и опустил взгляд вниз. Проблема. Вероятно, это проблема, но…              Но синий паладин шевельнулся ещё раз. Дыхание обоих резко стало тяжелее.              И ещё раз…              И в следующий раз двинулся уже и Кит.              Возбуждение закрывало глаза, и если в начале Когане частью затуманенного сознания осознавал, что «Кит, ты что творишь, ты трёшься членом о член Лэнса, немедленно прекрати», то сейчас мысли были лишь о том, как бы поскорее получить свою разрядку.              Кит и его чёртов затуманенный тестостероном мозг. А мозг Лэнса и подавно.              Синий паладин уже запустил руку в боксеры к красному, который, в свою очередь, и не думал даже сопротивляться. Когда МакКлейн высвободил столь просящий член Когане, Кит прижался лишь сильнее.              Чтобы как можно ближе.              Чтобы как можно жарче.              Чтобы как можно больше Лэнса.              Пожалуйста…              Кит поскуливал.              Ещё пара мгновений, и Лэнс высвобождает и свой член, и когда он прижимает его к Киту, Когане вцепляется зубами в плечо МакКлейна, поскуливая ещё громче. Тонкие пальцы сжимают плечи синего паладина до синяков.              Кит не видит, что происходит — но ему стыдно.              Но Кит ведь чувствует, что происходит — и ему стыдно ещё больше.              Но, чёрт, одновременно с этим Киту и так хорошо, что, когда их члены охватывает рука МакКлейна и затем следуют ритмичные толчки и трение, Когане забывает и про весь стыд к чертям.              Ведь, как и говорил Лэнс, — да, Кит слишком чувствительный, и да, для Кита это ново, и и да — он с Лэнсом.              Это трение усиливалось, становилось более хаотичным, Кит прижимался всё ближе, Лэнс сжимал руку всё сильнее, вместе с этим и томные вздохи на ухо становились всё громче.              Удовольствие нарастало до тех пор, пока МакКлейн резко не прекратил. Для немыслящего сейчас ни о чём адекватном Когане это было почти как ударом, и его разочарование так и засквозило в душе и на лице. Распахнув глаза и оторвавшись от прикуса плеча, парень загнанно взглядывает на Лэнса, потому что что? Что не так? Почему всё остановилось? Это было так хорошо, что не так? Почему ты остановился, Лэнс?              А Лэнс же привставал на постели и, спешно переворачивая Кита на спину, устраивался тому между ног. Красный паладин, пыхтя, просто рассматривал это действие с интересом в попытке понять, что и зачем то делается. И как МакКлейн пристроил своё возбуждение снова к возбуждению Когане и схватил их в кольцо пальцев, нависая, то Кит томно застонал от удовольствия снова и снова закрыл глаза, ведь…              Ведь а вот теперь одеяло слетело.              И Кит, сука, видел всё. До мельчайших подробностей.              Он видел широко расставленные в готовности его ноги, гордо стоящий свой член, напряжённый — МакКлейна, вздымающуюся его грудь, прожигающий возбуждённый взгляд, худощавые руки, сжимающие... Нет, Киту тяжело было представлять ту последнюю картинку. При представлении их членов, прижавшихся друг другу, и руки, обёрнутой вокруг них и дрочившей, в голове всё мутилось, хотя, казалось бы, больше уже мутиться и нечему.              Нет, если бы он открыл глаза, то в тот же момент позорно спустил бы на это зрелище. Нет, ни за что. Так что ему оставалось лишь стонать, выгибаться и тоже тереться, стараться приподниматься, стараться хоть что-то, чтобы помочь и себе, и МакКлейну.              Стало помогать ещё сложнее, когда вторая рука Лэнса опустилась на ягодицу Кита, чуть приподняв к себе за таз и сжав. Парень стал мять её и оглаживать, чем вызывал стоны Когане и отсюда.              Но Кит и сам охотно подставлялся под ту ласку.              Темп ускорялся. Ещё ускорялся. Они были всё на грани.              Возбуждение уже становилось невыносимым, и Кит, почувствовав, как рука Лэнса становится до безумия хаотичной, почувствовав ту сперму, попадающую на его живот, он открыл глаза, и... и как он и думал.              Когане готов был кончить лишь от одного этого зрелища.              Кит потянулся своей рукой вниз, чтобы закончить начатое, и стал додрачивать себе, цепляясь кончиками пальцев и за почти отошедшего уже МакКлейна. Его доводят до пика сочащиеся их члены, поджатый в напряжении живот Лэнса, те поддёрнутые плотно сомкнутые веки, его сморщенное до предела лицо, когда синий паладин достиг оргазма, а после и раскрытый в наслаждении рот.              Лицо Лэнса доводит его всего до сумасшествия.              Потом они смотрели друг на друга. Просто смотрели. Не прикрываясь и не отводя взглядов. Они смотрели, всё ещё не понимая, что только что произошло, всё ещё пребывая в плену той приятной неги.              Однако через пару мгновений глаза Кита резко расширились. Он испугался. Лэнс испугался в ответ уже на это, но это Когане не волнует, потому он немедля скидывает с себя Лэнса, пнув тому ногой вбок и отталкивая руками в грудь.              — Ки... — начал МакКлейн растеряно, он попытался приблизиться, прикоснуться к красному паладину. Он уже осторожно протягивал руку к плечу.              — УХОДИ!!!              Крик Кита выбивает из Лэнса всё, все желания и попытки, оставляя лишь животный испуг. Его прошибло будто током, он замер.              А Кит боялся.              — Уходи, уходи, уходи, уходи, — бормочет Когане, спешно натянув низ и буквально выталкивая МакКлейна из комнаты.              — А, э... я... — Лэнс порывается сказать что-то в ответ, разворачивается, смотрит из-за плеча, вглядывается с беспокойством.              — Уйди, просто уйди!..              Но Кит не даёт ничего.              Выпихнув синего паладина из комнаты, красный стал кидать вещи МакКлейна за дверь, чтобы побыстрее избавиться, чтобы можно было поскорее закрыть, спастись, спрятаться, отгородиться, не взирая ни на какие мольбы, непонимания, растерянности или озадаченности Лэнса.              И как только та дверь закрылась, Кит сползает по стене, медленно пряча лицо в ладонях.              О нет. Они не должны были этого делать.              Нет-нет, нет…              Только не это.              Кит тихо всхлипнул.              Апогей неправильности достигнут. А вот того, что только что было, он никогда не забудет.              И бля, это ужасно. Теперь Кит до жути хочет, чтобы Лэнс ему вставил.              Что бы Лэнс ни захотел, Кит ему это позволит. Плевать на мораль, на правильность. Его сердце и мозг давно уже ему не принадлежали, а после такого — тем более.              Телу плевать на чувства Кита.              Это он понял и сегодня.              Кит всхлипнул от безысходности ещё раз.