Маркитантка

      Грязи позапрошлого дня уже и след простыл, ведь, как известно, на смену дождю всегда приходит засуха. Летний зной, что мучал рыцарей все те месяцы, которые они добирались до родины, вновь настиг их, обхватил и накрыл своим душным одеялом, под которым солнце слепит глаза, а воздух дёргается и волнуется, словно исполняя некий восточный танец. Воздух как будто плавился, как плавится масло или сыр, люди, ровно как их скакуны, были мучимы жаждой и истекали ручьями пота под своей одеждой, предусматривающей защиту от колющих и режущих предметов, но не летний зной. Рыцари чувствовали себя словно в огромной адской печи.       Они периодически посасывали опустевшие кожаные мешочки в надежде, что для них осталась ещё капля воды. Воистину, вода была сейчас так же драгоценна, как кошелёк, набитый ливрами. Тому свидетельствовал утренний эпизод, когда за воду чуть не поубивали друг друга два солдата. В любом случае, некоторая часть рыцарей должна была умереть во время походов, и сегодня это доказали два обезвоженных француза.       Но нашей героине уже нечего было терять. Она отдала всю себя мэтру Морель, его яростному и ненасытному зверю, который привязывает её к надоедливо поскрипывающей кровати, сделав это уже во второй раз этим утром, при первых петухах, сжимая зубами её огрубевшую кожу, заставляя прогибаться под натиском его сильного тела. Девушка-в-латах терпела, ведь ей это было не чуждо. Она терпела побои и применение грубой силы по отношению к себе с того момента, как её мать поняла, что пора начать воспитывать свою дочь. Тем более, что подле кнута её ждал пряник — Готье сохранит её истинное лицо от непрошенных взглядов и даже будет приносить еду, если та будет покорна. Девушка согласилась на эти условия, едва смогла восстановить дыхание. Личность её была проста, но вместе с тем лишённая эмоций, совмещающей это со способностью низводить в ничто всё, что когда-либо происходило с девушкой. Однако то единственное, что поддерживало в ней жизнь, лишенную счастья и душевных переживаний, был страх перед смертью, — всемогущей старухой в чёрном балахоне, порванном и источенным молью, крысами и могильными червями. Именно её ледяное прикосновение могло заставить девушку трепетать.       Небольшого кусочка хлеба, любезно предоставленного мэтром едва хватало, чтобы утолить голод, но сильнее всего изнуряла жажда. Во время похода в самое пекло последнее ощутилось особенно остро. В горле пересохло, его стенки слипались, мешая пробиться воздуху. Девушка выдыхала с хрипом и иногда кашляла, сгибаясь.       Благо, поравнявшийся с ней Готье протянул ей свою ещё чудом не пустую фляжку. Глоток воды для девушки был сродни глотку воздуха после домогательств мэтра Морель.        — Клянусь Христом, нашим спасителем, ещё утром была освежающая прохлада, как в раю, — пробубнил он. — А сейчас меня точно отправили в ад. Я чувствую, как растекаюсь по седлу. Сдается мне, к вечеру я буду не в подобающей мне форме.       Девушка молча кивнула, соглашаясь со словами рыцаря. Тогда Готье наклонился в её сторону и прошипел:        — Твоё счастье.       Ближе к вечеру процессия остановилась близ величественного замка, устроившегося на холме, словно кошка, что чувствует себя в безопасности лишь находясь выше всех, окружив себя тонкими высокими елями. Морель смотрел на него во все глаза, едва успевая ловить налетевших на его покрытое испариной лицо, обрамленное темными волосами, прилипшими к чуть выпуклым щекам комаров, назойливо зужжащих в уши. Без всяких сомнений, то была крепость Пьерфон, основателем которой был никто иной, как сеньор Пьерфон из Кьерзи. Также это прекрасное здание являлось когда-то владением герцога Людовика Орлеанского, ярого противника Бургундии и единственного члена своей королевской семьи, который понимал дипломатическую латынь. От чего-то вспоминается история, как на свадьбе фрейлины королевы разыгрывался маскарад, король и несколько придворных, облаченные в пропитанные смолами костюмы дикарей, танцевали в бальном зале, пугая дам. В это время в помещение вошёл пьяный герцог Орлеанский, забывший о запрете зажигать факелы. Искра от его факела подожгла костюмы дикарей, из которых погибли все кроме короля, которого спасла молодая герцогиня Беррийская, накинувшая на него свои юбки.       Современный стих описывал его как «грустный, даже печальный, хотя и красивый, он кажется слишком меланхоличным для того, чьё сердце так же непроницаемо как сталь». Высокая цена жизни при дворе, повышение налогов, жадность Людовика, а также возможная связь с королевой, сделала его крайне непопулярным. Смерть Филиппа Смелого в 1404-м году укрепила его позиции, но ссора с его сыном Жаном Бесстрашным привела Францию к бездне гражданской войны. Итак, 23-го ноября 1407-го года герцог Бургундский организовал убийство герцога Орлеанского на Старой Храмовой улице в Париже, неподалёку от особняка королевы Барбетт. Людовика стянули с мула, он предполагая, что имеет дело с грабителями, закричал: «Не смейте! Я герцог Орлеанский!», однако, убийцы не остановились, ему отрезали правую руку, для того чтобы он не мог вызвать дьявола, отрубили часть головы и бросили изрубленное тело на мостовой, засим убийцы скрылись, пытаясь поджогом замести следы.       Тело герцога отнесли в близлежащую церковь Блан-Манто, а 25-го ноября в пятницу Людовика Орлеанского похоронили в родовой усыпальнице в Селестинском монастыре. Говорят, что за гробом шел Жан Бесстрашный, обливаясь горькими слезами.       Привлекательный, образованный и любящий искусство Людовик тратил огромные деньги на реконструкцию замков, декоративные работы, внешнюю помпу своего двора. Он начал перестраивать старую крепость Пьерфон, планируя сделать новый замок своей резиденцией, благо, Париж недалеко. Именно благодаря герцогу крепость приобрела черты грозного, но вместе с тем прекрасного и необычного в своём роде замка. Пьерфон пережил не одну реконструкцию, но та крепость, что предстала перед французскими рыцарями ещё не была тронута руками ни кардинала Ришелье, ни Наполеона III, ни Виоле ле Дюка, от рук которого претерпели не лучшие изменения лучшие творения зодчества ушедших веков, как, например, собор Парижской Богоматери.       Как известно, Наполеон III был любителем романтизма, однако замок, в котором останутся на ночь наши герои выглядел менее гротескным, простым и служил более крепостью, чем домом для короля. Однако мы возьмем на себя ответственность представить его перед вами и героями таким, каким хотел его видеть первый президент Французской республики.       Несмотря на 80–100 метровое возвышение над окружающим долинами, территория Пьерфона ниже плато, с которым она связана лишь узкой полосой земли. Специфика подобного расположения объясняется изначально оборонительным характером замка. Защитную функцию также выполняли: глубокий ров и подъемный мост, отделяющие сооружение от окружающей территории. Наружные стены замка описывают неправильный прямоугольник, одна из сторон которого выдвинута наружу. По периметру наружных стен расположено восемь башен, высотой чуть меньше сорока метров. Четыре угловые — цилиндрической формы, три из четырех центральных — полукруглые. Одна из башен, размещенная в месте поворота стены, содержит на первом этаже часовню. Все башни имеют посвящения. Три первые — связаны с античными героями — Цезарем, Гектором, и Александром Македонским, три следующие — с героями средневековья — главой первого крестового похода Готфридом Бульонским, королем Артуром и Карлом Великим, три последние — с Иисусом Навиным, Иудой Маккавеем и Давидом. За исключением Давида, все башни имеют ниши с фигурами своих символических героев. Из всех скульптур, оригинальными, по времени своего создания, являются лишь две. В центре юго-восточной стороны, рядом с башней, посвященной Цезарю, располагается главный вход. За исключением одной прямоугольной башни, внешний вид замка весьма близок к изначальному.       Рыцари прошли через главный вход, преодолев лежащий подъемный мост. С правой стороны от входа, на внутренней стороне башни Цезаря, размещался донжон владельца замка. Донжон Пьерфона был включен в общую оборонительную систему замка, что делало его положение менее надежным, по сравнению с изолированным положением.       Оказавшись во Дворе Чести, рыцари долгое время ждали главнокомандующего, рассматривая готические красоты окружившей их крепости и статую герцога Орлеанского, восседавшего на своём жеребце у входа. Девушка любовалась изящными скульптурными изображениями химер и гаргулий, залитыми солнечным светом. Здесь же рядом находился вход в замковые подземелья, откуда тайный ход ведет в богато украшенные покои императора Наполеона и его жены.       Часть французских войск разместилась в комнатах, другая же часть — в Церемониальном зале, все остальные — во внутреннем дворе, наедине со статуями герцога и чудовищ. Именно девушке-в-латах посчастливилось тем, что она оказалась в зале, но не повезло с тем, что постоянно ошивающийся рядом мэтр Морель всё так же был с ней.       Зал представлял из себя продолговатое помещение, которое некоторые окрестили как «зал девяти достойных дам». В южной стороне, под глубоким сводом возвышался карниз с маленькими колоннами, откуда можно без вмешательств наблюдать за церемонией, а под ним французский герб. Герб — коронованный одноглавый золотой орел на синем фоне щита, поддерживаемого двумя Архангелами. Это — интерпретация герба правящей династии Бурбонов.       Продольная стена зала, обшитая деревянными панелями, имеет напряженный ритм. Его создают вертикали, увенчанные щитами с гербами, по-видимому, личного плана. Система трех стрельчатых арок у входа была следующей: центральная — высокая, боковые — значительно ниже. Дуги арок — архивольты — в цветочном узорочье и линеарных обводах. Тимпаны арок заполнены резными витражами, подчиненными «органному» ритму. В сопряжениях арок — сени в виде средневековых башен. Под ними рыцари — чемпионы — на колонных пьедесталах. Чемпионами были ревностные защитники Прекрасной Дамы.       Когда поборник справедливости находил персону, достойную стать его Дамой, он должен был дать клятву и соединить свой меч и ее доброе имя. Клятва чемпиона такова: «Моя прелестнейшая леди, я лишен Дамы, за которую я мог бы сражаться. Было бы великой честью для меня и моего владения, если бы я мог биться под Вашим покровительством — быть Вашим чемпионом в грядущем Военном Деле. Я буду делать всё возможное, чтобы доказать силой своего оружия собравшимся здесь дворянам Ваше величие, красоту и изящество». Если Дама принимала предложение о покровительстве, то она даровала своему рыцарю благословение. Чемпион надевал на себя знак покровительства (лоскут ткани или украшение, принадлежащие даме), показывая этим, что дерется за неё и что сделает всё, чтобы защитить честь Дамы своего сердца на поле брани.       Вход в зал охраняла вырезанная из дерева статуя льва, сидевшая на устое между двумя дверями, обратил свой взор к аванзалу.       Девушка имела возможность осмотреть крепость, — нельзя описать, как мы завидуем ей — тем не менее, стараясь не привлекать внимания. Осторожно обходя рыцарей, приблизилась она по скрипящему полу к северному концу зала, к камину, над которым возвышались статуи девяти женщин, олицетворяющих собой античных богинь. Тем не менее, центральная женская фигура имела портретное сходство с императрицей Евгенией, спутницей Наполеона, что когда-то была законодательницей мод для всей Европы. Во время отсутствия своего супруга она фактически исполняла обязанности регента.       Ревностная католичка, придерживалась ультрамонтанских убеждений, она не одобряла Рисорджименто и ослабления папской власти. Полагают, что именно эта особа повлияла на решение мужа ввязаться в мексиканскую авантюру. При этом личная жизнь Евгении и Наполеона, как ни странно, складывалась довольно неудачно.       Стены самого зала, имеющего внушительные размеры и высокий выпуклый потолок, отделаны деревянными панелями. Размещенные с двух сторон статуи предназначались для усиления ассоциаций с временами средневекового рыцарства. Образы девяти «достойных женщин» в конце зала выглядят аналогами «достойных мужчин», статуи которых размещены в нишах башен крепости.       На плечо девушки упала тяжелая рука, и живые латы невольно вздрогнули.        — Что ты делаешь? — раздалось над ухом девушки знакомое ей шипение.       Та молча покачала головой.        — Не уходи от меня далеко, — шелестел юноша, пристраиваясь сзади и крепче сжал железо на её плече. — Я чувствую, веет райской прохладой. Эта ночь будет полна блаженства.       И мэтр Морье, как бы невзначай потерся бедром о её бёдра.        — Я думал, что умру в сражении при Форново, слышишь? Я думал, я сдохну, как скотина, как недающая молоко корова, как дряхлый козел, как курица, которую забьют перед праздником. Но затем пришла ты. Ты — сам ангел, что протянул мне руку, уводя от ворот рая, к жизни, к запахам гнили, пота и грязи. К вину, к еде, к плотским утехам… Ты подобна Джованни Боккаччо, позволила мне познать жизнь на пороге смерти. Я не позволю тебе уйти. Пока повсюду чума, только мы с тобой будем жить всласть. Поверь мне.        — Я не бегу от Вас, достопочтенный мэтр, — едва слышно проговорила девушка. — Даже если бы было, куда. Но Париж так полон, как велик, и каждая его конура давно занята. Мне некуда забиться, кроме как у Ваших ног.       Готье не сказал ни слова, но одобрительно ухмыльнулся этим словам. Подойдя к камину, возле которого стоял с девушкой, он изучил его, а затем произнёс басовито:        — До захода солнца я, друзья мои, иду за хворостом. Кто осмелится отправиться со мной в лес, кишащий голодными тварями?       Рассказывавшие друг другу французские фаблио солдаты тотчас подскочили со своих мест, слыша зычный голос более сильной личности. Но, осознав смысл сказанного, что дорога им лежит прямиком в логово хищных зверей, в темный лес, где не спасет их ни дьявол, ни бог, многие начали колебаться.       Однако юноша не растерялся, ведь такое было ему чуждо.       — Так что, друзья, замёрзнем здесь насмерть? Готовы ли вы предстать перед Его ликом, осилив тяготы войны, но встретив свою смерть в заледенелом замке?       Солдаты сгруппировались в стороне от Готье, рьяно обсуждая свои мысли по поводу вечернего похода.        — От чего же маркитанты не сходят за дровами?       То была дельная мысль. В конце-концов, не за помощь и определенную заботу платят им? Однако для Готье представлялось невозможным позволить оспорить ход своих мыслей и подорвать авторитет.        — Нет! — решительно каркнул он. — Мы идём в лес, пока маркитанты обустроят наши вещи.       На том и порешили. Мэтр Морель лично избрал тех, кто пойдёт с ним на вечернюю прогулку. Перед тем, как уйти Готье всучил в руки девушки старую и довольно потрепанную книгу.        — Я смотрю, тебе нравится зодчество. Но знаешь ли ты, что необходимо шагать в ногу с обществом, с новизной? — совсем низко наклонившись к её шлему, говорил юноша, в то же время косясь в сторону удаляющейся группы людей. — Бумага лучше камня. И полезнее, и интереснее, и понятнее. Когда-нибудь я познакомлю тебя со всеми своими любимыми авторами.       После чего Готье благополучно удалился, оставив девушку наедине в зале с книгой. Сверху доносился гул тех, кто всё ещё обустраивался в комнатах, одна из которых будет принадлежать Евгении.       То был сборник новелл вышеупомянутого Джованни Боккаччо — «Декамерон». Узнав одну из своих любимых книг детства, девушка засунула её в свой скромный скарб. Обычно эта девица была человеком крайне спокойного типа, нерасторопной и больше думающей, чем делающей. Но сегодня она была неестественно для себя бодра, горя желанием обойти замок со всех углов, рассмотреть каждую соринку, трещину и паутину на потолках. Ещё бы — не каждому посчастливится побывать в замке, вдохновившего самого Уолта Диснея, тем более, заход солнца, что скроет свои красные угасающие лучи, не позволив разглядеть хоть что-то без огня не заставит себя ждать.       Итак, наша героиня, ведомая любопытством и любовью к искусству направилась вглубь замка. Портал, через который она проходила, благодаря художественному обрамлению, превращается в дверь, ведущую на лестницу башни, что примыкает к залу с наружного периметра замка.       Портал трехчастен. Деление задается с помощью вертикалей, увенчанных башнями. Очень похоже по рисовке, что здесь Башня — средневековый символ, обозначающий Божье слово, что обещает своим приверженцам защиту и пристанище. В подтверждение тому рыцарские щиты справа и слева от входа прорывается языками пламени в знак ревностного служения Богу.       В центральном пролете портала на двух параболических арках возносится ввысь щит с гербом: одноглавым коронованным орлом. То был герб правящего дома, устраиваемая для которого резиденция выполняет особое назначение: дать возможность рыцарскими идеалами жить.       Не можем не заметить, как восхитительно прорисован изгиб лестницы на трехчастной гряде консолей, что воспроизводят балконный консольный ряд.       Из всех прекраснейших достопримечательностей, что облюбовала наша героиня хочется выделить такое как зал героинь, где императрица и ее придворные дамы изображены в виде героинь древности. Некоторым людям удалось разобрать надписи и различить Семирамиду, Пентеселею, Ипполиту и Пенелопу. Хочется так же упомянуть Шахматную фигуру, названную «лилией Бурбонов», — то символ времени препровождения рыцарской аристократии.       Проходя галерею внутреннего двора, одна сторона которого была отделана античными колоннами, а на потолке из арок сверху вниз средневековые воины смотрели на проходящую под ними, девушка останавливалась почти у каждой колонны, трогала её, трепеща, словно лаская дикого зверя. Пальцы, скользя по каменной поверхности, сметали пыль, белую, как снег.       Когда девушка вернулась, в рыцарской гостиной и церемонном зале уже были растоплены камины. Просторные залы с глубокими потолками наполнились запахом горящей древесины и успокаивающим треском. Ярко-оранжевое свечение осветило усевшихся в кругу солдат, что ещё днём изнывали от жары, а сейчас тянулись к огню, всемогущему пламени — тому, кто может согреть своим дыханием, но его прикосновения заставят вас страдать.       Девушка, смотря на камин, думала о том, что неплохо было бы усесться подле него и раскрыть любимую книгу. Но невозможность читать сквозь отверстия в шлеме заставили её стоять в стороне и глубоко вдыхать. Сквозь эти маленькие отверстия она видела приближающуюся к ней широкоплечую фигуру.        — Я чувствую себя Атлантом, что десять веков держал на своих плечах небосвод, — проскрипел Готье, стремительно приблизившись. Он остановился настолько близко, что девушка могла посчитать все веточки и листья, застрявшие в его шевилюре. — Ты, кажется, не очень довольна моим подарком?        — То лучшая книга моей жизни, мэтр Морель, и я благодарю Вас за то, что Вы дали её мне, — проговорила девушка. — Не понимаю, чем Вы так огорчены.        — Чем я огорчён?! — воскликнул юноша, притянув за толстую ткань латы к себе. — Кому, как ни тебе не знать!       Заметив, что все обернулись в их сторону, Готье заметно понизили голос и сощурил глаза, которые в свете огня превратились в чёрные щёлки.        — Что ты вообще знаешь о жизни благородного рыцаря, чемпиона, слуги бога и короля?       Девушка молча покачала головой. Подошедший рыцарь уронил руку на плечо Готье. Юноша взвился, как ужаленный, но, обернувшись, резко остыл.        — Сколько ещё своих собратьев Вы отправите на тот свет, монсеньёр Готье? — проговорил подошедший мужчина, лицо которого было от ушей до подбородка, затронув щёки, затянуто густой щетиной.        — Клянусь Аидом, не тебе это решать.       Мужчина поиграл желваками, явно не удовлетворённый таким ответом, но руку убрал. Его тёмный взор упёрся в ходячие латы.        — А что же Вы, монсеньёр, в закрытом шлеме в помещении? Да ещё и в церемониальном зале!       Девушка почувствовала, как забилось в груди сердце, когда она всматривалась в глаза, пытавшиеся разглядеть её.       Мужчина начал приближаться, но мэтр Морель решительно преградил ему путь.        — Монсеньёр Ришар не желает показывать своё лицо, — сказал Готье. — Он слишком уродлив, чтобы позволить себе снять шлем.        — А разве есть среди нас воплощения аполлоновской красоты? — рассмеялся мужчина.       И он, как упрямый козёл, начал таранить себе путь к латам, пока те стояли столбом.        — Его лик противен и человеку, и богу, — не унимался Готье. — Настолько он уродлив.        — Ни один выродец не превзойдет убожества звонаря из Собора Парижской Богоматери. — фыркнул тот, но от чего-то ослабил натиск. — Коли тот своим богопротивным видом не смог вогнать меня в могилу, то монсеньёр Ришар так точно не вгонит.        — Возможно, благородный мэтр Фурнье и не имеет страха перед ликом демона и ему подобных, но Ваши друзья точно не скажут Вам спасибо, узнав, какое чудовище будет спать рядом с ними.       Мэтр Фурнье в упор посмотрел на Готье, а затем, поколебавшись, развернулся, бросив пред тем:        — Но я-то знаю об этом, мэтр Морель.       Смотря вслед удаляющемуся мужчине, победоносно сверкая глазами и вдыхая полной грудью, Готье с ребяческой радостью в глазах развернулся к девушке, едва стоящей на ногах.        — Итак, продолжим обслуживать друг друга.