Бездна, в которую прыгают двое

      Изуку кажется, что он сходит сума. Вполне разумное предположение, учитывая его грешную душу и уже давно расшатанную психику. Он вновь не сдерживает этот глупый звук, похожий на визг, рвущийся из глотки уже в который раз, переступает через разбитый горшок и обиженно бурчит. Не пристало Главе Бездны так тоненько пищать.       Он опускает взгляд под ноги, смотря на бессовестные синие цветы.       Только что эти безобидные фиалки чуть его не убили, упав этажа этак с восьмого. Уже в пятый раз, пятый день подряд. Мидория даже едва заметно морщится, смотря на уже хорошо знакомую светлую макушку не слишком ловкого преследователя, вновь спотыкающегося о бордюр и явно ждущего очередной, уже пятой, встречи. Изуку знает, что если не подойдёт сейчас, то потом чуть не свалится в услужливо открытый люк, попадёт под холодную струю воды или окажется сбитым неуклюжим велосипедистом.       Изуку старается скрыть, как же обречённо идёт к «знакомому незнакомцу», смотрит на него свысока и даже всем своим видом почти не вопрошает: «Что за бездарное шоу тут развели?» — Как тебя зовут? — Изуку улыбается ему, протягивая руку и нарушая замкнутый круг этих пяти почти одинаковых дней, надеясь, что не только он не ожидал от себя такой странности.       Парень наивно хватается за неё и лишь через мгновение ощущает, как сильно ошибся с этим, терпя одну за другой вспышку боли в кисти. Попался. — Прошу, прекратите так сжимать мою руку. — И отпустить моего дорогого преследователя?       Незнакомец отводит взгляд, пытаясь скрыться от натянутой жуткой улыбки, адресованной ему с самыми тёплыми пожеланиями сдохнуть и крайне пылкими проклятиями, слышимыми в едком шипении, издаваемом то ли тенью Мидории, то ли им самим, сузившим глаза до такой степени, что в отражении вместо глазниц мерещутся прикрытые кровавые провалы. Он лишь не двигается с места, тая надежду, что при свидетелях его не убьют. — Ну так объясните, что не так? Не понимаю, где провинился.       Парень, сначала нерешительный, заметив, как Мидория мешкает, смотря в одну точку, с вызовом таращится в обычные зелёные глаза. Они словно принадлежат самому безобидному простаку в мире. Грозный противник вдруг кажется ему почти беззащитной жертвой. Но вновь заглядывая в зелёные омуты, парень теряется: на него смотрит что-то страшное, проникающее в самое нутро своим холодом, адресованное именно ему, сейчас скрытое от остального мира. Погода будто вторит обстоятельствам: сгущаются тучи, а пейзаж приобретает всё новые краски. Он вновь жалеет, что вообще влез в эту аферу, когда Глава Бездны, явно заинтересованно, совершенно не меняя простого выражения лица (словно это лишь маска), нежно проводит по чувствительной коже у уха. Мурашки пробегают по телу с ужасом, заменившим кровь, когда парень понимает, что обе руки Мидории крепко сжимают его почти онемевшую конечность.       Изуку отступает, внимательно смотря в соседнюю витрину, переводит взгляд на своего нового «друга» и улыбается, немного грустно и очень тоскливо, а потом ещё и хлопает по груди. Что-то решив, нежно обнимает ошарашенного парня и внезапно гадко, страшно хрипит в самое ухо: «Тебе чертовски повезло, сучёныш. До завтра».       Мидория ещё раз смотрит на злобную отражающуюся рожу и тяжело вздыхает: невольный зритель понял, что его заметили. — Катсу-чан, — сладко тянет Мидория, махая рукой, почему-то внутри сжимаясь от плохого предчувствия. И не зря. Парень начинает движение к нему, жестом приказав оставаться на месте. Теперь, попытайся омега тихо уйти, пришлось бы убегать, а это уже выглядит подозрительно. Неудачливый преследователь бросает взгляд на блондина, убегая. И сам не понимает, кто из этой парочки пугает его больше.       Быстрые рваные шаги кажутся Мидории слишком быстрыми, когда тот срывается с места, в мгновение преодолевает метров сто-двести, и слишком медленными, когда расстояние между ними становится небезопасно ничтожным. Последние пару шагов альфа, кажется, не дышит, как и сам Изуку.       Его хватают за руку. Резкий выпад кажется омеге больше глупым и неловким, чем страшным. Он видит смесь смущения и растерянности на лице старого знакомого и тоже поддаётся этим чувствам. — Хаха, со стороны, наверное, мы похожи на парочку, — Мидория смеётся, но ему совсем не смешно. Их встреча напрягает, а то, как внезапно раскалился воздух, стоило между ними остаться паре метров — совершенно ненормально.       Катсуки сильнее сжимает ледяную ладонь, будто сам хочет убежать, даже взглядом ищет пути отступления. И Мидория поддаётся этой странной неловкой атмосфере, пока не замечает, что прохожие на них оглядываются. — Бакугоу, на нас смотрят.       Кажется, это подействовало и на альфу, так как он, дёрнувшись, оторвался от созерцания тёмных зелёных глаз напротив и потянул Мидорию в неизвестном направлении. — Катсуки, куда мы? — Ко мне.       И действительно, уже через несколько минут они стояли перед дверью, где Бакугоу пытался достать ключи и открыть дверь. Всё бы ничего, но почему-то ритуал проводился одной рукой. — Просто отпусти меня наконец, — Мидории совсем не нравилась та женщина, уставившаяся на них и явно пытающаяся запомнить лицо омеги. Ну конечно, будет что рассказать подругам и самой миссис Бакугоу. — Уже вижу: а ваш сынок к себе омег водит, пока вы усердно работаете! Представляете, средь бела дня! — Что? Изуку кивает в сторону женщины, тут же отвернувшейся, стоило Катсуки заметить её. — Как неприлично. А когда я смотрел на неё, она не думала отвернуться.       Катсуки смотрит на складку меж бровей омеги, на предельно недовольное лицо и усмехается, чувствуя, как дрожит его рука. — Завайливайся, — Бакугоу тянет Мидорию за руку и слегка пихает в бок, наконец отпуская.       Только далеко омега не ушёл. Было как-то неловко. Он так давно не был в этом доме, а когда все детские воспоминания разом навалились на него, глупая улыбка так и лезла на лицо. Чтобы как-то скрыть это наитупейшее выражение лица, Изуку поспешил отвернуться, вновь же наткнувшись взглядом на всё ту же женщину. — Ну вы только посмотрите, — парень ткнул в окошко пальцем, представляя, что придавливает голову этой женщине. Картинка, подброшенная воображением, была такой реалистичной, что он даже отскочил. — Не обращай внимания, — Катсуки даже махнул рукой, проходя вглубь дома. — И как она поймёт, что ты омега с такого расстояния?       Просторная гостиная встретила резким цитрусовым запахом, развёрнутой вазой с фруктами, парой мандаринов на диване и на полу и огромной кучей тряпья посреди комнаты. Мидория даже прыснул в кулак, когда Бакугоу, раздражённо цыкнув, поднял вышеупомянутую кучу. — Наверх, направо, прямо, вторая дверь.       И без того неразговорчивый Бакугоу сейчас был даже более молчаливым, чем обычно. Наполнителей в виде ругательств не было, словно пол словарного запаса этого парня корова языком слизала.       Найдя нужную дверь, Изуку действительно «завалился», споткнувшись о собственную ногу. В нос ударил знакомый запах, которому омега никак не мог дать названия. — Что там? — донеслось снизу. — Ничего! — Если ты что-то сломал — я тебя порву!       Мидории эта двусмысленность весёлой не показалась. И хорошо, что он ничего не сломал: оба варианта ему не нравились. Обнаружив кровать неплохим пристанищем, Мидория плюхнулся на неё. — Порву? — не выходило из головы.       Мидория пересел на пол, сидел, пока в голову не пришла мысль, что это странный выбор и он показывает, что в его голове какие-то не те мысли. Он вернулся на кровать, потом вновь возвращался на пол, потом вернулся на кровать и понял, что в голове какая-то каша. Злясь на самого себя, встал. И ждал. Эта идея казалась ему всё более паршивой. — Чё встал посреди прохода? — Бакугоу, сжимая в руках полотенце, непонимающе смотрит на застывшего омегу. — Как-то не решился сесть.       Бровь на лице хозяина комнаты плывёт вверх и Мидория представляет, как она не останавливается, а плывёт к самому потолку. Зрелище было бы ужасающее. — Э, прекрати, — вся поза Катсуки говорит, что ему некомфортно, а слегка порозовевшие скулы — что он смущается. — Что? — Смотреть на меня и улыбаться как придурок.       Это странное настроение собеседника немного расслабляет омегу, и он комфортно устраивается на кровати. Матрас зашелестел. Там, в углу у изголовья, было что-то спрятано. Не то чтобы Изуку хотел знать какой-то грязный секрет Катсуки или обнаружить что-то странное в его кровати, но рука сама потянулась к расщелине, пока Мидория неотрывно следил за невнимательным альфой. Конфеты? — Как мило, — хмыкает парень, рассматривая находку и застывшего блондина. — Положи. На. Место.       Изуку весело улыбается, возвращая нычку на место под внимательным и слишком строгим взглядом. Бакуго тяжело вздыхает и, кажется, уходит глубоко в себя. — Эй, прости, не знал, что это такая тайна. Я никому не скажу.       Катсуки вздрагивает, словно его оторвали от не слишком приятных мыслей. Он бросает в парня полотенце, всматриваясь в зелёные бесстыжие глаза и пляшущих в них чертей. — Вытрись, а то как мокрая собака.       И правда. Мидория замечает, что на улице идёт дождь, а сам он промок. — Не думал, что когда-нибудь в моём окружении будет кто-то такой. Мидория удивлённо вздёрнул бровь: — Такой? Омега? Ну да, они тебя не любят.       Бакугоу выглядел, мягко говоря, не очень, но Мидория, почувствовав себя уверенно перед тем, кого долгое время боялся до зубной дрожи, не мог остановиться. Подперев спиной шкаф, Катсуки выглядел до безобразия плохо, а когда ещё и медленно сполз на пол… — Кто виноват, что ты стал таким?       Бакуго больно от мысли, что это он виноват в однозначно неправильном выборе, казалось бы, совсем безобидного мальчишки. И действительно. Чего ещё стоило ожидать от такого гиперактивного создания, когда стать героем не получилось? Это он, Катсуки, своими мерзкими руками создал монстра из того, кто олицетворял всё самое безобидное в мире…       Хреново и от того, что даже без метки соулмейта, после того, как его, фактически, отвергли, он так унизительно беспокоится.       Сейчас и не скажешь, что парень напротив гиперактивен, особенно это видно в принятой им позе: ленивой и расслабленной. — Жизнь жестока, — Мидория сдерживает рвущийся смешок. Решение вести себя спокойно пришло само и соблазнило своей простотой и изящностью. — Даже догадываюсь, когда ты узнал об этом… Радуйся, ты был прав, мне никогда не стать героем. — Откуда у тебя эти способности? Ты же поступил в ЮЭЙ… — Тебе правда интересно? — удивился Мидория. — Ну… Всё началось, когда я понял, что ты был чертовски прав, называя меня бесполезным. Знаешь, людям без квирка в нашем мире не выжить, — парень криво усмехнулся. — Меня даже официантом брать не хотели, хотя, казалось бы, при чём тут квирк? Ты то об этом точно не знаешь… Откуда тебе знать, у тебя было всё, о чём я мечтал… — И ты стал злодеем ради способности? Это так глупо, ты ведь хотел стать героем! — И стал… В каком-то роде…       Заметив недоумение на лице Катсуки, Изуку продолжил: — Не все дети могут поступить в престижную школу, где их научат использовать способность, не у всех есть те же родители… Я даю им шанс не сойти с ума наедине со своей причудой. Не более. Вы все, люди, получившие крепкий фундамент от рождения, привыкли тыкать пальцем и кричать «Злодей» или «Неудачник», а ведь даже не осознаёте, что столько раз услышав подобное, начинаешь в это верить…       Мидория замолчал, давая слово Бакугоу, но тот, видимо, не нашёлся ответом, всё ещё молча рассматривая свои руки. — Вы сами ваяете злодеев, своими собственными руками… Смешно, вы называете Бездну организацией злодеев, но я ведь всего лишь открыл школу, — Изуку заметил, что Катсуки решился что-то сказать, поэтому поспешил продолжить, не давая ему вставить слово. Он уже давал шанс высказаться. — Именно школу. У меня даже официально оформленные документы есть, только кого это волнует?       Парень посмотрел на скрючившееся тело у шкафа, напоминающее ему очередную жертву. — Встань, выглядишь так, словно я тебя резать собрался, — он хмыкнул, отворачиваясь, — Глупо искать виноватых, особенно сейчас, Катсу-чан…       Если бы кто-то хоть раз в жизни сказал Катсуки, что он будет искать злодею оправдания…       Сидящий перед ним Мидория — совсем не волшебный омега, воздушный и улыбчивый, даже не таинственно-серьёзный. Он просто измученный парень с осунувшимся лицом, бледной кожей и опухшими синяками под глазами, скрытыми какой-то там косметикой, в которой альфа совсем не разбирался.       Но было кое-то неизменное: закипающая в Катсуки ярость. — Да ты просто нихера не понимаешь! — вдруг вскрикнул он, сильно пугая этой внезапной сменой настроения и громкостью.       Мидория подскачл на месте, теряясь в пространстве на долю секунды. — Сидишь там у себя, по подвалам бегаешь, по подворотням. Нихрена никому донести не пытаешься. Я думаю, проблема была не в том, что не было причуды, а в том, что ты сам был хлюпиком и ничего не стоил! — Ты охренел?! Вообще-то сегодня вечер твоих терзаний! Чего это меня вдруг сделали виноватым?! — Чё? — уже спокойнее спросил Катсуки, смотря на поражённого своей честности Мидорию.       Небольшой, уже тысячи раз побитый, будильник отсчитывал секунды, нарушая гробовую тишину. Мидория усердно смотрел куда-то в угол, злобно морщился от своей болтливости и игнорировал такой же внимательный взгляд Бакуго. — Я ненавижу тебя, Бакуго, — неожиданно, слишком внезапно и хрипло прошептал Изуку, но попадая этой очевидной правдой в самое сердце.       То, что Катсуки так давно и так отчаянно пытался уничтожить в себе, закопать и никогда не вспоминать, потому что не было большего позора — как ему казалось-, чем глупая омега. Он часто смотрел на бесполезного Деку и думал о словах родителей, что в паре партнёры всегда равны по силе, поэтому Катсуки достанется, конечно, лучший омега. Отца это, если честно, очень пугало, потому что к ещё одному Катсуки они не готовы и никогда не будут.       Что было хуже всего, альфа перестал улавливать суть рассказа о детской зависти и печалях омеги, конечно, очень переживая за душевное здоровье своего цветочка, который, наверное, ядовит, но он в напряжении ожидал, когда тот, наконец, скажет что-то о их связи, о том, что знает о ней. Хотя бы догадывается, что от Катсуки не убежать и лучше бы смириться… Потому что сам Катсуки впервые с чем-то смирился. Как оказалось, очень классным в перспективе…       Но кое-чего в Катсуки было даже больше, чем злобы и гордыни… Невероятного, нездорового упорства. И, в совокупности с остальными чертами его характера, идея просто добиться Мидории казалась ему разумной, выполнимой и вообще прекрасной. — И, если честно, в прошлую нашу встречу мои причуды вышли из-под контроля, чуть не сожрав меня заживо. Поэтому даже не думай, что я их не заслужил, каждый гребаный день борясь за жизнь, терпя ночные кошмары, отчаянно пытаясь сохранить рассудок.       Если речь о том, какими несчастными бывают дети, что Бездна для них делает, что сам Мидория, да, стал ужасным человеком и должен бы понести наказание, не сильно беспокоили Бакугоу хотя бы тем, что чужие дети его не интересовали, а мысли о наказании омега разбавил решительным «но это же во благо!», то информацию о том, что терпит ради своих причуд и теперь уже окончательно гадких чужих детей, Катсуки её мог пропустить мимо ушей. — Ты тупой?! Ради чьих-то там неблагодарных чужих детей ты убиваешь?! — В оправдание скажу, что все они были не лучшими людьми… — Я не об этом. А что получаешь лично ты от своих «рейдов», кроме боли и лишнего повода посадить тебя в тюрьму?       Изуку недоверчиво посмотрел на собеседника. — Я совсем сошёл с ума? — предугадывая очевидный вопрос, он поспешил добавить, — С каких пор тебя вообще волную Я? Вообще что-то, кроме тебя?