Море в её глазах

У Скалли в глазах по-прежнему плескалось море. Синее и глубокое. Полное тайн и внутренней силы. Она по-прежнему была способна разбудить во мне шторм и все ураганы мира, но мне хотелось лишь украдкой любоваться ею. Когда она стояла у окна, уставшая, хрупкая, и на её лицо падал тусклый свет с улицы, я видел на нём отпечаток прожитых лет и легкой грусти, но это ничего не меняло. Лишь делало её красоту более выразительной, более утонченной. И более желанной для меня. А я, как и прежде, был отчаянно в неё влюблён. Сегодня она спросила у меня, не кажется ли она мне старой. Спросила открыто, с легкостью и даже некой иронией во взгляде, но я понял, что мой ответ важен для неё, и сказал правду. Я видел её такой же, какой она была в юности, когда мы начали работать вместе, учась доверять друг другу. Её красота открывалась мне постепенно, с каждым новым испытанием становясь всё ярче и пленительнее. Я вдруг вспомнил, как увидел её в первый раз, когда она зашла в мой кабинет. Тогда она показалась мне лишь привлекательной, не более. Море в её глазах было спокойным и даже холодным. И я пытался разглядеть в нём скрытую угрозу, не интересуясь подводными камнями, что со временем стало так интересно изучать. Но когда я узнал её лучше, она показала мне столько его всевозможных цветов и оттенков, что я, признаться, растерялся, задумываясь над тем, хватит ли мне жизни, чтобы понять её окончательно. Разгадать. Заинтересовать. Удивить. Но не изменить. Потому что она нравилась мне именно такой, какой была, когда мы встретились. Умной. Строгой. Волевой. Смелой. Честной. Временами даже резкой, когда пыталась образумить меня в моих нескончаемых поисках. А я так много упустил, лишь изредка позволяя себе задержать дыхание, чтобы пристальнее взглянуть на неё. Так много потерял на этом пути борьбы, лжи и разочарований. Я мог бы чаще говорить ей, как она важна для меня, хотя она и никогда не просила об этом. Я всегда старался быть рядом, но всё равно как будто оставался в стороне. Как пловец, что страстно любит море, но почему-то держится суши. И лишь восхищается то лазурью спокойных вод, то гневающейся пенной стихией, грозящей утопить корабли и рушить города. Каждый раз отставляя её, я прикрывался благородной целью уберечь Скалли от себя и своих неудач, решая за нас обоих, хотя знал, что меньше всего она хотела бы, чтобы кто-то принимал за неё решения. Я всегда любил её, но не всегда позволял себе думать об этом. Я полагал, что у нас ещё будет время. И я успею. Позвоню. Скажу. Сделаю. Докажу, что всё было не зря. Но время слишком быстротечно, а я был слишком глуп, чтобы наслаждаться тем, что у меня есть, не торопя его. Живя завтрашним днём и упуская сегодняшний. Я потерял её в прошлом. Из-за собственного эгоизма и веры в будущие истины, которые мне когда-нибудь откроются. Ведь, казалось, надо было только подождать знака. Но Скалли не хотела больше ждать. Она всегда была мудрее меня. И только из-за собственных чувств, верности и доброты, ей присущих, терпела меня так долго. Оставшись без работы в Бюро, я оказался неспособным к нормальной жизни, в которой не было постоянных погонь за неизведанным, и занимался тем, что то хандрил, совсем уходя в себя, то сам себе придумывал приключения. А Скалли устала каждый раз возвращать меня назад, заштопывая новые раны на моём теле и в моей душе. Она устала бояться за меня, устала топтаться на одном месте. Жизнь многому меня не научила. Не научила заботе о себе и осторожности, хотя бы ради тех, кому я не безразличен. Не научила достаточной смелости и решительности, чтобы уметь признавать свои ошибки. Не научила ценить то, что у меня есть. И не искать звёзды в небе, когда их свет есть в глазах той, что держит меня за руку. И я остался один. Как терпящий крушение человек, цепляющийся за соломинку. Наконец-то я мог, как в фильме про одинокого рейнджера, уйти в закат и продолжить свои поиски, не беспокоясь за её жизнь. Не опасаясь, что кто-то сможет забрать её, только чтобы выбить меня из равновесия, заставить забыть мою цель. Но я не мог сделать и шага, ведь та цель уже не казалась мне такой желанной. Я не сразу осознал, что уже давно увяз в болоте из пустых ожиданий и бесплотных иллюзий. Из несбыточных надежд, на которые я, как на зеро, поставил всё. Включая свою жизнь. Я смог обрести её и себя самого, только когда судьба дала мне второй шанс на встречу. Встречу при новых обстоятельствах, которые требовали наших обоюдных опыта и знаний. И я вцепился в предложенное Тэдом О'Мэлли расследование, хотя бы ради того, чтобы снова почувствовать себя нужным, поднять задницу и вылезти на свет из своей пропитанной тоской холостяцкой берлоги. Я не хотел её жалости, я хотел, чтобы Скалли по-прежнему могла уважать меня. И теперь у меня был повод. Повод доказать ей и себе, что всё сделанное нами когда-то было не напрасно, что мы ещё можем помочь людям. У меня был повод снова видеть её. Когда после долгих месяцев полного одиночества и самобичевания я поймал взгляд внимательных синих глаз, то понял, чего мне отчаянно не хватало, поклявшись себе во что бы то ни стало снова стать частью её жизни. Даже если она будет противиться этому. Даже если прогонит или оттолкнёт. Я умел быть упертым в том, чего мне хотелось. Хотя и поздно осознал, что истина оказалась не так уж и важна, когда Скалли не было рядом. Она была рада мне, хоть держалась официально. Но я слишком хорошо знал её, чтобы распознать, что она тоже скучала. И взмолился Богу, которого она так любила, чтобы он помог мне вернуть её доверие. Её веру в меня. Веру, которая столько лет не давала мне сломаться. Оказалось, все эти годы Скалли была моим личным богом, ангелом-хранителем, не раз спасающим мою жизнь и мою волю к жизни, а я зачастую приписывал удачу и везение себе самому. И в этом, как и во многом остальном, я слепо заблуждался, благодарный ей, но до конца не осознающий, сколь много она мне дала. Сколь многим я обязан ей. Скалли всегда была независимой женщиной, со мной или без меня. А я и не понял, что стал зависим от неё. С опозданием осознав, что всё, о чём я мечтаю, это видеть её лицо каждый день своей никчемной жизни. «Секретные материалы» снова открыли, и нас пригласили работать вместе. У неё были свои причины, чтобы согласиться, и я не ждал, что она сделала это ради меня. Но теперь у меня была возможность, как и прежде, ждать её появления в дверях нашего подвала. Даже после долгой разлуки мы не были друг другу чужими. И я радовался шансу просто находиться рядом. Наша работа сблизила нас. Всё повторялось. Но, тем не менее, было совсем по-другому. Мы уже не были прежними. Наивно верящими в справедливость и готовыми пожертвовать многим ради того, чтобы доказать миру правду. Мы слишком много потеряли на этом пути, слишком многое пережили. Но понимающее синее море в её глазах по-прежнему будило во мне надежду на то, что в этом гребаном мире ещё есть место, где мы может быть счастливы. Если только она когда-нибудь согласится вернуться ко мне. И забыть, как много боли я ей причинил, эгоистично позволяя сопровождать меня в поисках истины, которая оказалась так многолика, что я уже сомневался, есть ли она на самом деле. Скалли осталась собой. Только, пожалуй, стала мягче, терпимее и снисходительнее к моим теориям. Я ловил себя на мысли, что даже когда она улыбалась, во взгляде её таилась печаль, и яркая синева глаз темнела, как небо ранним утром. Когда свет звёзд едва померк и рассвет ещё не окрасил горизонт золотистым сиянием, но предвкушение нового дня уже закралось в душу, делая мир светлее, чем он есть на самом деле. Очередное расследование, которое нам поручили, привело нас в маленький городок, где вопросов было куда больше, чем ответов. Скалли была, как обычно, скептично настроена, а я предложил версию о двойниках. Но в этот раз мы оба были солидарны в том, что, несмотря на предположения и факты, не видим ни единой зацепки. Число жертв росло, а с ними и наше недоумение. Единственным приятным событием оказалось отсутствие раздельных номеров в местной гостинице, и нам пришлось делить смежный, о чем когда-то я грезил в своих ночных фантазиях. Я видел, что Скалли что-то недоговаривает, но это было не ново, и я лишь пристальнее наблюдал за ней, замечая, что море в её глазах неспокойно и насторожено, словно предчувствует бурю. Она была задумчива и ещё явно раздражена тем, что сказала ей та сумасшедшая, хотя пыталась держаться невозмутимо. Но... всё же пришла в мою комнату и попросила обнять её, когда нуждалась в этом. И я понял, что мы постарели. И уже не стесняемся говорить друг другу о своих желаниях и чувствах, не боимся показать слабину. Я с радостью обнимал её, отвечая на вопросы, которые не давали ей уснуть, но думал только о её золотых волосах, которые рассыпались по моей подушке, окутывая её неповторимым запахом Скалли. И о её миниатюрном теле, прижавшемся к моему. Когда она повернулась, чтобы посмотреть мне в глаза, я понял, насколько сильно нуждаюсь в ней... И как сильно люблю. Что никогда, никогда мне не привыкнуть к этой пронзительной синеве. Никогда не напиться ощущением её близости, не вернуть упущенного времени и того, что я у неё отнял своей твердолобостью, эгоцентризмом и погоней за миражами. Что я могу лишь жить этим моментом, настоящим, пока она рядом и чувствует себя защищенной в кольце моих рук. И что до мурашек во всём теле хочу лишь одного. Поцеловать её. Но, как и прежде, я должен ждать. Ждать её разрешения. Когда она сама потянулась ко мне, позволяя осуществить мои мысли, я выбросил их из головы, отпуская на волю чувства. Чувства, что огненным кнутом полосовали моё сердце, когда я понимал, что только сейчас ощущаю себя живым. Лаская её бархатную кожу своими ладонями. Вжимаясь в неё всем телом, сплетаясь с ней руками и ногами, смешивая своё дыхание с её низким стоном. Упиваясь этим умопомрачительным ощущением её обнаженной кожи, трущейся о мою. Исступлённо целуя её губы так, словно у меня был всего один шанс. Последний шанс. И я должен был дать ей всё, чего она хочет. Настолько Скалли бывала сдержанна и бесстрастна в работе, настолько горяча и откровенна она была в любви. Внутри неё словно бушевало пламя, играя отблесками света в её бездонных глазах, обжигая в прикосновениях и согревая в объятиях. Проникая в меня через поглаживания её пальцев, держащих мои ладони с недюжинной силой. И это чертовски заводило меня, особенно когда она настойчиво обхватывала моё лицо руками и целовала так, что я боялся не сдержаться и взорваться раньше времени, как нескладный подросток на первом свидании. Тело её было стройным и в то же время женственным, как и прежде. И я с тоской по упущенным годам касался его, обнимая, поглаживая, рисуя узоры подушечками пальцев. Я знал, что она любит, знал, где дотронуться и как прикоснуться, чтобы она кусала губы и словно в забытьи шептала моё имя. И я делал то, чего она ждала, но при этом был медлителен и настойчиво нежен. Я мучал её своими ласками, растягивая удовольствие и наслаждаясь моментом. С трепетом опускаясь всё ниже и ниже, я не спеша пробовал её гладкую кожу на вкус, смакуя, останавливаясь на соблазнительной ямочке пупка, чтобы продолжить свою дразнящую игру поцелуев и прикосновений. И она с шумом выдыхала воздух, снова и снова притягивая моё лицо для поцелуя, выгибалась навстречу, сводя меня с ума шелковым прикосновением своей груди к моей. Притягивала мои плечи, неосознанно впиваясь в кожу ногтями, не в силах тянуть дольше, не в силах подождать ещё хотя бы миг. Я мог бы вечность целовать Скалли, околдованный запахом её кожи, жаром её рук и её грудными стонами, но не мог отказать ей ни в чём, особенно, когда её желания были так схожи с моими. И лишь зачарованно смотрел в её синие глаза, глаза русалки, утаскивающей меня на самое дно своего мира, пытаясь взглядом передать то, о чём не мог сказать все эти годы. Она была моей вселенной, и это единственная истина, которая мне открылась. Я хотел бы остановить время, хотя бы ради того, чтобы запечатлеть в памяти её лицо в момент маленького взрыва, заставившего её вскрикнуть, содрогнуться и даже прикусить моё плечо. Но даже понимая ценность этого мгновения, я не смог устоять против искушения отпустить себя, забыться вместе с ней на пике невесомости, дрожа всем телом и выдыхая её имя. Может, со временем четкая картинка в моей голове сотрется, но тело никогда не забудет этого великолепного ощущения. Её губ на моей коже. Её рук на моих плечах. Её дыхания, согревающего моё лицо. В моих воспоминаниях море в её глазах никогда не потускнеет, даже когда я стану старым маразматиком на инвалидном кресле, как сказал ей, пытаясь шуткой развеять её печаль... - О чём ты думаешь, Малдер? - вдруг спросила она, пытливо и одновременно игриво посмотрев на меня, когда, завернувшись в одеяло, подошла к окну, чтобы мельком взглянуть сквозь приоткрытые шторы. Кто-то из нетрезвых постояльцев громко крикнул, возвращаясь в номер, и она, следуя старой привычке, которая, видимо, была сильнее её, вылезла из постели, чтобы посмотреть на улицу. - Я люблю тебя, Скалли, - прошептал я, наблюдая, как её рыжие волосы вдруг вспыхивают красным, как огонь, сиянием, благодаря свету рекламной вывески на внешней стене гостиницы. - И что, больше ни одной мысли? Похоже, Скалли заводила заворожённая внимательность, с которой я рассматривал её лицо. А я был рад, что смог заставить её губы растянуться в улыбке, лишенной налёта усталости и грусти. - Ни единой. - Думаю, твоё утверждение нуждается в доказательствах, - неожиданно заявила она, откидывая прочь одеяло и с истинно кошачьей грацией возвращаясь в постель. И тогда я понял, какой я всё-таки счастливый сукин сын.