Что сказать Всевышнему?

      Трудно было вспомнить хоть что-то, трудно было понять даже малую крупицу происходящего вокруг. На небосводе ночью всё так же всходили звёзды и луна, а на рассвете появлялось солнце с пушистыми облаками. Зимой выпадал снег, а летом прорастали цветы; весной распускались листья на деревьях, а осенью всё окрашивалось в яркие краски. Лишь багровый румянец сопровождал все эти времена года и неизменно появлялся в чудесном пейзаже природы: красно-алая листва осенью, багровые закаты зимой, кровавые розы летом и красные тюльпаны весной. Багровый сопутствовал ей по жизни: будь то кровь матери и двух братьев или же обычные камни в её платьях.       Султанша, рано лишившаяся матери, была брошена на попечение многочисленных слуг: отец любил свою младшую дочь, но та дичилась всего и нередко впадала в истерические припадки. Её состояние было плачевным, она сошла с ума и не поддавалась никому и ничему. Не умевшая ласкаться к людям, помнящая лишь кровь на своих руках, платье и лице, помнящая искажённые смертью лица родных и вьющиеся огненные локоны. В семь узрев гибель близких, она более не могла питать хоть каких-то чувств. Она была пустой последующие одиннадцать лет: она не ощущала любви с тех пор, не питала надежд и была безразличной даже к братьям и сёстрам, почти ко всем она была холодна. Отец не был ей опорой, сестра не поддерживала в трудную минуту, братья были чужими и такими воинственными; она была чужой девой среди великих османов, она была неверной среди истинно верующих и оставалась такой и по сей день. — Ты всегда была чужой, всегда была незнакомкой, ты даже братьев дичишься, а уж о слугах я вообще молчу, — говорил отец, сидя перед бесцельным взглядом дочери.       Она отводила глаза в эти моменты, смотрела на стены украшенные орнаментами и думала о том, что окажись она со своими братьями, всё было бы хорошо. Возможно, всемилостивый Аллах принял бы её в свои объятья, позволил бы воссоединиться с матерью и братьями в Раю. Но она всё ещё продолжала своё бренное существование на земле, она всё ещё жила среди чужаков с незнакомыми ей людьми, всё ещё дышала воздухом дворца насквозь пропитанного кровью. — Ты ненавидишь нас? Считаешь, что мы погубили твою мать и братьев? Сестра, мы не посмели бы навредить тебе и твоим родным, — шептала Михримах, сжимая ей пальцы в своих руках.       Девушка усмехалась, она наклоняла голову набок и смотрела огромными глазами на неё. Она знала, что ложь была сильной стороной старшей сестры, но и не подозревала, что та умеет врать прямо в лицо, смотря в глаза. Султанша участвовала в заговоре против Мустафы, по её вине погиб старший брат, а теперь она оправдывается? Пытается выглядеть чистой в глазах младшенькой полукровки? Голубоглазая госпожа не верила людям, приучила себя не верить даже самой себе: она султанша, ей можно! — Милая, ты лишь медленно убиваешь себя, ты закапываешь свою юность в чернозём, не пуская туда воздуха. Твоя жизнь — зима, вечная и беспробудная, покрытая мраком и печалью, всё застлано тьмой и жаждой ненависти! — Вторила Хуриджихан, изредка засыпая с сестрой в одной кровати — так ей было спокойней.       Она была не права. Не зима царила в её сердце, нет! Безразличие жухлой листвы окутало её сознание, затянувшаяся осень наступила в её жизни. Созданная первой коркой льда на глади озера, появившийся плод яблок осенью — она создание, находящееся в стадии зародыша, она ещё не проснулась, не ожила: погрузилась в осень и смолкла — смолкла навечно. Весна не зародится в её сердце любовью, лето не зальётся смехом её детей, а мягкая и тёплая осень не встретит её улыбкой мужа и его крепкими объятиями. Её осень слишком сурова и безразлична. — Ты беспокоишь меня, не только меня. Моя милая сестра, моя красавица. Кто бы ни вздумал обидеть тебя, ты не скажешь, потому что ты сильная — сильнее, чем мы думаем, верно? Твоё лицо и глаза всегда молчаливы, но вот твоё кричащее сердце трудно заставить молчать, — Селим целовал в лоб и грустно улыбался на прощание: слишком нежный для волевого пьяницы и любителя женщин.       Ты не прав брат, я слаба как никогда. Опустошена. Я иссякла, похронила себя под грузом льда на своих плечах, под грузом жухлой и мёртвой листвы на сердце. Я погрузилась под насыпь, я утонула — погибла вместе с матерью и братьями: моя душа с ними, моё сердце в руках старшего брата Ахмеда, а моя память в руках среднего — Абдуллы. Я ушла с ними, и возвращаться не собираюсь. Я убегаю, поэтому я слаба, брат мой. — Печальная госпожа полумесяца, — всегда начинал Баязид, — ты так выросла и изменилась, моя любимая и прекрасная сестра. Я приготовил подарок, наверное, Хуриджихан уже рассказала тебе. Но ты всё так же печальна и молчалива, ты всё так же бесстрастна и безразлична. Моя маленькая госпожа всегда выглядит как плакучая ива, согнувшаяся над своим прошлым и горько роняющая слёзы на прекрасный шёлк, — шептал он, надевая очередное украшение на её палец или шею.       Он был прав, всегда смотрел на неё как на одну из своих любимых книг и предугадывал главы наугад. Хотя, она никогда не менялась, вот он и заучил парочку страниц наизусть. Она не любила его всезнайства и потому одаривала снисходительным и печальным взглядом, позволяя его ладонь накрывать её скулы. Он был слишком похож на Абдуллу, но вместе с тем был слишком резким и вспыльчивым. Баязид не вызывал в ней чувств, никто не вызывал в ней более чувств. Пустая девочка превратилась в более пустую девушку. — Ты тонула, захлебнулась в потоке собственных слёз, давно погрузилась под воду и отказываешься всплывать. Мы мало чем с тобой отличаемся: у нас с тобой недуги разные, но чувства боли от них одинаковы. Мы с тобой искалеченные судьбой, покалеченные этим миром, сестра. Ты погибла вместе с братьями, я умер вместе с Мустафой. Наша боль несоизмерима. — Ты мой брат, я могу любить лишь тебя, — шептала она, вжимаясь в его грудь.       Джихангир был тем, к кому она хоть что-то чувствовала, и это причиняло боль: чувства причиняли боль столь сильную, что казалось, будто веревку на шее затянул палач. Он заставлял помнить, вынуждал рыдать и кричать: её шаткая психика раскачивалась и заставляла выть во весь голос, кричать и крушить всё вокруг. Он бросал её в бездну, топил как котёнка — он был надеждой на чувства. И оставался ей и посей день. Её брат был осязаемым чувством, не эмоцией, а колючим пульсирующим органом, который отзывался в её сердце немой болью, безмолвным воплем страданий. — Асуман Султан, — голос в ушах звенел, ударялся о барабанные перепонки и падал вниз, в желудок, — моя любимая племянница! — вскрикивала Фатьма, усаживаясь подле неё у изголовья кровати.       И этого было достаточно, она вдоволь наедалась и этой ползучей фразой. «Султанша» — отвратительное слово, которое указывало ей на её положение, на её статус. Ей подчиняются все, но одновременно с этим она находится в зависимости у многих: марионетка с правами, тряпичная кукла с определёнными привилегиями. Она не повысит свой статус, её жизнью распоряжаются, как хотят, а она исчезнет на заре, растворится вместе с утренним туманом и осядет на траву росой. Она возвысится испариной к небу и упадёт дождём. Она строчка на зыбких страницах книги любимого брата; она выпитое вино в руках посторонних; дорогое ожерелье, порванное в прорыве ярости из-за горечи измены; разбитая расписная тарелка, разлетевшаяся по углам комнаты.       Не смотря, на свою беспомощность и безразличие к статусу, она никогда не забывала своего места, и когда кто-то перечил ей, она тут же пересекала подобную оплошность. Асуман Султан дочь Султана Сулеймана и его фаворитки — Фирузе Хатун, Хюмейры Хатун, Фирузе Бегум Хан племянницы Шаха Тахмаспа, младшая сестра Шехзаде Мустафы, Мехмета, Селима, Баязида, Джихангира, Ахмеда и Абдуллы, младшая сестра Михримах Султан и Разие Султан. Она дитя двух сильнейших Династий, в её жилах кровь истинно голубая, она Султанша Османской Империи, она из Династии Сефевидов: никто не должен усомниться в истинности её происхождения. Она не дочь рабыни! Она дочь принцессы Персии, дочь Падишаха мира и никто не может принижать её, особенно рабыни любящие сплетни. Кто осмелится на такое, неминуемо лишится своей головы.       Она, Асуман Султан во дворце, Нисайи хатун за пределами дворца: поэтесса, пишущая о боли, страданиях и тирании отца, рассказывающая о горести и несправедливости; восхваляющая брата Мустафу, называющая его Султаном Мустафой. Она пишет стихи — они её чувства, вся боль и недовольство выплёскивается на бумагу и ложится в ряд строчками, её эмоции — стихи; её проявление чувств — строфы. Конец её это точка, а начало — многоточие.

Ты стал тираном, ты так несправедливо поступил. Ты затянул удавку вокруг его шеи и отнял у него жизнь Зная, что Сострадание это часть Веры, ты не испугался Всевышнего… Что же безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой?

      Разие Султан покинула дворец после смерти брата и более не возвращалась: она не справилась и вышла замуж за Ташлыджалы, оставила дворец ради спокойствия, такого ядовитого и мёртвого. Только Асуман оглушительной тишины и здесь хватало, она давно утратила разум, сочиняла стихи и глядела на слуг, молчала. Молчание было её криком, а стихи — порывом мысли. И мало кто видел это, лишь старший брат Джихангир и кузина Хуриджихан, другие не замечали или же не желали замечать. Ну и славно…