Змея

Эллиот ждал от Фреда какой-то оплошности, проступка, который окончательно поставил бы на них крест. Так он думал, что окончательно порвёт с ним: он просто не представлял, что ещё можно сделать. Его опекающее поведение, хорошие поступки и добрые мысли, забота, которую Фред вываливал на них с Джудом в троекратном объёме – всё это точило его уверенность в своём решении уйти. Медленно, по чуть-чуть каждый раз, но к Рождеству – первому Рождеству, что они должны были снова встретить вместе – не случилось ничего. Фред больше не упоминал Феликса, не упоминал свою возможность рассказать всё полиции. Он как-то жил с Эллиотом под одной крышей, с самого начала зная, на что тот был способен – это тоже подкупало. Эллиот бы так не выдержал, а Фред до сих пор терпел. Или наслаждался – тут нельзя было сказать с уверенностью. Ни о чём Эллиот с уверенностью больше не говорил. Спокойный город активно готовился к празднику. Освещённые живописные набережные, тёплые тротуары, куча детей на улицах – атмосфера веселья чувствовалась здесь на каждом шагу. Эллиот давно уже почти ничего не праздновал, только дни рождения Джуда – но ребёнок всегда с нетерпением ждал этой даты и всем своим видом напоминал о приближающемся событии. На главной площади поставили огромную ёлку, залили каток, Фред с удовольствием заманил туда снова не умеющего стоять на коньках Джуда и вернулся только в ночь. Оба на следующий день заболели, а Эллиот вынужден был носиться с ними и с их простудой. Днями он думал о том, что нужно всё бросить, но жалобный вид ребёнка не позволял без предупреждения сбежать, Фреду же забота доставалась за компанию, и делал Эллиот всё через силу. Его и стошнило однажды от вида набитого разными продуктами холодильника, от страшной мысли о том, что так он остаток своей жизни и проведёт. Эллиот всё думал, как Фред не устал делать вид, что ничего жуткого не произошло. Как не страшно ему было жить рядом с ним, зная, что Эллиот мог сорваться уже на него. Собственную агрессию он научился принимать, даже любить: Эллиот пока не знал, до какой степени мог её контролировать, но импульсивных порывов стало меньше. Он перестал бояться полиции, самого себя страшиться тоже перестал – и не мог понять, почему Фред так спокойно относился к нему. Как будто становился только мягче, спокойнее, тише, но осторожности в нём не прибавилось. Несмотря на свой доброжелательный настрой, Фред мог бесконечно долго проводить время в забытьи: сидя на полу, уставившись вдаль, и размышлять о чём-то своём, пока Эллиот не окликал его. – Я правда не знаю, как извиниться перед тобой, – сказал он ему после недели молчания. При таком тусклом освещении он выглядел устало и измученно, черты лица как будто огрубели. – Но ты хотя бы веришь, что я говорю искренне? Тот жил у Эллиота на иждивении, и они втроём составляли только подобие семьи, которое, Эллиот был уверен, родители для него хотели. Он даже как-то подслушал фредов разговор, закидывая в духовку противень с овощами: тот объяснялся своему лати, рычал на него и говорил, что менять ничего не будет. Пару раз он слышал своё имя, что-то про Джуда, но потом Фред скрылся на заднем дворе и больше Эллиот ничего не узнал. Не то чтобы Фред не старался помогать ему: как и раньше, он брал на себя какую-то часть, сглаживал острые углы, но того, что привлекало в этом его поведении раньше – задолго до рождения Джуда – больше не было. Эллиот спал с ним в сочельник, уложив Джуда в кровать, и наслаждался его растерянным видом. Фред не хотел настаивать и не принимал чужие сомнения за согласие, поэтому всё пришлось делать самому. Эллиот даже успокоился на некоторое время, задумался о том, чтобы на этом и остановиться, но после праздников всё вернулось на свои места. Фред снова начал бесить, а потом обухом по голове ударила ещё одна смерть. Хаджар звонил ему сам, со своего номера, и уже одно только это настораживало. Он предпочитал приезжать к нему лично или писать, звонки же остались в далёком прошлом. Эллиот не рассказал ему о своём переезде, потеряв с другом связь, пытался делать первый шаг, но никто не отвечал ему, да и в своей жизни Эллиот был занят совершенно другим. Его отец хриплым голосом сообщил Эллиоту, что тот погиб в очередном пожаре несколько месяцев назад. Помолчал немного, пережидая чужой ступор, потом извинился и сбросил вызов. Они не общались уже больше года, но Эллиот всё равно трепетно хранил воспоминания об отношениях, несколько раз пытался связаться с ним. Скорее всего, уже тогда Хаджар был мёртв. Когда оцепенение прошло, он захотел спросить, почему ждали так долго, почему сообщили только сейчас, но номер больше не отвечал. Эллиот был так в нём разочарован, что сам ужаснулся от собственных эмоций. Он понимал, что должен расстроиться, и где-то в глубине души уже переживал это событие, но на поверхность вылезти ничего не смогло. Скорбь не пришла и в новом году, когда уже снимали гирлянды. Мысли с каждым днём всё больше отнимал Фред: Эллиот цеплялся к нему по мелочам, ждал, пока тот выйдет из себя и сделает что-то, что можно будет не простить, но Фред, словно понимая его намерения, вёл себя так спокойно, как никогда раньше. Даже не пробовал давать сдачи, получая пинки и тычки. Эллиот не верил в его раскаяние, подозревал, что так альфа пытался усыпить его бдительность, но и упрекнуть того было не в чем. Иногда это было даже приятно, но в целом – бесило. Ближе к февралю, когда эмоциональные метания выжали последние силы, его всё-таки захлестнуло запоздалой волной отчаяния: он размышлял, к кому можно пойти. Из живых осталась только семья, но Фред быстро бы отыскал его там. Ни у Конора, ни у родителей хорошего убежища не найти, и желание скрыться, убежать уже одному и без ребёнка набирало обороты, затихало в моменты, когда Джуд снова жался к нему и хотел ласки, но никогда полностью не уходило. Порыв бросить сына и уходить упирался ещё и в обещание: Эллиот ненавидел себя, предавая людей, от которых не видел плохого, и грузом нависшая ответственность только добавляла переживаний, снова тянула на дно, лишая сна. Ему ведь будет хорошо с отцом, Фред так неистово хотел завоевать чужое внимание, понравиться, полюбиться – он смог бы позаботиться о Джуде и без него. А Хаджара уже не было: снова дозвонившись до его отца, он так и не смог заставить себя произнести хоть слово, и тогда же решил уезжать. Он не мог смотреть Фреду в глаза, терпеть его прикосновения и жалостливый вид, который тот строил, получая очередной отказ. Довольно скоро они разъехались, и Фред снова стал приезжать к ним только вечерами или на выходных. Но надежда на то, что всё наладится, ещё жила в нём – Эллиот это видел каждый раз, когда тот обнимал его напоследок. Прикосновения к волосам, попытка взять за руку или поцеловать – всё это утомляло Эллиота и раздражало, а вот простые объятия он до сих пор ценил. И дом держал его, заставлял чувствовать себя так, словно он прирос к этой земле, поэтому, как только представилась возможность поработать, он схватился за неё и не отпускал, пока желание не приобрело материальную форму: билеты хранились и прятались с особой осторожностью. Весной он улетел с континента и забрал Джуда с собой, не говоря никому ни слова. Всего лишь на несколько месяцев – Эллиот с радостью ухватился за эту возможность, за случай поработать наконец, вернуть себе прежнюю уверенность в том, что он чего-то стоит; сорвался с места и спустя пару дней уже был в Европе. Джуд не знал языка, беспомощно оглядывался по сторонам и прислушивался к чужой незнакомой речи, когда они приземлились. Ни на шаг не отходил от Эллиота, крепко держа его за руку, но в остальном неплохо справлялся. Эллиот правда ожидал от него истерики, мерзкий внутренний голос уже винил его, напоминал, что тот снова выкинул сына в незнакомую среду, но Джуд молчал и не упрекал его ни в чём. Новое жилище ему не понравилось: Эллиот выбирал подешевле – чтобы хватило ребёнку на учителей – поближе к природе и к чистому воздуху, а ещё такое, которое понравилось бы ему самому. Эллиот не думал о том, что сделает, когда вернётся. Разные мысли лезли в голову, о каких-то было стыдно и страшно вспоминать, но Фред во всех них был жив. Кошмар, преследовавший его на протяжении многих лет, исчез бесследно, хоть Эллиот и понимал, что объективно ему стало хуже. Агрессия, терзающая его, утихла именно здесь, в мелкой деревне, куда не заглядывали туристы. Люди понимали его, не лезли в дом, держались на расстоянии – и Эллиот наслаждался этим спокойствием, стараясь впитать побольше и не думать о том, что рано или поздно придётся вернуться. Фред пытался связаться с ним, возможно, всерьёз принялся искать, но пока Эллиот об этом не беспокоился. Он не будет держать его в случае разногласий, и это оправдание позволяло забыть. Сосед даже сказал Эллиоту, что тот похорошел. Сосед врал – Эллиот видел его, возможно, второй раз за всю свою жизнь, и знать, каким он приехал сюда, этот бета точно не мог. Но внимание льстило. – Ты его прогонишь? – спросил у него Джуд, вспоминая Фреда. – Он больше не будет к нам приходить, когда мы вернёмся? Эллиот обнял его, с трудом подхватив на руки: совсем тяжёлый, с каждым днём растущий всё быстрее. Ещё чуть больше десяти лет – и он захочет уйти. – Посмотрим, солнышко. – Я просил, чтобы ты меня так не называл! Эллиот старался не водить альф домой. Облюбованная деревушка располагалась совсем далеко от центра, где он и цеплял партнёров. Однажды он столкнулся с мальчиком, совсем юным альфой, только-только переступившим порог совершеннолетия, и сделал вид, что купился на его речи. Первый раз, встретив Фреда, он сел к нему в машину, не думая о последствиях, и долго потом винил себя за безрассудность – сейчас же Эллиот шёл на это с намерением проверить, сколько злости осталось в нём, выплеснуть её и жить спокойно. Альфа рядом с ним вонял сигаретным дымом, не знал меры и хотел разложить его где-нибудь побыстрее, начал распускать руки, когда Эллиот решил его остановить. Не ожидавший отпора, тот сперва хотел ответить, стал бить ногами, но всё равно не смог как-то его покалечить и ушёл с разбитым носом, осыпая Эллиота проклятиями. Следующие трое пошли лучше, а ближе к концу своей стажировки Эллиот и вовсе перестал их считать, беспокоясь только о том, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу. Дела шли трудно, а сбитый цикл не подсказывал ему, когда стоило остановиться, но с первыми признаками течки он отказался от своих встреч. Каким-то невероятным образом от Джуда всех их получилось скрыть, хотя Эллиот подозревал, что запахи тот прекрасно чувствовал. Его собственный тоже стал более вязким и тяжёлым, но это всё равно не могло перекрыть чужие ароматы. – Я Фреду ответил, ты не против? – набивая рот, задал вопрос Джуд. Местные блюда нравились ему, и Эллиот, пользуясь случаем, не пробовал готовить что-то сам. Отдых от плиты тоже шёл ему на пользу. – Ты просил не поднимать, я помню, но мне его жалко. – И что он сказал? – Спрашивал, где мы и что нужно привезти, – он сгрёб себе на тарелку все крошки, оставшиеся от пирога, и жалобно взглянул на лати. – Нам что-нибудь нужно? – Больше ничего не спрашивал? – Джуд кивнул. – Поразительное у твоего отца терпение, конечно. И терпение это тоже могло быть не до конца искренним. Возможно, Фред надеялся, что Эллиот оттает, когда вернётся, но точную дату он ведь не сказал никому – как долго он готов был ждать? Лето они справляли в одиночестве, а осенью пришла пора возвращаться. Джуд радовался, что скоро прилетит домой, с нетерпением ждал приземления и тянул Эллиота быстрее на выход. Дома всё осталось, как и прежде, вещи только немного пылью занесло – Фред давно не появлялся здесь. У него не было ключа, но он знал, как пробраться сюда и без этого. Эллиот ждал его где-то с неделю, потом всё-таки расслабился, ожил и, как казалось, пришёл в себя. Полицейские, что могли схватить его, сделали бы это уже давно, ещё в аэропорту. Но вокруг до сих пор не было ни души, никто не гнался за ним и не искал.

***

Спустя год он всё-таки встретил Фреда, споткнувшись о его ботинки, когда выходил на платформу. На самом деле, запах он почувствовал и раньше, какой-то альфа постоянно плёлся впереди, раздражая рецепторы, но со спины Эллиот знакомых признаков не разглядел и решил, что ему показалось. Пока едва не спихнул его на рельсы. Первым желанием было всё-таки убежать, но чужая внешность заинтересовала. Фред изменился: постригся, надел очки, даже чуть-чуть похудел. И постарел – не очень сильно, но Эллиот заметил. Фред поднял вверх руки в примирительном жесте, встал на ноги и за две минуты уломал его на разговор. – Если ты не спешишь. Эллиот не спешил, возвращаясь домой: Джуд приходил всегда позже, и Эллиот полюбил эти неспешные прогулки по полупустым набережным в заходящем солнце. Оно всё ещё грело, хотя с каждым днём чувствовалось приближение зимы. Фред не старался взять его за руку, за локоть, вообще не трогал его, но своим присутствием вызывал усталость. Умиротворённость, как возражал его лечащий врач, и Эллиот пока не привык так называть это чувство, но дискомфорта оно не вызывало. Рассказывали друг про друга долго, хотя историй у Эллиота было маловато. Он только и делал, что налаживал свои нервы, проблемы со сном, работал. Ничто не происходило такого, про что можно было рассказать, но Эллиоту нравилось жить именно так, вспоминая свои прошедшие годы, он не желал больше никаких событий. – Я хотел дать тебе время отдохнуть, – ответил ему Фред, дослушав небольшой рассказ. – Знаю, что ты нашёл работу. Уже лучше себя чувствуешь? – Мне и раньше неплохо было, – почти соврал Эллиот. Он не знал, когда именно всё пошло не так, но до встречи с Фредом он жил вполне сносно. И первое время брака тоже шло неплохо. И Джуд радовал: ребёнок хотел вырасти здоровым и счастливым, а Эллиот разделял это его желание. Они нашли компромисс – Эллиот больше не мог вспомнить ни одной крупной ссоры за прошедшее время, что оставила бы в его памяти какой-то след. И он больше не чувствовал себя никчёмным. – Тогда ты сбежал. Ни в коем случае не думай, что я стану тебя обвинять – не стану. Но я и не ушёл бы, не начни ты первый. – Только что ведь сказал, что не будешь обвинять, а теперь- – Ты не говорил мне, зачем улетал тогда, – перебил его Фред, – а строить догадки я не хотел. Но раз это было нужно, чтобы тебе стало получше, то я не против. Ты можешь не верить мне, но я до сих пор хочу, чтобы у вас всё было хорошо. – Почему тогда ждал именно год? – Год – достаточный срок, – нахмурился Фред, отводя глаза. – Я хотел тебе написать, но раз уж так встретились, то почему нет? – он помолчал немного и потом добавил: – И я всё ещё хочу воспитывать Джуда. Эллиот не мог похвалить это его желание. В конце концов, родительство никак не тяготило его. Ни финансово, ни морально – никогда не было с этим проблем даже в моменты, когда сын его не принимал. Джуд смирился, не стал и не станет уже противиться его присутствию в его жизни. Дежавю накрыло его с первых встреч, когда Фред снова зачастил с визитами. Он не оставался надолго, если Эллиот не разрешал, вёл себя так обычно, будто они жили вот так уже несколько лет, как будто ничего неловкого не происходило. Что-то внутри говорило ему, что Фред остался всё тем же Фредом, который мог сдать его в любой момент, что ничего не изменилось, но теперь он воспринимал всё по-другому. И всегда хранил рядом небольшой нож. На второе их совместное Рождество Эллиот разрешил ему остаться.