I Must Be Lonely

Микки стучит в дверь Йена, но ответа нет. Он хмурится и вытаскивает телефон, набирает смс по дороге к своей квартире. Он в курсе, что у Йена пара крупных проектов в школе, еще и работа. У самого заебательский график, загружен по самое не балуйся: они наконец-то заканчивали тот проблемный семейный дом, и уже начинали потрошить другой. Тем не менее, всего лишь пара сообщений несколько дней назад, они же скучали друг по другу. Микки начинал удивляться, что же это могло значить со стороны Йена. Он почти заходит в свою квартиру, когда дверь рыжего открывается. И готовые сорваться слова застревают в горле, когда выходит Лип. Какой-то звук все-таки раздается, или брат Йена чувствует движение, а может даже выглянул специально. Как бы ни было, он швыряет что-то в Микки, и тот на чистом инстинкте протягивает руку и ловит. - Это не навсегда. Микки смотрит на ключи в своей ладони. - Я не догоняю. - Дозировку таблеток надо менять, что-то сбилось, но он еще не хочет идти к врачу. Не могу проверять его каждый день, если вы еще на потрахушках, и, бля, ты хоть мало-мальски порядочный чел, то мог бы приглядеть. Лип ухмыляется, это о многом говорит Микки, и врезать кудрявому очень хочется, но вместо этого он сжимает ладонь на ключах, так что зубчики впиваются в мясо. - Это, кстати, ключи Йена, вернешь потом, так что не воображай. Микки задумчиво хмыкает, разглядывая Липа. - Удивляюсь, два брата, и как один может быть хорошим парнем, а ты - таким напыщенным мудилой. - Мне просто повезло, наверное. И ты совсем не знаешь Йена, если думаешь, что он - это розочка в солнечном саду. - Закончили? - часть ладони, сжимающая ключи, у Микки онемела, он почти ждет, что сейчас с нее закапает кровь. - Йен мне больше, чем просто брат, - впервые голос у Липа нормальный, без попытки задрать. - Он мой лучший друг. - Ну, бля… я охуеваю тогда, как ты с врагами обходишься. Лип ржет, кривя рот. - Сделай нам всем одолжение и съебись сейчас, прежде чем облажаешься по полной. Он заслуживает лучшего. - Получше, чем я, ты хотел сказать? - Да, вообще-то, - Лип кивает, не отводя глаз. - Хотел. - Не пытайся своим мудозвонством выкинуть меня из его жизни. И знаешь, что? Он и мой лучший друг, а не просто дружок по траху. - Быть с ним сейчас адски тяжело. У него были те, кто говорил, что справится, что ничего не изменится. И они ошиблись. Ненамеренно, блять, потому что он прекрасный парень. Но они ошиблись, и каждый раз это рвет его на куски. И все становится еще хуже, а и так уже достаточно этой жопы. - Да летело бы все в триста жоп, я бы не кинул его в плохое время. Не знаю, кто были эти ребята, я - не они. Не такой. Может и сауссайдский гопник, может белая голытьба даже для вас, Галлагеров, но я не собираюсь его бросать. Лип долго смотрит на Микки, прежде чем кивнуть. Микки кажется, что его взвесили, измерили и приклеили ценник. - Я тебе верю, и не верю никому, когда с ним такое случается, когда доходит до этого. Если обидишь его, я тебя так отъебу, что своих не узнаешь, а потом, когда чуток расслабишься, и не будешь ожидать - уничтожу. Микки тоже не отводит взгляд, прежде чем один-в-один кивнуть. - Что-то конкретное есть, за чем надо следить? - Он никогда не был суицидником, так что об этом не беспокойся. Он просто… не Йен сейчас. Это трудно объяснить. - Я могу к нему зайти? Лип пожимает плечами. - Наверное. Может лучше, пока я тут. На всякий случай. - Серьезно? Я думал, мы это только что перетерли. Лип сжимает губы, челюсть каменеет. - Просто на всякий случай. Что-то в его голосе удерживает Микки от желания продолжить свару. Он подходит к двери и закусывает нижнюю губу, когда входит в квартиру. Она освещена только рассеянным светом уходящего дня, и кажется темной. Микки включает свет. Пустота… Она кажется пустой, лишенной энергии присутствия Йена. Лип машет рукой в сторону спальни, и Микки проходит несколько шагов через коридор, прислоняется к двери. Йен свернулся под одеялом, лицом к стене. Микки какое-то время просто смотрит, неотрывно переводя взгляд от острого угла плеча к талии, от изгиба талии к бедру и точеного среза бедер к ногам. Он такое же совершенство, только абсолютно безжизненное - статуя. - Знаешь, не так я хотел получить ключи от твоей квартиры, - Микки заходит в спальню и садится на краешек кровати так, чтобы не беспокоить Йена. - Не могу дать этому козлу Липу оказаться правым. Он должен ошибаться. На 100%, зуб дать. Не позавидуешь ему, уж я постебусь тогда на полную катушку, со вкусом. Лип фыркает в соседней комнате, но Микки пропускает это мимо ушей. - А знаешь, я ведь раньше думал, что тебя только хуй во рту заткнуть может. По ходу дела, не один Лип сегодня ошибается, да? В ответ он слышит тишину, кивает и встает. Выходит из комнаты и направляется к входной двери, видя кривую усмешку Липа, с оттенком удовлетворения от своей правоты. - Я, бля, так и знал. Микки оборачивается. - Мне надо захватить немного своего барахла. Можешь отчаливать, когда пожелаешь. Я все понял. ** То, что Йен не хочет видеть, слышать и чувствовать, не значит, что не может. Может. Он чувствует, как тяжесть этого мира давит на него. Душит. И он может закрыть глаза и не видеть света и жалости на лицах людей рядом. Семья мелькает чередой, будто заходят попрощаться с покойником, и голоса понижают, как из уважения к мертвецу. Он так себя и чувствует. Живой труп. Его сердце стучит, мозг работает, пусть он этого и не ощущает, легкие качают воздух. Живой, но мертвец. Он онемел, и закрывает глаза, но нельзя не слышать, даже с одеялом, накрывшим голову. Только не подушкой, никогда после того раза. В голове стучат голоса, раздающиеся в соседней комнате, квартирка и так достаточно мала, чтобы слышать как мышь на кухне пернет. Они беспокоятся. Он знает это, не представляет, как их успокоить. Семья бы уже должна смириться, но он вечно застает их врасплох. И они не хотят привыкать. Вероятно лучше, что не хотят. Привыкнуть - значит считать, что предательский механизм в его голове выиграл. Он никогда не слышит Микки, когда приходят родственники, за исключением может пары односложных ответов. Йен не думает, что он уходит, но может быть и такое. Может быть, тогда он почти бежит, ускоряя шаги, и желает никогда не возвращаться. Но делает это. Каждый раз. Возвращается. В обед и в промежуток между работами. Заходит в выходные в своем клубе. Садится перед Йеном, вытягивая ноги прямо к нему, опираясь спиной на подушки, подсунутые под спинку кровати. Микки читает. Иногда разгадывает кроссворды, вслух зачитывая вопросы. Йен не уверен, то ли это помогает ему думать, потому что потом он обычно быстро вписывает слово, то ли он спрашивает его, надеясь на ответ. Он никогда его не трогает, и Йен ему благодарен. Точнее был бы благодарен, если бы мог чувствовать. Иногда и простыня кажется ему бетонной плитой, и если бы к нему кто-то притронулся, он захотел бы выползти из собственной оболочки окончательно. Неважно, Микки или кто-то другой. Йен не может оценить, сколько это длится - неделя, или две. Ощущается как целая жизнь. Он никогда не помнит, что же было до этого. Голова слишком туманная, спутанная, захламленная грязными обломками мыслей. Они настойчиво бьются внутри, но слишком расплывчаты, и он даже не пытается за них ухватиться. Он не хочет умирать также сильно, как хочет, чтобы это наконец-то прекратилось. Где-то есть другое, но что это и как его найти… Наверное, выходные, потому что вся семья одновременно в сборе. Иногда Йен думает, что это нечестно: заиметь отцом Фрэнка - считай, сразу, родившись, облажаться, но он, Йен, проебан на всю жизнь вперед. Может это от Клейтона. И он просто лучше умеет скрывать. В любом случае основу заложили гены Моники. Вероятно алкоголь, которым пропитался Фрэнк сработал как защитный механизм, все изменив, так что Йен остался единственным пострадавшим. Его мозг оказался мишенью. Может он засыпает, может просто отключается. В следующий раз, когда он чувствует что-то, спальня купается в золотом и пурпурном свете заката, и единственный звук, что раздается в комнате - стук и шкворчание сковородок на кухне. Он любит тишину, но она заставляет гадать. Гадать в другой ли комнате Микки, или он поумнел и забыл кто такой - Йен Галлагер. По большей части, Йен эгоистично надеется, что Микки здесь. Иногда он не такой засранец и желает найти в себе силы быть мужиком и выкинуть Микки из своего порочного круга для его же блага. Еще он не может не чувствовать запах. Маслянистый запах сыра и сладкий шоколада. Они не имеют значения в любой комбинации, но когда он открывает глаза, то видит Микки, входящего с тарелкой, на которой горкой сложены бутерброды с жареным сыром и то, что, по-видимому, должно быть печеньем с шоколадной крошкой. - Знаешь, тебя, конечно, чертовски любит твоя семейка, но эти обалдуи нихуя намеков не понимают, -Микки садится на кровать рядом, поджав под себя ноги. Несмотря на легкий тон, Йен чувствует напряжение в его голосе. - Можешь задрыхнуть, пока они трещат тебе в ухо, по барабану им. Он ставит тарелку на постель перед собой, и запах становится сильным, просто ошеломляющим. - Я никогда раньше печенье не готовил, но, бля, чего тут трудного? Это же просто насыпал всего, разбил хреново яйцо и перемешал вместе, - он пожимает плечами и берет одну печенюшку, с сомнением глядя на неровный кусочек сдобы. - Как думаешь, ничего так? - Пахнет вкусно. Брови Микки взлетают, но он не комментирует. То, что это единственное, что Йен сказал, с тех пор как было только - «отъебись от меня» и «свали отсюда». - Кстати, напомни мне снова детектор дыма подключить, - он нюхает свое произведение.- Может, конечно, жопа вышла. Микки смеется. - Но я уже пару раз ее пробовал, - брюнет расплывается в ухмылке, поглядывая на Йена. - Так что, хрен его знает? Наверное, мне в любом случае понравится. Йен не смеется. Смех требует слишком много энергии. Смех это больно. И это эмоция, так блядски тяжело их выражать. Даже улыбка обойдется ему слишком дорого, но уголок рта задирается вверх практически без его разрешения. - Ладно, - Микки снова устремляет взгляд на печенье. Йен не планировал этого делать. Но он протягивает руку, слабо дергая несопротивляющееся запястье Микки, и подтягивает его к себе. Отгрызает краешек печенья и прикрывает глаза. Слышит, как сосед тихо шипит. - Бля… Я что, отравил тебя? Лип меня через жопу вывернет, если я тебя прикончил. И эпитафия «убит печенькой» будет просто охуенно смешно смотреться на надгробии. Придется соврать. Как считаешь? Смерть от руки самурая? Ниндзя? Таинственного киллера? Таинственного самурай-ниндзя-киллера? - Думал…- Йен вынужден облизать губы и сглотнуть, горло сухо дерет. - думал, это я не затыкаюсь. - Так и есть, но сейчас ты не придерживаешься условий сделки, так что должен же кто-то это делать за тебя. - Прости. - Ничо. Прикольно. И у меня клевый голос. - Х-..ня. Я слышал, как ты поешь. - Да нахуй тебя. Клевый, - он поднимает брови, делая паузу, чтобы дать Йену время высказаться. - Ну, значит, печенька тебя не убила? Брюнет тоже откусывает. - Я добавил побольше шоколадной крошки, почему бы, бля, и нет? - Из-за диабета? - О да, я волнуюсь, что помру именно от этого, - он откладывает печенье.- Жареный сыр с индейкой. Хочешь откусить? Йен закрывает глаза и выдыхает. - Почему ты здесь? - У меня выходной. - Не сегодня. Вообще. - А с чего мне куда-то деваться? - Потому что я развалина. - И я не сплошь позитивный, весь из себя оптимист, чувак, - Микки держит половинку сэндвича перед Йеном. - Два раза дам куснуть. Ну, слабо? Попробуй. Йен чуть улыбается и послушно открывает рот. И Микки отводит руку, так что ему приходится тянуться, чтобы ухватить зубами край бутерброда. - Говнюк, - мычит он, одновременно жуя. - Ты прям удивлен? Йен вздыхает и снова прикрывает веки. Несмотря на его уверения, Йен знает, что Микки уйдет, также как ушли все. Однажды днем или ночью отправится на работу и не вернется. - Можно спросить?- голос у Микки мягкий и неуверенный. Йен слабо кивает. Он еще чувствует на языке острую тягучесть сырной массы. Это странно чувствовать вкус, а под ним еще один - спрятанную сладость шоколада. - Что ты тогда чувствуешь? - Ничего. - Вообще ничего не чувствуешь, или просто ничего не колебет? - Как будто завернут в вату, утоплен в ней, она забивается в горло и заполняет все нутро. - Офигеть, мерзко. Йен фыркает. - Можно и так сказать, наверное. - А когда становится лучше, какие ощущения? - Не такие, как эти. - Засранец. - Как будто встал под душ, который смывает целые слои грязи и пота. Будто кто-то начал закачивать кислород в комнату, и я снова могу дышать. Вспоминаю, как это делать. Микки откусывает от сэндвича и предлагает Йену снова. Это слишком, слишком роскошно, но он ощущает вкус и запах, и его желудок начинает урчать. - Кусочек? - Тост. - С маслом? Йен качает головой и закрывает глаза, чувствует, как Микки встает с кровати, но тарелку, как конченая зараза оставляет. Живот снова урчит. Рыжий открывает глаза и вздыхает, тянется за сэндвичем и кусает снова. Значит, ему становится лучше, обычно перед улучшением - самое тяжелое время, и мысль о том, что пришлось вынести Микки, доставляет ему тошноту. Он ненавидит это - чувство вины перед другими - больше, чем мучения от того, через что ему самому пришлось и придется проходить. ** Микки знает, что все валится из рук на обеих работах, но он сосредоточен на Йене. Работа в клубе еще шатко-валко, но на отделке дома - сплошные слезы. Он, правда, ничего особо не проебал, но может видеть, как его босс на него посматривает. Она все-таки отзывает его с рабочего места. Наклоняется к своему столу и хмурится. - У тебя все в порядке, Микки? - Просто… личное. Я знаю, что облажался. - Нет, никакой лажи. Но ты не работаешь так, как обычно. И мне точно не надо, чтобы ты прибил себя к стенке строительным пистолетом. - Это просто личное, - Микки сует руки в карманы. - Хотите, чтобы я взял отпуск? - Я почти не могу без тебя обходиться, но если это необходимо, пойму. - Друг…мой… Босс легко посмеивается. - Мне все равно с кем ты встречаешься. Больше заботит, как ты вкалываешь, - она снова улыбается.- И если у кого из нашей команды с этим проблемы, у него будут проблемы со мной. Микки кивает, выдыхая с чем-то, похожим на облегчение от снятого с плеч груза. - Мой бойфренд болеет. Я… - Ты хочешь взять отпуск? Микки трясет головой. - Я ничего не могу для него сделать. Просто беспокоюсь. Это давит, что ничем не могу помочь, понимаете? - Рак? - Боже, нет. Вот бля, - Микки сглатывает. - Это не смертельно. Просто… - Ладно, ничего, ты не должен объясняться. Как насчет того, что мы сократим твою рабочую неделю, а отсутствие оформим больничным. - Уверены? Я не хочу никого наебывать. - Уверена. Просто будешь в остальные дни работать за двоих. - Заметано. Надеюсь, это ненадолго. Какие удобнее взять? - Дай глянуть расписание. Сейчас иди домой, завтра отработаешь. - Точно… - Еще раз спросишь, уверена ли я, и сама прибью тебя к стенке гвоздями. Микки кусает губы, скрывая улыбку. - Вы все взвесили, босс? - Давай, вали уже. Микки не спорит. Быстро прихватывает свои пожитки и лупит на поезд и домой. Заходит принять душ и переодеться к себе и идет к Йену. Свет выключен, так что он зажигает лампу в гостиной по пути в спальню. Вода и тост, что он оставил на тумбочке утром - нетронуты. Йен скорчился под покрывалом, дотянутым до подбородка. - Эй, - мягко предлагает Микки. - Я заберусь к тебе? - Уходи, - голос у Йена грубый и колючий. - Значит - нет? - Просто, блять, уходи. - Ладно, - Микки пожимает плечами и уходит в гостиную, садится на стул, плюхая ноги на другой. Хватает и открывает книгу. Он на сороковом романе, с тех пор как Йен впал в депрессию и таблетки перестали работать. И Микки никогда не уверен в том, что случилось, и что же значит поведение Йена, когда он такой, как сейчас. - Убирайся отсюда. Микки поднимает взгляд от книги. Йен повернулся и смотрит на свою гостиную. Глаза пустые, лицо безжизненное. - Уходи. - Я сказал твоему бро, что присмотрю за тобой. - У-хо-ди. - Окей, - Микки встает и закрывает книжку. - Я зайду к тебе позже. Хочешь ты или нет. - Отъебись от меня. Микки выходит от соседа и возвращается к себе. Он на грани звонка Липу, но вместо этого концентрируется на книге. Пытается, блять. И не может. Откладывает томик и переодевается в спальне в спортивки, не представляет, насколько его хватит, так что берет телефон и оба комплекта ключей. Бегает час на дорожке, а потом еще и дожимает подъемом ног на стенке полчаса. Мокрый, усталый и с ноющим телом. Всеми его тренировками в последнее время был секс, до депресняка рыжего. Смотрит на гребаный лифт, мотает головой и медленно вползает по ступенькам, остывая. Он притормаживает у двери Йена, но заходит к себе - в душ и переодеться. Потом открывает дверь соседа и входит. Лампа еще горит, и Микки рад, что не выключил ее перед уходом, уже поздно и темно. Как в спальне Йена, где еще и шторы задернуты. Микки останавливается на пороге. - Ты как насчет душа? - Ты чертов идиот? Отъебись. - Нет,- голова у Йена дергается, так как будто он хочет посмотреть на Микки.- Нет, не собираюсь я отъебываться. Одного так и быть оставлю. Буду заходить в спальню, только чтобы занести еды. Но я не отвалю. Чтобы ты там себе не навоображал, я - твой, мать его, друг. Так что ты со мной повязан. Гримаса у Йена похожа на оскал. - Думал, ты был моим бойфрендом. - И буду, если ты еще хочешь. Просто кажется, что друг сейчас тебе куда нужнее. Йен поворачивается и Микки видит, как блестят его глаза, ловя отсвет лампы из гостиной. - Ненавижу это. Не-на-ви-жу. Я хочу избавиться от этого, вырезать себе часть мозга с этой дрянью. - У всех есть какая-то дрянь, Йен. Может тебе еще повезло. - Повезло? - сухо выпаливает Йен. - То, что было со мной - таблетками не исправить. Хотел бы я, чтобы ты не был болен? Чтобы тебе не пришлось с этим разбираться? Да, конечно, ненавижу смотреть, как тебе больно. Но это тоже часть тебя. - Наверное, до этого, я был лучше. - Может. Не знаю. И не узнаю. Все, что я знаю - это ты. Вот такой. И с таким я хочу быть вместе. Йен не отвечает долго, хмурясь. - Что с тобой не так? - Ну, я тот еще ублюдок… драки… гомофобия… Типа той штуки - раз так орешь, что это ненавидишь, значит сам такой. То, чего можно ожидать от выросшего на южной стороне, в дерьмовеньком домишке, с дерьмовейшим папашей. Угол рта у Йен изгибается в ухмылке. - Я бы был от тебя без ума подростком. А ты бы, конечно, меня поколачивал. - Только потому, что очень хотел бы переспать, но боялся бы. Рыжий вздыхает и, кажется, сдувается, выдыхая из себя весь воздух. - Ненавижу, когда таблетки проебываются. По-большей части не замечаю, и потом просто не могу встать с постели. Микки подходит и садится на кровать, ероша назад рыжие прядки. Достаточно коротко стриженные, чтобы не чувствовались грязными и сальными, как было бы с его волосами. - Но если сходить к врачу? - Да-а… Они поменяют дозу или таблетки, и станет хуже. Все посереет, как будто выцветет. Опять жрешь вату и дышишь через воду. И я надеюсь, что привыкну и не буду снова через это проходить, - он поворачивается так, чтобы Микки, гладящий его волосы, касался лица. - Но все повторяется заново, чуть по-другому. Я буду в порядке. А потом снова не буду. Йен смеется, но звучит это горько. - Все равно и это неправда. Никогда я не буду в порядке… Микки еле заметно гладит его по щеке. - Можно я с тобой прилягу? - Почему ты, блять, от меня не сбежал? Микки закатывает глаза и разворачивает Йена за плечо, толкая на спину. Нависает сверху, обнимая и смотря в глаза. - Дурак ты, - слова выходят похожими на еле различимый шепот. - Я же люблю тебя. Йен слегка задыхается, а у Микки в горле встает ком. Он не собирался этого говорить, так же как, черт возьми, никогда не собирался этого чувствовать. Мысль, что Йен не хочет этого, не чувствует, отзывается болью в груди. -Это... - рыжий облизывает губы, не отводя взгляда. - Не станет лучше. Не уйдет. Я не поправлюсь. Кажется, что вокруг его сердца кто-то жестко и пугающе сжал ладонь в кулак. Микки выдыхает и кивает. - Ладно, наверное, мне нужно время, но я понял намек, - он слезает с Йена и с кровати. - Я в соседней комнате. - Чего? - Йен садится, чуть качнувшись. - Мик. - Все нормально. Я понял, правда. Позвоню Липу. Скажу… да неважно, что-нибудь. Дам понять, что такая сволота, как он думает. - Ты о чем сейчас? - Все хорошо, Галлагер. - Ты о чем? Микки! Микки встряхивает головой и руками, идя к двери, оставляет ключи Йена на кофейном столике, мимо которого проходит.