***
Маттиас на следующее утро проснулся не там, где себя помнил в последний раз: его будто специально отнесли обратно в зал и хотели положить на диван, но у человека не хватило сил, поэтому на «божественное мягкое ложе» взгромоздилась только голова и обе руки; остальное туловище под пледом красовалось на полу. Слюни подтекли под щеку на кожаное покрытие. Через несколько секунд послышался грозный храп. Еще темно. Но в Стокгольме и не светает рано. Уборная, к счастью, была свободной: там даже никто не уснул в обнимку с белым другом. Народ не планировал пока просыпаться. Датчанин удивился, что сам смог встать. Голова раскалывалась, словно сквозь череп прошло множество стеклянных осколков, утренние физиологические потребности с похмелья никуда пропадать не думали. Но если со вторым справиться не составляло особого труда, то осознавать, что таблетки от головной боли остались на самом видном месте в комнате общежития, было тяжело морально. Взгляд в зеркало: лицо отёкшее, по коже поползли мелкие красные пятна, которые за ночь уже начали шелушиться. Внезапно он вспомнил, почему с его последней вечеринки алкоголь так усердно им избегался. Из кухни послышался запах чего-то съедобного: Франциск и Антонио, как у себя дома, решили приготовить завтрак «для тех, на кого хватит». Простая яичница выглядела так, словно её вынес из кухни в зал дорогущего ресторана официант. Идеально ровный желток и не думал растечься, по всему блюду аккуратно распределены приправы. Помимо поваров на кухне также сидела не тронутая похмельем Эмма и ещё две девушки, которые, не стесняясь, заглядывались на парней. — О, Маттиас! Очень вовремя, — никогда с лица Эммы не пропадала улыбка. – Тебе нужна таблетка? Выглядишь неважно… Ему сразу стало интересно, что с ней не так: столько пьёт, что организм наловчился, или просто не пьёт? Зачем тогда устраивает у себя подобные собрания? Ещё многое предстояло узнать. — Было бы неплохо… — просипел юноша в ответ. У него был отвратительный сушняк, в горле скребли кошки, и только усугубляло боль в голове. Бельгийка усадила гостя за стол и сама обо всем позаботилась: положила перед ним две таблетки, поставила стакан воды и сразу пошла заваривать кофе с сахаром и молоком. После такого, впервые за все пребывание в Стокгольме, вкусного и питательного завтрака Маттиас решил вернуться в общежитие, хотя его и уговаривали остаться и проспаться ровно до тех пор, пока он окончательно не придёт в норму. Наконец начало светать. Сквозь розовую пелену в промежутках между облаками просвечивали первые солнечные лучи и как на зло палили в глаза. Ватные ноги постоянно запинаются на ровном месте. На не прогретой ничьим дыханием улице было ужасно морозно. Насыщенный влагой воздух как мокрой тонкой тканью проводил по коже – руки и лицо начинали щипать. Совсем пусто, будто на весь район дом Эммы был единственным жилым, а жизнь там периодически кипела: напивалась и топала ногами, пытаясь танцевать. «Уже потрескались.» — заметил про себя Андерсен и все равно облизал свои губы. Его в этот момент словно стукнуло током, перед глазами начали всплывать отдельные эпизоды вчерашнего вечера, и в первую очередь – пристальный, но пустой взгляд Лукаса, как он приближался к его лицу, как… Маттиас резко тряханул головой, сразу же об этом пожалев. Больше ничего вспомнить не получилось – кроме того, что вырубился он очень рано.***
— Андерсен, ну ты и..! Очень плохой человек, мне нечего сказать. Ты где вообще? — раздраженный голос Эдуарда лучше себя чувствовать не заставил. — Я… не на месте. Так не могу сказать. Только зрительно помню… — Даже не в общежитии?! — Потише, пожалуйста… Было слышно, как Эдуард сделал резкий и громкий вдох: явно что-то ещё хотел наговорить, но вовремя остановился, затем, уже спокойно, сказал: — Приводи себя в порядок, делай, что там тебе ещё нужно сделать. Позже обсудим тогда… — не было понятно точно, из-за чего злился эстонец: потому что волновался или потому что его в прямом смысле кинули, не соизволив предупредить о смене планов. В общем, что бы то ни было, но Маттиас был в тот момент безумно благодарен вселенной за понимающего фон Бока и обещал сто раз извиниться и исправиться в скором будущем. Выходные пролетели быстро: суббота в логично предполагаемом похмелье и борьбе с аллергией, а воскресенье просто выпало из-за длительного сна и попыток набраться сил перед началом очередной учебной недели; первый её день был словно за полупрозрачной плёнкой. В этот понедельник Лукаса в привычное время на остановке не было, но датчанин этого и не заметил. — Я просто надеюсь, что ты был занят спасением мира и просвещением потерянной молодёжи. — тяжёлая сумка эстонца рухнула на библиотечный стол прямо перед дремлющим Андерсеном. — Я и себя-то спасти был не в силах. — он разглядывал в отражении экрана телефона свое лицо, пытаясь удостовериться в том, что пятна уже полностью прошли. Но этого не произошло. — Встал на их сторону? — ...Да? — как-то с опаской и неуверенно ответил Андерсен. — Точнее, я вышел на разведку, и там-то они меня и подловили. Ну, то есть, — ему надоело говорить загадками. — Я не планировал. Не планировал – пить, шёл туда по своему желанию... Считай, что подсунули, и, как видишь, сейчас я об этом жалею. Минуты две они пытались разглядеть "уцелевшие" пятна на коже, больше напоминающие маленькие ожоги. — Еще один такой прокол, Андерсен, и я даже не стану тебя как мамочка отчитывать. В следующий раз, если кидаешь меня, хотя бы смс-ни. Это не честно. — Эдуард деловито сдул отросшую челку с глаз. — Я довольно долго ждал, хотя при таком раскладе мог и своими делами заняться, которых – гора. Неловкое молчание. До них довольно быстро дошло, что Эд себя вел даже не как мамочка, а как обиженная девушка Маттиаса. Несколько людей посмотрели на них недовольно. Тишина прервалась тихим смехом, который окружающие тоже встретили без удовольствия. — А если по делу, то, как думаешь, придется ли тебе на пересдачу идти? А, с другой стороны, устроят ли её... — Как-то всё равно, если честно... — пробубнил в ответ Маттиас, пристально смотря в окно. Желание вспомнить что-нибудь еще с того вечера не оставляло его. Друг за него начал всерьез беспокоиться: человек, с такой страстью раньше посвящавший себя делу программирования, живший мечтой, отвлекавшийся на то, как именно ему это пригодится, сейчас абсолютно не беспокоится ни о чем. Его мысли явно заняты чем-то другим. Единственная надежда была на то, что датчанин начнет лучше спать; синяки под глазами видны уже из-под оправы очков. Фон Бок и сам для себя начал понимать, что его счастье не только в математике. Он стал понимать себя лучше в принципе. После "библиотечного" разговора Маттиаса ждал "коридорный". Впервые Абель сам подошел к нему – целое событие. Во взгляде ореховых глаз читалась сердитость, и не понятно было только, на кого именно. Диалог больше звучал как перепалка двух детективов в ходе криминального расследования, потому что кто-то из них оказался не прав. По принципу "в споре рождается истина" выяснять это и приходилось. Как оказалось, Абель, почти в прямом смысле этого слова, пронюхал, казалось бы, весьма очевидную вещь: кто-то принес с собой в пятницу траву и, возможно, попрятал по углам всего дома Эммы. Несколько пакетиков были найдены, но не факт, что не осталась еще парочка. Ясное дело, девушку никто подставлять не собирался. Скорее решение попрятать было сделано уже под веществами. Люди явно не особо соображают в этот момент. Больше Янссона беспокоило то, что среди употреблявших мог быть и Лукас. — Ты курил? — Абель был чрезвычайно серьезным и напряженным. — Вы ушли куда-то из кухни. — Уже не уверен ни в чем... Я даже не знаю, было ли что-то помимо виски или коньяка в газировке. — В одном быть уверенным можно точно: я зря согласился тебя брать. Такого рода обвинения ударили Маттиасу под дых. — Не понял. — И понимать нечего, — коротко и сухо отрезал голландец. — Он хитрый. И мог взять тебя, потому что ему так было удобно. Ты ничего совершенно не знаешь, буквально ни о чем, и он этим мог воспользоваться. — И всё же... — парень снял очки и стал протирать краем рубашки стёкла. — Ты имеешь в виду... — Я имею в виду, что он накурился, пока вы где-то там стояли. Ты вообще ничего характерного не заметил, что ли? Запах? "Прямо такой разговорчивый вдруг стал... — датчанин недоверчиво покосился на своего друга. — Ещё никогда... Он ещё никогда так много не разговаривал со мной за один промежуток времени. Со мной ли только? Не понимаю." — Я не помню ничего ровно с того момента, как он меня завел за угол. Я был слеп как курица. Да и не понимаю, чего ты-то так беспокоишься? Сам ведь- В самый неподходящий момент парень икнул. Напряжение нарастало, оба начинали медленно, но верно поднимать друг на друга голос, и этот "ик" нехило разрядил обстановку. Почти сразу они успокоились, а раздражение сошло на нет. Разошлись друзья молча, каждый со своими мыслями. "Ну, допустим, курнул он. Допустим, я надышался. И что дальше? Вообще не помогло делу, только больше вопросов появилось..." Закат начинался раньше. Коридоры университета заполнило золотом. Пусто. Некоторые студенты ещё сидят в библиотеке, другие уехали домой или вернулись в общежитие. — One, two, three, four! One, two, three, four! — раздалось из какой-то аудитории в конце коридора. Щелчок старого магнитофона: заиграла какая-то песня. Скорость счета и такт что-то ему напоминали. Вновь перед глазами размытые образы, только на этот раз они сопровождались ощущением мощных басов, которые тело будто запомнило на всю жизнь. «Он тогда, наверное, просто дыхнул на меня дымом.» Маттиас в надежде на что-то обернулся. Никто за его спиной волшебным образом так и не появился.