Hickory

Чонгук встречает своего Прекрасного принца утром понедельника.       Разумеется, на тот момент он об этом ещё не знает. Просто его внимание привлекает боксёр в другом конце комнаты, который кажется ему чутка слишком энергичным. — Эй, — Юнги резко шлёпает его по уху, где ещё виднеется старая рана. — Сосредоточься. Чонгук оборачивается, возмущённо потирая висок. — Господи, тренер. — Отвлёкся — проиграл. И когда ты будешь на ринге, это будет уже не моя проблема. — Ты прав, — он вновь принимает стойку, осторожно — из-за повреждённого колена. Травмы — главное в их деле. Если ты невредим, значит ты делаешь что-то неправильно. — Прости. Юнги цокает, а затем оборачивается, чтобы окинуть взглядом зал. — На что это ты пялишься, малой? — Ни на что. Давай, погнали. — Может, на него? — Юнги игнорирует парня и дразнит, стягивая одну из своих перчаток и указывая между боксёрскими грушами на коротко стриженого брюнета. Маты под ним уже пропитались потом, а он всё осыпает воздух быстрыми ударами. — Нет, он ни при чём, давай же. — Тогда может тот? — продолжает Юнги и указывает на кого-то другого. — Он ничего. — Завались, а, — Чонгук подаётся вперёд и бьёт Юнги в плечо, вызывая боль в сбитых костяшках. — Давай тренироваться. Ты просто тратишь время. — Я трачу время? — тот вновь поворачивается к нему, ухмыляясь. — Это ты глазками стреляешь вокруг, не я. — Ничего я глазами не… — Заткнись, — Юнги вновь бьёт его по уху, задевая едва зажившую рану, и снова надевает перчатку. Он занимает твёрдую позицию, поднимая руки как мишени. — Окей, вперёд.       Чонгук хмурится, но кивает и делает новый выпад. Он внимателен, достаточно сфокусирован на Юнги, но его глаза продолжают смотреть по сторонам, взгляд скользит за плечо тренера каждый раз, как выпадает возможность, на человека в дальнем углу комнаты.       Его мускулы напряжены, тонкая кожа до безумия красиво облекает фигуру, мышцы натягиваются как у настоящего бойца, каждый раз как он двигается. Возможно он здесь не так давно. Чонгук не видел его раньше. Потому что, чёрт, он бы точно запомнил, если бы видел это лицо прежде. Поэтому он пялится, пялится непрестанно. Чтоб его. Здесь не так уж и часто можно увидеть «чистое» лицо, так что представившейся возможности он упускать не собирается. Тренировка заканчивается чуть позже полуночи, что вполне себе обычное дело. — Хорошей дороги домой, парень, — перед уходом говорит Юнги, как и всегда. Это у них уже что-то вроде ритуала. — Вас понял, — Чонгук улыбается и шутливо салютует в ответ.       Всё так привычно. В небольшом зале весь день царит тишина, к ночи сгущаясь всё больше. Чонгуку нравится эта мирная атмосфера, покой и безмолвие.       Именно в раздевалке он снова видит того парня, который, вне всякого сомнения, привлёк его внимание. Вблизи он выглядит ещё более поразительно, но Чонгук не относится к тому типу людей, что храбро справляются с подобными ситуациями, поэтому он делает то, что предписывает «кодекс раздевалок», и вежливо избегает зрительного контакта. Хотя это всё равно бесполезно, поскольку парень сам заговаривает с ним. — Хреновый порез, чувак, — Чонгук вздрагивает и поднимает взгляд. — Ты чутка кровью истекаешь.       Парень опирается на металлические шкафчики, просвечивающая рубашка и пара свободных треников облачают его гибкую фигуру. Спортивная сумка свисает с плеча, волосы влажные после душа. Выглядит он отлично. Притягивает к себе внимание так, как не удаётся большинству тех, кто пытается намеренно. Сногсшибателен по последней моде, загорелый, словно модель на летнем пляже с одного из эротических календарей. Он протягивает Чонгуку платок. — Эм, спасибо, — грубо кивает Чонгук, принимая его. Ему требуется некоторое время, чтобы понять, о чём тот говорил, но парень терпеливо смотрит на него, взгляд прикован к голове Чона. Точняк.       Он подносит платок и прижимает его к виску. Несколько недель назад во время тренировки Юнги хорошенько так приложил его ребром ладони по ране, оставшейся с давнего боя, хотя Чонгук ошибочно полагал, что та уже зажила. Порванные швы пришлось снять, а глубокий порез заново «поджаривать» дезинфицирующим средством до тех пор, пока не появилось ощущение, что кровоточащий ожог начал разъедать череп. И вот сегодня старая рана была снова вскрыта. Чонгуку было слишком лень перевязывать, поэтому он просто оставил её кровить. Уже вполне привык к подобному. Ткань раздражает содранную кожу вокруг повреждения, но неплохо впитывает струящуюся кровь. — Оставь себе, — говорит ему парень.       Чонгук встречается с ним глазами. По залу гулко разносится лязг старого бойлера за бетонными стенами и шаги припозднившихся боксёров. Звуки отражаются от стен пустого коридора. Ситуация слегка неловкая, но Чонгуку частенько приходится испытывать неловкость, так что к этому он тоже уже привык.       Для бойца это обычное дело, поэтому Чонгук и не особо зацикливается, когда замечает. Синюшная припухлость на виске парня, жуткая рваная рана, растягивающаяся от самого виска к надбровной дуге словно ивовая ветвь. Тем не менее, Гук пялится ещё какое-то время, а парень просто вздёргивает бровь, ухмыляясь, будто знает что-то, знает какой-то маленький грязный секрет. — Спасибо, — в конце концов повторяет Чонгук, отрывая взгляд от следов насилия на чужом лице. — Не парься. Кстати, вопрос можно?       Просьба вроде бы самая обыкновенная, но Чонгук отлично знает схему. Неопределённость никогда не ведёт ни к чему хорошему, поскольку до последнего не ясно, куда именно свернёт дорожка разговора. Он пожимает плечами, всё ещё держа платок у раны, и снова принимается возиться с вещами у себя в шкафчике. — Валяй, чувак. Но ответа не гарантирую. — Какие мы таинственные. Мне нравится, — усмехается тот, а Чонгук сжимает челюсть, вздёргивая бровь. Парень указывает пальцем на левое колено Чона. То самое. Каким образом он так легко догадался, остаётся для Чонгука загадкой. — Колено повредил? Обычный вроде вопрос, но звучит словно угроза. — А тебе-то что? — небрежно спрашивает Чонгук в ответ, ну или, по крайней мере, настолько небрежно, насколько это возможно сделать, не стискивая до скрежета зубы. — Да ничего. Просто полюбопытствовал, — и улыбается, будто говоря «просвети меня». — Ступеньки, — ворчит Чонгук. — О, всегда всему виной ступеньки, да? — он смеётся таким мягким тембром, а в голосе абсолютно отсутствует та осторожность, которой перегружена жизнь Чонгука.       Чону следует быть более осмотрительным, но симпатичные мордашки легко вызывают доверие. Чонгук просто не может избавиться от притяжения, которое чувствует к этому парню. Разве можно его винить? Ведь тот немного — много — совершенен, словно оживший музейный экспонат, изваянный из мрамора. — Надеюсь, всё не так плохо, — его непринуждённый вид слегка подбешивает, однако он достаточно предусмотрителен, поэтому делает шаг назад, как только Чонгук заметно щетинится. И Чон не упускает этого: по-бойцовски рассчитанный шаг, левая нога впереди правой — искусный переход к инстинктивной левосторонней стойке. Колени чуть согнуты и напряжены, пока парень не выпрямляется и вновь не облокачивается на шкафчики.       У быстрого бойца — быстрые рефлексы. А скорость ведёт к победе. Некоторые предпочитают полагаться на ловкость, так что, возможно, это — его козырь. То, что ставит его на порядок выше преходящих боксёров, которые здесь частенько сменяют друг друга.       Чонгук готов поклясться, что разглядел нечто большее в том, как этот парень двигался, пока бросал на него случайные взгляды, не сумев побороть любопытство. Возможно, он был прав. Может, Чонгук здесь не единственный такой боец. Тот, за каждой получкой которого стоят долгая история сбитых костяшек и размалёванной чужими кулаками кожи и падающий на колени противник с внезапно пустеющим от очередного удара взглядом. — Всё отлично, — говорит Чонгук, аккуратно подбирая слова. Осторожничает, чтобы не сболтнуть лишнего. В том, что ты позволяешь другим узнать о своих травмах и слабостях, есть скрытая опасность. Никогда не знаешь, кто ударит в спину. — Так, мне пора идти, — говорит парень, делая ещё один шаг назад и поудобнее устраивая свою тяжёлую сумку на плече. — Хм, — Чонгук указывает на платок, всё ещё прижатый к его голове. — Спасибо за это. — Забей. Но мы же ещё увидимся?       Он улыбается, и что-то кажется Чонгуку странным, но определить, что именно, он не может. Чон даже не уверен, что хочет, потому что этот парень хорош собой, и нет ничего печальнее, чем ситуация, когда оказывается, что прекрасное и чудовищное идут рука об руку. — Кто знает? Большой город, большой мир.       Парень лишь тихонько смеётся и машет ему рукой, что выглядит, на самом деле, скорее как издевательство, нежели как прощание. — Мечтать не вредно, да? Мечтать не вредно.       Он уходит, сопровождаемый металлическим лязгом дверцы шкафчика, а Чонгук проклинает себя за то, что не может отвести глаз от того, как полупрозрачная ткань натягивается и собирается складками в районе острых лопаток, пока парень шагает прочь. Это притягивает. Глядя на эти лопатки и мышцы спины, Чонгук чувствует жар, представляя, как бы они напрягались и двигались при немного иных обстоятельствах.       Он запрыгивает в одну из душевых кабинок, и лишь только потому, что больше никого поблизости нет, он позволяет себе думать об этом, пока стоит под чуть тёплыми брызгами воды; ошеломляюще много времени уходит у него на размышления над тем, будет ли чересчур аморальным дрочить на одну лишь мысль о том, как мышцы того парня напрягались под разгорячённой краснотой его кожи.

***

      Не секрет, что имя Чон Чонгука у всех на слуху, и этот факт говорит о многом. Он хорош. Достаточно, чтобы о нём знали, достаточно, чтобы его опасались.       Так что, да, можно сказать, что сегодня он настроен на победу. Настроен на горячий катарсис, хотя, возможно, не стоит называть это так. Но ему бы уже следовало запомнить, что не стоит слишком уповать на собственные ожидания. Запомнить, что ничто и никогда не будет так, как ты этого хочешь, потому что если и есть что-либо, на что этому миру абсолютно насрать, так это ты сам. По большей части, это он. Знаете про сегодня?       Идут бурные разговоры о том, что намечается. О том, что сегодня здесь впервые за долгое время произойдёт нечто, что сможет сравниться с до сих пор непобитым рекордом Пэдди Монагана (1), одержавшего победу в ста четырнадцати боях без защиты ещё в середине семидесятых; о том, какой он мошенник и вообще пустое место по сравнению с Бобби Ганном (2), и ещё... О том, что сегодня парни, что выйдут на ринг, заткнут за пояс этого самого Ганна. Но, опять же, это всего лишь разговоры.       Чонгук с нетерпением ждёт, как пораскрываются их поганые рты, когда он наконец ткнёт их рожами в реальность, заставив заткнуться.       Называйте это как хотите, серьёзно. Приукрашивайте и выдавайте в более величественном свете. Что угодно, если вам так будет легче. Что же до него самого, то Чонгук предпочитает называть это жизнью. Подготовкой к смерти. Всё это.       Он хрустит костяшками уже миллиардный раз за эту ночь, съёживаясь от слабой боли, но продолжает это делать. Пот остужает его спину под свободной борцовкой. На этот бой он надел джинсы, чтобы скрыть бандаж на всё ещё не совсем восстановившемся после травмы колене. Прошли уже месяцы, и оно почти зажило, но всё-таки не до конца. Тем не менее, ему нужны деньги. К чёрту подготовку. Если не можешь, значит не можешь. А если сумеешь, то получишь пару баксов. Что с того, что он игрок? Что ему терять? Кровь. Немного гордости. Ещё немного крови. И в принципе больше и нечего. — Как ты? — Порядок. — Хм, — Юнги кривит губы, скрещивает руки и смотрит на Чонгука с неодобрением. Кивает на сигарету в его руках. — Лжец. Ты куришь. Снова. — Ну, да. — Ты разве не собирался бросать? — Все собирались, тренер, — усмехается Чонгук и облокачивается на бетонную стену, выдыхая дым куда-то в грязный тёмный потолок. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Я чувствую, что готов обделаться. Это ты хочешь от меня услышать? — Нет. Мне не нравится, что у тебя это на лице написано. Ты выглядишь напуганным, парень, — Юнги поднимает ладонь и легонько хлопает Чонгука по руке. — Думаешь, что сможешь выиграть, когда у тебя такой видок? Как у маленькой трусливой беззащитной сучки. — Маленькой, — фыркает Чонгук. Вновь затягивается сигаретой, фильтр так нежно зажат между его пальцами, что это выглядит почти пугающе. — Говорите вы, Мистер Метр-с-кепкой-и-в-прыжке. — Следи за своим ртом, — предупреждает Юнги, вытаскивает руки из карманов свитера и возится с аккуратно сложенным свёртком чистого бинта. — Или мне придётся делать это вместо тебя. — Ммм, это угроза? Потому что я вполне уверен, что тебе оттуда снизу даже не видно моего рта, коротышка...       Юнги вырывает сигарету из его рук, швыряет на пол, растаптывая ногой, а затем запихивает Чонгуку в рот бинтовый свёрток, пока тот стоит, не двигаясь, захваченный врасплох. А затем приглушённо смеётся. — Я же говорил, — невозмутимо выдаёт он и указывает пальцем вглубь коридора, на тускло освещённую комнату с бетонными стенами, где отчаянное жужжание натриевых газоразрядных ламп силится заглушить рёв толпы. — Это будет очень серьёзно. С той секунды, как начинаешь чувствовать страх, ты уже проиграл. А раз проиграл, денег не получишь. А после выйдешь на бой снова, до того, как будешь действительно готов, и, возможно, опять проиграешь. Порочный круг, Чон. Не втягивайся. Но Юнги не принимает в расчёт того, что уже, возможно, слишком поздно. Закатив глаза, Чонгук аккуратно вытаскивает комок бинта изо рта, расправляя и оборачивая его вокруг кистей рук. — Я и сейчас-то не готов, — говорит он и осторожно двигает коленом, сгибает, проверяет. Оно всё ещё болит, и большая часть веса переносится на правую ногу. Такой баланс сложно замаскировать от бдительного противника. Он должен быть очень осторожен. Юнги бьёт его по колену, и он опускает ногу. — Не пались, идиот. Битва, считай, уже началась. Ким в этом же самом грёбаном здании. А если он увидит, что ты здесь прыгаешь на одной ножке, как дебил, что тогда? — О'kей, во-первых, это ты виноват, что долбанул меня по колену во время тренировки, как чёртов дегенерат... — Нет, это ты виноват, что дал мне ударить себя. Понял? — Это чушь какая-то... — Заткнись. Слушай, — Юнги тычет пальцем ему в лицо, и Чонгук возмущённо бьёт его по пальцу. — Единственное твоё преимущество в данной ситуации состоит в том, что никто не знает о том, что у тебя травма. Так что не слишком налегай на правую ногу и всегда сгибай оба колена чуть больше, чем требуется, и левое — чуть сильней. Всё ясно? — ...Ясно, — Чонгук хмурится, а затем проводит по лицу ладонью, обмотанной бинтом, вздыхает и начинает заматывать вторую руку. — Чувак, я, блять, облажаюсь. — Заткнись, Нэнси Даунер, ты всё сможешь. — Дебби Даунер (3). Нэнси Негатив (4). Определился бы уже, баклан. Юнги цокает. — Вот же паршивец. Может мне следует от души так выпороть тебя прямо на глазах у всех? Пусть Ким довольствуется тем, что от тебя останется. Порвать твоё мясистое тельце на ошмётки? — Блять, — просто выдыхает Чонгук. Потому что это заставляет его снова задуматься. Он наслушался кучу всяких ужасов про своего нынешнего противника. Про то, как этот парень дерётся. Дерётся не просто чтобы выиграть, а чтобы непременно с сопутствующим ущербом для оппонента. Дерётся с конкретной целью, дерётся, потому что получает от этого удовольствие. — Блять, чувак. Я просто... — Стой, Гук. Я знаю, о чём ты думаешь. Притормози. Он просто парень. Как ты. У тебя на счёту даже побед больше, чем у него. К тому же, слухи, что ходят о тебе, будут похуже, о'kей? Ты в зеркало давно смотрелся? — Юнги сжимает его бицепс. — Ты же просто здоровяк. — Твоя обычная херня насчёт милого мускулистого свина, а, тренер? — Ну это только между нами,— Юнги как-то по-странному нежно улыбается. Давненько бывало такое, чтобы Чонгук нервничал перед схваткой. Несколько лет, вообще-то. Может быть поэтому слегка нервничает и сам Юнги. — Но все остальные, они боятся тебя, парень. Я в курсе, что ты ни разу не видел этого Кима, но я тебе скажу, что он выглядит как чёртова тростинка. Один из этих хилячков, знаешь? Вероятно, он быстр, но сильно сомневаюсь, что прям так круто бьёт.       Чонгук кивает, прилагая слишком много усилий к тому, чтобы должным образом замотать руки марлей, как будто если он сделает это идеально, то и драться будет лучше. Типа дерьмовенький такой ритуал на удачу для тех, кто не склонен к сантиментам от слова совсем. — Симпотное лицо, может быть. На этом всё, — Юнги тычет ему в бока, улыбаясь всё шире, когда Чонгук хихикает и отшатывается от него, шутливо отпихивая его руку. — Я знаю, ты падок на таких. Так что не покупайся. — Так точно, тренер, — усмехается Чонгук и отталкивается от стены. — Готов? — спрашивает Юнги. — Неа, — говорит Чон, смешно пританцовывая, позволяя непринуждённой улыбке облагородить свои черты. Потому что он уже чувствует это. Нервное возбуждение. Проиграет он или выиграет, но он по-любому выйдет на ринг. O, это чувство, когда ты понимаешь, что хорош в чём-то, что делаешь что-то правильно. — Ну что, пойдём посмотрим, как меня там на хрен порешают, а? — Да, вот это настрой, — саркастично вздыхает Юнги, и они шагают дальше в темноту коридора. — Ты меня знаешь. Да я же просто олицетворение духа соревнования, нет? — Я просто тащусь от твоей сегодняшней позитивности, Чон. — Ммм, ещё кое-что. Когда будешь соскребать мой хладный труп с этого ринга, убедись, чтобы мои штаны были на месте. Эти джинсы довольно-таки свободные. — Не говори так, малой, — Юнги грубо хлопает его по плечу. — Не надо. А то я расплачусь. Ты всё сможешь. Где твоя уверенность? Где тот самоуверенный паршивец, который вечно напрашивается на мой кулак, а?       Чонгук фыркает, скрещивает руки и пальцами отбивает барабанную дробь по предплечьям. Главная комната это, по сути, бетонная коробка, тёмная, битком набитая людьми и жаром. Она находится в подвале, под небольшим частным боксёрским залом — абсолютно незаметным местом, спрятанным посреди этого огромного, вечно кричащего города. Лишь ещё одно пристанище безнравственности, одно среди целого океана подобных. — Кто знает. В аду потерялся, наверное. — Ага, если бы он только существовал. Чонгук смеётся. — Тогда, как ты назовёшь это?       И он указывает на огромную толпу людей, томящуюся в зловонии ликёра и сигаретного дыма. Лица едва освещены болтающимися под потолком лампами, а эмоции скрыты в тени капюшонов, в полой глубине глазниц. — Это? — Юнги усмехается и натягивает капюшон, как и все вокруг. Здесь внизу холодно, а снаружи идёт дождь. Чонгук почти жалеет, что ему нечего накинуть на голову. Но он достаточно умён, чтобы не выходить на бой запакованным в кучу одежды, пусть и свободной, но всё равно сбивающей дыхалку. Сегодня он будет драться. И победить его будет непросто. Юнги проходит вперёд. — Малыш, ты псих, если считаешь это адом.       Они продвигаются к центру, проталкиваясь сквозь сплошную людскую массу, и уже видят, как прорисовывается «ринг». Все знают, что грядёт нечто. Все ждут с нетерпением. И это ожидание чревато.       Кто-то здесь чтобы победить, кто-то — чтобы проиграть. Кто-то лишь ради насилия. Кто-то просто любит жестокость — напоминание о том, насколько бесчеловечным можно быть, сохраняя до боли человеческий облик. Чонгук любит говорить, что он здесь ради денег.       Но это не так. Трепет, испытание, адреналиновый всплеск — всё это действует на него точно, как и на всех остальных. Ударная волна возбуждения разливается в крови, а он всегда встречает брызги красного с улыбкой. — И как же, блять, тогда это называть?       А затем рефери вальяжно выходит в центр зала, и толпа отступает ещё на пару шагов, упираясь в потрескавшиеся бетонные стены. Судья, одетый в старые треники и свитер с логотипом какого-то университета, о котором он наверняка ни черта и не знает, выглядит до смешного несерьёзно. Но командует он властным тоном, ну или, по крайней мере, достаточно близко к этому. Юнги на вопрос не отвечает, но Чонгук и так прекрасно знает, какой бы был ответ. Зови это своей жизнью, парень. Нравится тебе это или нет. В Аду нет никакого спасения. — Про колено не забудь, — вместо этого просто говорит Юнги, расталкивая людей локтями. Затем он отступает назад, к толпе, и облокачивается спиной на колонну в углу комнаты. Иногда владельцы зала заранее готовят ринг для подобных мероприятий. Порой пол устилают матами. Но никому не хочется отдраивать их после, потому что все знают, что в этот раз прольётся много крови. Потому что знают, кто выйдет на бой этим вечером.       Ким Тэхён.       Сегодняшний бой обещает быть скверным. Чонгук думает, сумеет ли он справиться в этот раз. Размышления, на самом деле, вещь абсолютно бесполезная, так что он просто забивает на всё это и мысленно закаляет себя для этого боя. — Так, все назад, мы начинаем.       Чонгук цокает, вновь хрустя костяшками. Дурацкая привычка. Ему следовало бы избавиться от неё поскорее. Вряд ли это полезно для суставов.       Рефери указывает на него, что-то говоря. Правда все слова тонут в рёве толпы, а Чонгук только сейчас начинает чувствовать, как со скоростью света обнажаются его нервы. Но у него предостаточно опыта, так что он знает, что судья просто представляет его публике. Не то чтобы это было так необходимо. Все здесь знают, кто такой Чон Чонгук. А затем мужчина указывает на другую сторону круга, говоря что-то ещё. Представляет другого человека. Ким Тэхён. Ким Тэхён. Ким Тэхён. Конечно же, все прекрасно знают, кто такой Ким Тэхён. Включая Чонгука. Он в курсе многих слухов. А кто — нет?       Ким Тэхён — жилистый парень, который выглядит словно идеально сложенный венценосец, у него красивая шевелюра и ещё более красивая улыбка. Ким Тэхён — тот самый парень, который бесчисленное количество раз дробил кости в собственных кулаках, потому что он бесшабашен, безумен, безжалостен, никогда не сомневается, прежде чем стереть в порошок собственные костяшки, если эта жертва окупится нокаутированным противником со сломанной челюстью, парой выбитых зубов и дохерищей крови. Первоклассный боец, если допустить, что такой вообще существует.       И вот он выходит, этот Ким Тэхён, в ореоле своей дурной славы, лицо спрятано под капюшоном, и Чонгук солжёт, если скажет, что ни капельки не улыбается.       Он чувствует покалывание в кончиках пальцев, возможно от того, что слишком сильно замотал руки, но вероятнее всего — от возбуждения. Да, он может проиграть, ну и что? В любом случае ему удастся это увидеть, эту неистовую красоту в действии. Ведь Юнги прав — Чонгук падок на смазливые мордашки. И ещё больше — на красивые поединки. Ну, а когда обладатель смазливой мордашки ещё и драться может, хорошо драться, — он теряет голову. Не обязательно от человека, но от самого момента.       Есть нечто поразительное в искусно исполненном хуке со всего размаха. Что-то, что невозможно стереть из памяти, оглушающий удар прямиком в сердце. — Парни, вы готовы?       Чонгук кивает — никогда не был любителем поболтать, его глаза прикованы к человеку напротив, серый капюшон по-прежнему скрывает это симпатичное личико, о котором он так много наслышан. — Настолько, насколько только могу, — усмехается Тэхён, перебирая руками швы на своей толстовке. Чонгук внимателен. Парень не торопится. Почему? — Хорошо, идите сюда... — и рефери указывает им в центр ринга. Чонгук подходит, пока его противник снимает через голову толстовку.       Чон наблюдает, готов взглянуть, наконец, на это охуенное лицо. Он ожидает увидеть какое-то сказочное женоподобное создание со скудной мышечной массой, во всех смыслах хилое и слабое. Возможно, ожидает увидеть нахальную улыбку. Возможно — большие оленьи глаза в обрамлении пушистых ресничек. Просто ждёт. Но, опять же, ему бы уже стоило зарубить на носу, что не стоит думать, будто все его ожидания оправдаются.       Толстовка снята, тень капюшона пропала, и Чонгук видит, кто такой Ким Тэхён. Видит парня, которого встретил в зале в понедельник, пару дней назад. Вспоминает окровавленный платок, который запихнул в задний карман и о котором сразу же забыл.       И всего на мгновение он чувствует себя потерянным. Словно его повседневная жизнь смешивается с его отдельно стоящими напастями; две параллельные вселенные, которые он изо всех сил старается держать подальше друг от друга, несмотря на их отчаянное желание истекать кровью вместе.       Тэхён отбрасывает свою толстовку в сторону, в руки кого-то из толпы, свободная рубашка мягкими складками обтекает его фигуру. Он словно сложен из углов — плоских, геометрических, если выражаться дурацкими математическими метафорами. Худой и жилистый, как Юнги и говорил. Но в том, как он держится, присутствует некая естественная грация, и Чонгук немножко восхищается.       «Красивый» никогда не будет словом, идеально подходящим для описания, но это всё, что у него есть. Лучшее, что он способен придумать.       А затем Тэхён ухмыляется ему в лицо, и этого достаточно, чтобы вывести его из транса. Ещё предстоит выиграть поединок, пролить немного крови и оставить парочку синяков. — Отлично, парни. Готовы? Да? Супер.       Они подходят ближе, делают «кулачное рукопожатие» (5). Кисти Чонгука обмотаны бинтом до костяшек, но он замечает, что руки Тэхёна неприкрыты. Похоже, парень один из тех, чьё кредо «к дьяволу», возможно, из тех, кто живёт исключительно ради боли. Их взгляды встречаются. — Чон, — говорит Тэхён, кивая. Мягко улыбается, именно так, как и описывают все слухи.       Это заставляет Чонгука задуматься, разум быстро прочёсывает всё, что он слышал про этого парня. Что из всего этого правда, что — преувеличение. Что-то даже и не царапает по поверхности. — Ким, — кивком же отвечает Чонгук, сдерживая эмоции. Не стоит забывать, в этом он хорош. Матёрый профессионал. Умело побеждает, умело притворяется. — Как твоё колено? — говорит Тэхён, его глубокий голос приятно разносится над зарождающимся хаосом. Толпа накаляется, повышается градус безумия. А после его улыбка темнеет, белоснежные зубы кажутся ножами в приглушённом свете помещения. А Чонгук не говорит ничего. — Пять шагов назад, пять шагов назад, — выкрикивает рефери, вынужденный повышать голос, поскольку шум вокруг всё нарастает, нарастает, нарастает. Ещё немного, и что-то вот-вот произойдёт. — Хорошо, отлично, парни. Всё ясно? Играем честно, вы ведь в курсе, что это значит? — командует он. — Капы на месте? Да? Порядок? Вы в норме? Честно и открыто, без укусов и прочего. Проявите уважение к противнику, вы знакомы со схемой. Всё в норме? Порядок?       Порядок.       Чонгук не готов, и это хреново. И так, бросив на него ещё один взгляд, Тэхён одаривает Чонгука улыбкой, не весёлой, но скорее самодовольной или даже беззаботной. Они оба жаждут выиграть. Оба хотят того, что так любят. — Готов? — спрашивает судья, хлопком ладоней указывая на Чонгука. — Готов? — снова спрашивает он, в этот раз обращаясь к Тэхёну.       Чонгук лишь приподнимает подбородок — быстрое, деловое подтверждение. Тэхён хлопает ладонями, размахивает руками вокруг себя, расхаживая взад-вперёд и выкрикивая короткое «йеп». — Отлично, отлично. Начинаем бой! Рефери отступает, сливаясь с упирающейся в стены толпой. Оставляя Чонгука и Тэхёна. Игра началась. Гул публики громок. Сердцебиение Чонгука громче. И схватка выходит оглушительная. Но это всё длинная история.       Возможно, вам было бы интересно узнать про серию грубых ударов чонгукова кулака по подбородку Тэхёна, узнать, как боль рикошетом взорвалась в его собственных костяшках, о защите которых ему действительно следует думать получше.       Удар.       Возможно, вам было бы интересно узнать про то, как Тэхён делает сильный, рассчитанный выпад и бьёт ребром ладони прямо по скуле Чонгука. Про то, что причина, по которой он не обматывает ничем руки, всего лишь в том, что ему это незачем. Про то, что он быстр, как и все люди его телосложения. Про то, как, противореча сказанному Юнги, весь преисполненный силой, надеждой и отчаянием, он бьёт по кривой, в отличие от большинства людей своего телосложения, которые ничем подобным вообще не занимаются. Возможно, вам было бы интересно узнать о беспощадном ударе точно по левому колену Чонгука.       Или, возможно, о глухом стуке, с каким Чонгук падает на бетонный пол, закатывая глаза, за секунду до того, как ко всем чертям отключается. Возможно, вам были бы интересны все эти подробности, но в них, серьёзно, нет никакой необходимости. Чонгук проигрывает этой ночью. Это всё, что вам действительно стоит знать.