Hickory

— Малой.       Это первое, что Юнги говорит Чонгуку, когда тот приходит в себя. Малой. Как будто он и не был в шаге от того, чтобы откинуться в последний раз, когда был в сознании, сколько бы времени с тех пор ни прошло. Будто не он потерял литры крови на том бетонном полу, и это не его сейчас раздуло, как одну большую виноградину; словно он в полном порядке. «Забей и иди дальше» всегда было личным девизом Юнги. — Мнн, — кряхтит Чонгук. Юнги думает, что он, возможно, пытается что-то сказать, но он не уверен. — Живой? — Бл... ммм. Нет. — Средней степени паршивости? — Угадай, — он почти пожимает плечами, но потом вдруг осознаёт, что это чертовски больно, и бросает эту свою задумку. — По мне так вполне неплохо, — бормочет Юнги. Он встаёт с кресла, кладя руку на поясницу и потягиваясь. Чонгуку интересно, как долго он там просидел, наверняка, сгорбившись в три погибели, как и обычно. Так же, как и когда он слишком много думает, то есть как и обычно.       Юнги подаёт ему сигарету, и Чонгук её принимает. Традиция. Лекарство. Типа того. Он прикуривает и Чонгуку тоже и нежно смотрит на него, когда его плечи расслабляются с затягом. — Сколько? — бормочет Чонгук в облако дыма и поднимает свободную руку перед собой. Осматривает запёкшиеся шкварки вдоль костяшек, шину, наложенную вместо обручального кольца на безымянный палец. Сломан. Остальные вроде в порядке. Но это не отменяет того, что один сломан, а это, скорее всего, ему ещё аукнется. — Не очень долго. Дня два? Три? — Что, считать разучился, старикан? Как там твой мозг, в порядке? — Цветёт и пахнет, — плюётся Юнги. — Следи за языком. Я только на пять лет старше тебя. То есть и на пять лет лучше. — Ты не ударишь инвалида, — фыркает Чонгук. — Да ты меня в принципе никогда не ударишь. Только болтать и горазд, Мин. Только болтать и бездействовать. — Хочешь ещё пару деньков в отключке — продолжай в том же духе, — Юнги отходит в другой конец комнаты, и Чонгук усталым взглядом следит за ним, пока смеётся в ответ. — Кофе хочешь? — Фу. Меня тогда точно стошнит. — Хорошо, значит, никакого кофе. Пришлось отдраивать твою грёбаную кровь, не хотелось бы теперь ковыряться ещё и с блевотиной. — Тебе? — спрашивает Чонгук и изо всех сил пытается выпрямиться на постели, взбивая старые полинялые подушки и игнорируя коричневые разводы запёкшейся крови. — Чимин не заходил? — Не. Был занят. Слишком много народа мочат в этом городе. Но сказал, зайдёт проведать тебя попозже, так что постарайся не помереть. — Сделаю всё возможное.       Юнги стоит лицом к столу, ковыряясь с кофемашиной. Она шипит, когда он выпускает пар наружу, и стеклянный носик звенит от столкновения с керамической кружкой, когда он наливает кофе. Чонгуку нравятся эти звуки, эти запахи. — Эй, — произносит он до того, как успевает себя заткнуть. — Как там Ким? — Иисусе. Ким? — Юнги цокает, замолкая на секунду, чтобы поставить кофейник на место, вновь пересекает крошечную однокомнатную квартиру — кухня, ванная и гостиная скомпонованы в одну маленькую кирпичную коробку. Но здесь по-странному уютно, толстые коврики покрывают бетонный пол, книжные полки подпирают стены. — Ким... Да кому, блять, интересно?       Чонгук хмурится, а Юнги сидит в кресле возле кровати, держа в руках кружку кофе, чёрную с толстой ручкой, из которой обычно и пьёт. Он подаётся чуть вперёд, помогая Гуку передвинуть подушку под спину, а затем надавливает ему на грудную клетку, опуская, когда тот пытается наклониться вперёд. Затем он получше укрывает Чонгука одеялом, не произнося ни слова, делая всё, чтобы тому было комфортно. — Этот парень довольно-таки скрытный, — продолжает Юнги. — Ты тоже, так что понимаешь почему. Не то чтобы кто-то хотел знать что-то о твоей или его жизни за пределами ринга. Потому что, будем честны, ты уже не представляешь особого интереса, если из тебя не выбивают дерьмо в прямом эфире. — Спасибо, тренер. — Ты реально скучный, Гук. И, я думаю, Ким — тоже. Исходя из того, что я видел, после всего он просто ушёл вместе со своим тренером. Может, с парой приятелей. Надеюсь, ты помнишь, что я был слегка занят тобой. Ты, блять, представляешь, сколько весишь, Чон? И мне пришлось тащить твою гору мышц всю дорогу до машины. Господь Всемогущий.       Чонгук смеётся, его голос слегка грубоват. Курение не особо с этим помогает. И уж тем более не помогает то, что его избили едва ли не до смерти. Но, тем не менее, он смеётся. С улыбкой глядя на это, Юнги отпивает кофе. — Но если ты спросишь, как он выглядел, то я бы не сказал, что намного лучше тебя. В смысле, о'kей, он был в сознании, но в остальном... — Юнги делает ещё один небольшой глоток и держит кофе во рту, почти обжигаясь. — Ты прилично его разукрасил. По полной программе. — Хм. Хорошо, — Чонгук кивает и тянется к пепельнице на прикроватном столике, стряхивая пепел с сигареты. — У него шла кровь? Юнги присвистывает, приподнимает брови и крутит кружку в руках. — Шла ли у него кровь, чувак? Не так, конечно, как у тебя, но да. Истекал кровью знатно, — он замечает ухмылку Чонгука и закатывает глаза. — Что, счастлив, да? Грёбаный садист, честное слово. — Он это заслужил. Грязно играет, — ворчит Чонгук. — Ты тоже, Чон. Не забывай, — затем Юнги поднимает руку и хлопает по одеялу в том месте, где находится левое колено Гука. — Но, да, Ким играет грязно. Этот ублюдок даже знал про твоё колено. Можешь представить? Господи, да даже я не заметил, что ты переносишь весь вес на другую ногу.       Чонгук вздыхает, но не говорит ничего. Он не скажет Юнги про то тупое дерьмище, что случилось в раздевалке. Это могло бы быть скорее не ошибкой, а удачей — увидеть там своего будущего противника. Тем не менее, это произошло, и Ким застал его врасплох, легко догадался о травме, и получилось так, как получилось. Никакой лишней налички в этот раз, чего, конечно, жаль. Ему, пожалуй, нужно брать смены побольше. — Но, да, ты проиграл не какому-то дятлу. Этот парень похож на тебя, я думаю, просто пытается на жизнь заработать. Есть причина, по которой люди уважают его. Сомневаюсь, что после он пошёл «обмывать» победу, сомневаюсь, что извёл всё на шлюх или просто спустил на ветер. Чонгук хмурится. — Не сравнивай меня с ним. — Почему нет? — усмехается Юнги. — Ты живёшь сказками, если считаешь, что чем-то лучше или хуже других, — он делает ещё глоток чёрного и горького, поскольку сливки и сахар влетают в копеечку. Роскошь. Юнги предпочитает, чтобы кофе был чуть слаще, но это лишь одна из многих вещей, с которыми он просто мирится. — Мы все просто чёртовы дегенераты. Ты, я, Ким. Все. Чонгук укладывает голову на подушки, чувствуя, как окровавленная повязка неприятно липнет к волосам. — Ты такой депрессивный. Боже. — А, прости. Просто у меня на глазах моего друга избили до мякоти в сраном подвале, знаешь? Мне в последнее время было не до веселья. — Боже, — повторяет Чонгук, не зная, чем ответить. Мне жаль? Нет. Ему не жаль. Упс? Возможно. Он много где накосячил. Чон вновь стряхивает пепел с сигареты. — Ещё есть? — Неа, — говорит Юнги, кривляясь, будто безмерно счастлив из-за сказанного. — Брехло. — Паровоз. — По хрену, — Чонгук закатывает глаза. — Да, по хрену. Слушай, Чимин заедет попозже, — говорит Юнги, поднимаясь, его колени хрустят. Под глазами мешки ещё большие, чем те, что обычно украшают его бледную кожу. Сосуды в глазах полопались, на голове шухер. Похоже, он не спал всё то время, что Чонгук был в отрубе. Это почти больно — думать, как неистово Юнги светил ему фонариком в закатившиеся глаза. И он ничего не говорит сейчас, но он стопроцентно боролся с паникой, когда звонил Чимину, только для того, чтобы услышать, что младшему нужно лишь пару деньков отлежаться. У Юнги есть немного, у Чонгука — ещё меньше, но они есть друг у друга. По крайней мере, сейчас. — Ты побудь пока тут, ладно? Чонгук ухмыляется, глядя на него, думая о том, как нелепо выглядит его к-херам-разбитое, опухшее лицо с таким выражением. — Даже если попытаюсь, уйти не смогу, тренер.

***

— Открой глаза. — Они открыты. — Открой шире.       Чонгук фыркает, а Чимин раздражённо подносит руку к его лицу и тянет самую припухшую часть его надбровной дуги вверх своим указательным пальцем и использует большой, чтобы оттянуть кожу на раздутой щеке вниз. — Ай, — тихо шипит Чонгук, но удерживает себя от желания отстраниться. — Замри, — говорит ему Чимин и светит в глаз белым лучом фонарика, такого, врачебного фонарика, свет которого буквально поджаривает сетчатку до хрустящей корочки. Чимин наклоняется ближе, внимательно наблюдает, как зрачок Чонгука сужается, затем убирает фонарик, видя как он снова расширяется. Потом проделывает то же и с другим глазом, всё так же пальцами оттягивая опухшую кожу вокруг. — Ай, — снова кряхтит Чонгук, а Чимин закатывает глаза. — Неженка.       Сидя на кухонном столе, свесив ноги, Чонгук поднимает одну, чтобы пнуть его, но Чимин быстро отступает назад, избегая удара. — С головой порядок, — говорит он Юнги, который сидит на диване и читает книгу. — Мило, — отвечает тот, не поднимая головы. — А вот колено в говно. — Понял. — И, эм, насчёт всего остального... — начинает он и кривит губы, обращаясь к Чонгуку. — Ниже среднего. — Ага, — усмехается Юнги. Чимин ухмыляется своей коронной и хлопает Чонгука по плечу. — До свадьбы заживёт. Чонгук улыбается в ответ. — Ага, ничего нового. — Просто постарайся пока не нахватать новых травм. — Всё ещё ничего нового, — бурчит Юнги со своего места. — Ага, спасибо, Мин, — ржёт Чимин, и начинает скидывать все свои «примочки» обратно в чёрный рюкзак. У него нет ничего такого прям экстраординарного или узкоспециализированного, но это и так больше, чем у среднестатистического подпольщика. Частенько неоценимую помощь оказывает его друг Сокджин, медицинское оборудование просто так в магазине не купишь.       Чонгук встречал Сокджина пару раз. Он никогда не признается в этом, но тот его чутка пугает. Внушительный, высокий и всё время в тени, чем бы он ни занимался, вся его деятельность выходит за рамки закона. И это даже смешно, поскольку делает его очень похожим на самого Чонгука. Тем не менее, несмотря на все уверения Чимина, Чонгук никогда не поверит, что человек он хороший. Ни за что. — Ммм, — начинает Чимин, откидывая рюкзак куда-то в другой угол комнаты. Он протягивает руку, и Чонгук хватается за накачанную мышцу бицепса, которую порой сравнивает со своими собственными — ничего не может поделать, и слезает со стола. — Давненько я не видел, чтобы ты на щите возвращался. Юнги говорит, что это всё колено, но знаешь, что думаю я? — И что же, Пак? — рассеянно отвечает Чонгук, часть его уже знает, что Чимин собирается сказать. — Думаю, что это всё из-за той охуенной детки, что была тогда с тобой на ринге. Чонгук выпускает смешок. — По-моему, «детка» уже чересчур. — Ни фига. «Детка» просто в самый раз, — говорит Юнги, откладывая книгу на кофейный столик и убирая с дивана ноги, чтобы парни могли сесть. — Как для одного из тех грёбаных певцов-актёров-танцоров-комедиантов-порнозвёзд-и-иже-с-ними. С таким лицом он мог бы кассы срубать, если б хотел. — Заставляет задуматься, что он тогда забыл во всём этом дерьме, — говорит Чимин. Усаживает Чонгука на небольшой одноместный диванчик и садится к Юнги на большой. — То же, что и мы, — бормочет Чонгук и наклоняется за пультом к старому кофейному столику. — И что же это? — Не имею, блять, понятия. — Ты всегда становишься таким эмо после проигрыша, — Юнги закатывает глаза. — Тебе уже не тринадцать. Повзрослей. — Изо всех сил стараюсь, чувак, — он включает телевизор, листая каналы. — Футбол, футбол, — тут же говорит Чимин. — Нет. Новости, — Юнги кивает на пульт в руке Чонгука. — Седьмой канал. Жми.       После каждого боя Юнги из привычной предосторожности следит за всеми новостными заголовками. Всего лишь неделю-другую. Бои без перчаток запрещены законом. Вернуться в зал, как только Гуку станет лучше, только для того, чтобы узнать, что их место раскрыли — значит слишком сильно подставиться. — Как же ты бесишь, Мин, — Чимин закатывает глаза, а затем забирается на диван с ногами и облокачивается на Юнги. — Это называется осторожность, мелочь, — бубнит Юнги и пробегается глазами по новостной ленте внизу экрана. Чонгук тоже смотрит. Они живут в огромном городе, каждый день происходит куча всего, что лежит за пределами мира визжащих шин и разбитых бутылок, и они — лишь часть фонового шума. Но, тем не менее, их это тоже касается. И лучше бы быть в курсе. — Эй, Гук, — говорит Чимин, перекидывая руку через плечо Юнги и притягивая его к себе. — А? — Расскажи мне больше. — Насчёт? — мямлит он. — Ты знаешь. Про ту детку. Чонгук смеётся: — Если б только мог. Хотя, и говорить не о чем особо. Почти ничего не помню. И это чёртова грязная ложь. Потому что он не сможет забыть ни единой детали. Ким Тэхён, Ким Тэхён, Ким Тэхён, засело у него в голове подобно мантре, молитве, проклятию.       Чонгук помнит, как парень двигался, его длинные ноги грациозны до невозможности. Люди так не двигаются, так двигаются ангелы. Он был будто святой, в самом грешном смысле этого слова. Чистый, но не кипенно-белый, а гибельно красный. — Камон, мелочь. Хоть что-то, — настаивает Чимин. — Я так много слышал про боксёра. Ким Тэхён, всем бойцам боец. Но я хочу услышать о нём как о человеке. Чонгук фыркает, тыкая языком в щёку и закатывая глаза. — Ты был вместе с ним на ринге. Ты должен был хоть что-то узнать о нём. Вот и скажи мне. Боже, мне нужно знать. О'kей? — Ради всего святого, Пак, — ворчит Юнги, глаза по-прежнему прикованы к экрану. — Этот чувак не бог. — Может быть. Но он кто-то, это, блять, сто процентов. — Возможно, псих, — говорит Юнги. — Или просто дикий. Я стоял поодаль, глаз его не видел. — Гук, — Чимин смотрит на него и притворно дует губы. — Ну ты-то точно видел его глаза. Ага? Так расскажи хоть что-нибудь. Что угодно. Чонгук усмехается. — Он обычный парень, такой же, как и мы. — Ну блин, о нём же слухи ходят, так что? — Про Чона тоже ходят слухи, — говорит Юнги. — Да, но его-то я знаю. В моих глазах он не легенда. Он мой маленький малыш Гукки, — Чимин тянется к соседнему дивану и щипает Гука за щёку, а через секунду тот раздражённо отпихивает его руку. — Просто расскажи. Расскажи мне про эту легенду, про этого бесчеловечного живого бога. — Блять, — Чонгук вздыхает и лениво кивает Чимину. — Что ты хочешь услышать?       Глаза Чимина загораются. У него всегда была страсть к нетипичному, экстраординарному, всему, что выходит за рамки и представления. Должно быть, это сыграло свою роль при выборе карьеры. Подпольным врачам часто приходится иметь дело с людьми, которые ломаются по собственной вине и которым некуда пойти, с изгоями. Как врач, Чимин вступает в тесный контакт со всем этим. Знает всех этих людей до мозга костей, знает звук, с которым эти кости ломаются. Он изучил и их кровь, и ту холодную силу, с которой она циркулирует по венам. Он собирает чужие тела заново, противоположно тому, как Чонгук разбирает их на части. Это даже смешно, как их познания об ужасном находятся в некоем подобии природного баланса. Чимина притягивает. Чонгука, кажется, тоже.       Потому что Ким Тэхён — обладатель карих глаз, и когда его кулаки грозили выбить глазные яблоки Чонгука прямо сквозь черепушку, на самом их дне плескалось пресыщение удовольствием. А сейчас Чонгук хочет его.       Whoops.       Он готов признать. Но это не отменяет его ненависти к данному факту. Плотское желание завладело им, когда Тэхён нанёс удар по ключице, когда посмотрел ему в глаза и ухмыльнулся, прежде чем расчётливо замахнуться и ударить по колену, завалить его на спину и полностью повергнуть.       Хотеть, чтобы кто-то отымел тебя, хотеть, чтобы овладел тобой, просто хотеть — это так чисто, так грубо, так по-настоящему. Идеальный сценарий, написанный рукой человека. Чонгук ненавидит это непреходящее чувство. Эту жажду Тэхёна с его карими глазами, точёными чертами лица, длинными ногами и дьявольской усмешкой. — Расскажи мне о его шрамах, — оживлённо говорит Чимин. — Видел хоть один? — Было темно, чувак. Я едва собственные руки видел.       По правде, у Ким Тэхёна был шрам прямо над надбровной дугой, ничего необычного. Изящный и гладкий, широкий, который может быть оставлен голыми пластинами костяшек, как будто его противник содрал себе кожу на кулаках прежде, чем стал наносить удар за ударом. Чонгуку интересно, выиграл ли Тэхён тот бой, во время которого он обзавёлся этим шрамом. — Как насчёт повреждений? Ничего странного? Камон, мелочь, дай мне хоть что-то. — Фингал, думаю. Ничего из ряда вон. Чимин стонет. — Ты такой, блять, убогий. — Оставь малого в покое, — смеётся Юнги. — Забей. Он накачанный? Я всё время слышал, что он тощий, как веточка. Херня ведь? Он сделал тебя. Быть не может. Он просто обязан быть гигантом, ведь так? — Неа. Вполне нормальный. Может и правда слегка худоват, не знаю.       Разумеется, это Чонгук тоже прекрасно помнит. — Что-нибудь ещё? — Агрх. Маленький порез на губе, вроде. — Которой? — Нижней. — Справа? — Слева. Юнги усмехается и приподнимает бровь. — Вы только гляньте на эту ищейку. Чонгук пожимает плечами. — Я просто замечаю детали. — Очевидно, недостаточно хорошо, — фыркает Чимин, а Юнги смеётся, тянется, чтобы потрепать его по волосам, а затем сильнее прижимается к нему.       Но губы Тэхёна. Чонгук ненавидит себя за желание узнать, как же этот ублюдок целуется. Как его зрачки расширяются от возбуждения, а не от этого обжигающего, почти сексуального желания калечить и наносить увечья. — Как ты относишься к провалам? — задумчиво обращается Юнги к Чимину, который в ответ просто нежно улыбается. — Щас начнёт нести херню, потому что самый, блять, большой провал находится с вами в одной комнате, — ворчит Чонгук, указывая на себя и закидывая ногу на кофейный столик. — Эй, эй, поаккуратнее, никаких манер вообще, — жалуется Юнги. — У меня колено больное, я должен держать ногу прямо. — Вообще-то, тебе лучше не давать ему окостенеть без движения... — встревает Чимин. — А я тебя, блять, спрашивал? — А думаешь, мне есть до этого дело? Я твой лекарь, мелочь. И ты будешь делать, что я говорю.       Чонгук закатывает глаза, а ногу со стола не убирает, пока Юнги не дотягивается и не начинает щекотать его пятку. Только тогда Чон, хихикая, быстро притягивает конечность обратно к себе. — Это мой дом, — бубнит Юнги и вновь откидывается Чимину на плечо, целуя его куда-то в челюсть, как только устраивается поудобнее. Чимин щёлкает его по носу и воркует над ним. — Вы, парни, просто отвратительны, — ворчит Чонгук. — Я валю домой. — Ты даже ходить не можешь, Чон, — хохочет Юнги. — Всё равно пойду. Да блять, хоть поползу по улице, лишь бы не видеть вас, педиков. — O'kей, Мистер я-трахнулся-с-тремя-парнями-в-старшей-школе-и-ещё-с-парочкой-после-выпуска. O'kей. — Лады... Не хотите пройтись со мной, товарищ тренер? — скрещивает руки Чонгук, кивая подбородком на Юнги. — Я повторюсь, — смеётся тот, тянется через Чимина и выхватывает пульт из чонгуковых рук. — Ты даже ходить не можешь. Он включает спортивный канал. — О, как мило, — бормочет Чимин, оживляясь. — Порой мне кажется, что ты сюда приходишь только ради телика, — говорит Юнги. — Ммм. Или чтобы проверить, не откинулся ли Чонгук. По-всякому. — Ты просто задница. — Только твоя, малыш, — нараспев произносит Чимин, подмигивая. Чонгук снова вздыхает, укладывая локоть на толстый подлокотник дивана и возвращая всё своё внимание телику. — Я точно валю домой.

***

Хук c левой. — Слабо, — Юнги слегка бьёт перчаткой по уху Чонгука. — Ещё раз. Хук с левой, затем ладонь вверх в хаммерфист — удар нижней частью кулака сверху вниз за счёт силы предплечья. — Хм. Лучше. — Всё ещё слабо? — Всё ещё слабо, — Юнги пружинит из стороны в сторону, даже не отрывая, как положено, ступни от земли, просто перенося вес с одной ноги на другую. Чонгук прыгает слева направо перед ним, с каждым движением смахивая капли пота с волос. — Ещё раз. И он делает ещё раз. — Нужно поработать над твоим хаммерфистом. Ты всё ещё слабо атакуешь из-за сломанного пальца, так что хватит. А одно лишь отличное владение техникой вхождения в дистанцию не слишком тебе поможет. — Понял, — говорит Чонгук. — Ещё раз. Чонгук делает ещё раз.       Он знает, что Юнги прав. Он всегда предпочитал агрессивную тактику, но с этими затяжными травмами и отсутствием времени на должное восстановление ему придётся начать искать альтернативы. Бой на кулаках сам по себе опасен, у бойцов нет мягких перчаток для защиты. Можешь замотать руки, если хочешь. Если нет, — остаётся лишь голая кожа.       Войти в дистанцию — значит сделать шаг навстречу удару, вместо того, чтобы уклоняться от него. Ты сбиваешь противника, получаешь удар меньшей силы, к тому же всё происходит быстрей, чем оппонент рассчитывает. Если повезёт, то он сломает кисть, и на этом битва будет окончена. Но это по-своему опасно, поскольку если принять удар ты не сможешь, то тебе конец. К счастью, ударов, с какими Чонгук не смог бы справиться, очень мало. — Ещё раз.       Вхождение в дистанцию это излюбленная тактика Чонгука, и очень немногие люди способны хорошо её отражать, только не тогда, когда бьются против закалённых мышц Чонгука. Его рост всё ещё позволяет ему достаточно быстро перемещаться, легко, как пёрышко, на кончиках пальцев. По факту, Ким Тэхён — единственный из всех бойцов, встреченных им, кто смог эффективно ему противостоять.       Ким был быстр, умён, а за его движениями было сложно уследить. Он знал стратегию Чонгука, возможно, встречал подобное за годы опыта. В свою очередь, Чонгук был знаком с его тактикой. У него просто не получалось успевать за его перемещениями, потому что колено было травмированное, помещение — тёмное, а Тэхён так ослепителен. Весь в огне и искрах, что аж больно смотреть дольше пары секунд.       Вообще-то, все его воспоминания о той битве были словно как в тумане, когда он пришёл в себя спустя два или три дня. Сейчас с тех пор прошло больше двух месяцев, и Чонгук помнит ещё меньше, но это ничего. Его мозг цепляется за самое важное. Он знает, что если бы он вернулся назад и переиграл бой, то исход был бы всё тот же. Чонгук всё проанализировал. Это не из-за того, что удар был неправильным, не из-за того, что подвели рефлексы. Он говорит себе, что всё дело в колене. Но ведь всё всегда совсем не то, чем кажется. В действительности, он проиграл потому, что проиграл, всё очень просто. Порой выигрываешь, порой проигрываешь. Так устроен этот мир. — Ещё раз. Чонгук делает новый выпад, морщась, когда его всё ещё незаживший палец отзывается болью. — Ты делаешь через силу, — вздыхает Юнги, и Чонгук почти думает, что на этом тренировка закончится. Но Юнги лениво принимает нужное положение и строго смотрит Чонгуку в глаза. — Просто. Ещё раз.       Чонгук кивает — быстрое отрывочное движение головой, и ещё пару капель пота падают на маты. Потеет он обильно, если это и так не было очевидно. Юнги всегда нравилось подшучивать над ним по этому поводу. Так они, кстати, и встретились. Связаны, чёрт возьми, потом Чонгука, если в это реально поверить. Однажды Юнги проходился по залу и увидел костлявого подростка, вползающего в дверь, тот схватил пару перчаток и стал быстро вколачивать кулаки в боксёрскую грушу, без какого-либо чёткого ритма. И тогда Юнги стал дразнить его из-за этого, говорил что-то грубое про его потливость, что конкретно, ни один из них сейчас уже, конечно, не вспомнит, потому что после тех слов Чонгук обернулся и сильно приложил Юнги по скуле, за что их обоих быстренько турнули.       Но Юнги любил бокс, до сих пор любит и будет любить, пока не перестанет биться сердце. А потенциал в людях ему нравится даже больше, поэтому он решает сделать Чонгука произведением искусства, своим маленьким, но блестящим проектом. Плюс, тот был только мальчишкой, а у Юнги доброе сердце, как бы сильно он ни пытался это скрыть. Что-то явно не так, если у пацана есть причина или хотя бы просто желание избивать всё — живое или нет — до пульпы.       Можно сказать, что Юнги научил Чонгука, как дать выход своему разочарованию. Считайте это добром, злом, неважно. Кому не всё равно? Дело сделано, назад дороги нет. — Ещё раз. Всё так, как есть, и менять что-либо они не собираются.       Чонгуку было семнадцать, когда он встретил Юнги, и девятнадцать, когда его нога впервые ступила на ринг; сейчас ему двадцать пять, ну а когда он решит завязать со всем этим, ему будет, вероятно, уже больше сотни.       Организаторам боёв плевать на возраст боксёров. Если какой-нибудь тупой мальчишка решит поиграть в самоубийцу, они разрешат ему вкусить сей плод и им же подавиться. Обычно, это смешно до невероятия. Некоторые делают ставки на то, сколько зубов жалкий идиот оставит на полу. Они видели, как вышел Чонгук, и хохотали, пока этот девятнадцати-двадцати-да-похеру-летний парнишка не размозжил сопернику череп нечеловеческой силой своих костяшек. — Ещё раз. — Ты его к херам убить пытаешься, что ли? Чонгук резко останавливается, но только потому, что Юнги делает то же.       Их часто прерывают во время тренировок. Потому что, опять же, Чон Чонгук — имя небезызвестное. Людям интересно, но Юнги не позволяет этому мешать им, потому что если Чонгук их пугает, то Юнги приводит их в ужас. Но Мин внезапно замирает. А он никогда не замирает. — Просто говорю, — продолжает голос позади Чонгука. — Он выглядит слегка... Чонгук оборачивается, и теперь останавливается уже его сердце.       Ким Тэхён сканирует его взглядом вдоль и поперёк, скрестив руки и опираясь на оградительные канаты ринга, внутри которого сейчас должны находиться только они с Юнги. — ...потрёпанным, — договаривает он, ухмыляясь, и распрямляет руки, чтобы ухватиться за канат позади, заставляя крепления скрипеть. — В смысле, я знаю, это не моё дело... — Не твоё, — выплёвывает Чонгук. — Да. Просто переживаю, — Тэхён улыбается, его зубы идеальные, лицо всё такое же красивое, и Чонгук хмурится в ответ. — Как твоё колено, Чон? — Просто заебца. — Рад слышать. Я переживал. — Да что ты говоришь? — Чонгук делает шаг вперёд, вздёргивая бровью. — Очень смешно. Как насчёт того, чтобы следить за собой, Ким? Я с радостью могу предоставить тебе причину для беспокойств. Очень неплохую причину. Юнги крепко хватает его за футболку, вздыхая, пока тянет его назад. — Следи за собой, мелочь, а то быстро вылетишь отсюда. Ты знаешь правила. В зале разрешены только спарринги. Вся нелегальщина — для подвала. — Тц, — цокает Чонгук, глядя на Тэхёна, но кивает. — Да. Всё верно. Прошу прощения, Тренер. — Да, — бормочет Юнги и осматривает Тэхёна. — Какого чёрта тебе надо? — А, — как-то робко смеётся Тэхён и потирает шею своими тонкими пальцами, которые Чонгук, конечно же, не может оставить без внимания. — Вообще-то, я хотел спросить, нет ли у вас тут лишних перчаток. Если нет, то ладно, я просто попрошу у кого-нибудь ещё. Юнги вздёргивает бровь. — И это всё? — Это всё. — Херня, — фыркает Чонгук. — Следи за языком, — вновь предупреждает Юнги и оттаскивает его за локоть, надавливая прямо на то место, где находится только начавший желтеть здоровенный синяк, который он заработал пару недель назад. Чонгук чувствует двойную боль, но он слишком горд, чтобы показать это, поэтому лишь стискивает зубы и распрямляется, напряжённые лопатки выдаются под кожей. Юнги продолжает, обращаясь к Тэхёну. — Бери эти. У нас есть запасные дома. Всё равно пора заняться спаррингом. И он отдаёт Тэхёну свои перчатки. — Чт... Юнги... — шипит Чонгук, озадаченный. Но Юнги просто бросает на него красноречивый взгляд, и он затыкается. — О, божечки, — Тэхён вертит перчатки в руках. — Спасибо большое, чувак, серьёзно, мы просто нифига не подготовились, понимаешь? Грёбаные понедельники, или среды, или какой там, блять, сегодня день. Юнги усмехается. — Недавно в зале? — Йеп. Мы с тренером подумали сменить обстановку. — Ммм. Это хороший зал. Отличный выбор. — Ага. Куча крутых бойцов, — Чонгук хмурится ещё больше, когда Тэхён смотрит на него, а Ким просто шмыгает носом и скалит зубы. Хотя усмешка не то чтобы настоящая, но всё равно «зубастая» и игривая. — Ладно, ну... добро пожаловать, парень. Надеюсь, вам тут понравится, — говорит Юнги и обменивается с Тэхёном тем рукопожатием, что обычно делают крутыши, с какими-то быстрыми движениями, которые у неловкого в подобных делах Чонгука никогда не получались с первой попытки. — И эти можешь оставить себе. Мне не нужны. — Бля, огромное спасибо, эм, Мин Юнги, да? Да. И, эм... — он оборачивается к Чонгуку, что стоит с непроницаемым лицом, и кивает. — Чон. — Ким. — Ещё увидимся? — Хмм.       Затем он издаёт смешок, оттягивает канаты, перешагивает их и спрыгивает с платформы, на которой находится ринг, усмехаясь про себя, пока направляется на другую сторону зала. Как только он скрывается из виду, Чонгук поворачивается к Юнги. — Ну и какого хрена это бы... А Юнги, ожидая этих слов, незамедлительно бьёт его по уху. Обожает так делать. — Это называется уважение, мелочь, — отрезает он и затем бьёт тыльной стороной ладони по широкой груди Чонгука, пока идёт мимо к сумке, стоящей рядом с канатами. — Попробуй поучиться как-нибудь. Я уже сыт твоими выходками. — А я — твоими, — шепчет Чонгук и ерошит волосы. — Что ты говоришь? — Ничего, тренер. — Хорошо, — Юнги возвращается на середину ринга с двумя парами боксёрских перчаток и двумя шлемами, отдаёт Чонгуку его, прежде чем надеть свой. — В этот раз с перчатками, потому что ты всё время ноешь из-за своего грёбаного пальца. — Потому что больно, блять, — возмущённо ворчит тот, надевая экипировку. — Переживёшь, — Юнги готовится, Чонгук тоже. — Ладно. Стандартный спарринг. Все удары в деле. Начнём потихоньку и по возрастающей, как всегда. Схему знаешь. — Ага. — Готов? — Угадай. — O'kей. Погнали.