Пес государев

Темно на улице, только факелы путь в храм освещают. Вдоль дороги народ собрался. Все государя чествуют. Только сам Царь в шубу кутается да от криков людских вздрагивает. «Не сдюжу! Пропаду! Гнить мне в темнице монастырской! Верх бояре возьмут! Посадят братца моего на трон царский! А народишко их поддержит. Сейчас глотки дерут да шапки кидают. А чему они радуются? Страху моему...» Душно в храме… Свечи под иконами чадят. Служки тихо псалмы подвывают. Бояре на карачках бородами пол метут да молятся. Лица их словно нерадивым художником намалеваны. Перекошенные, с зубами оскаленными. Волосы салом истекают, а глаза злобою горят. – Благослови, Владыко! – Царь пред Афанасием колени преклоняет. – Благословляю деяния твои, государь, – митрополит крест на голову царскую кладет. – И тебя благословляю. Во спасение души твоей да семьи молиться стану. «Господи! Прошу тебя, Всевышний! Защити раба твого Иоана! Не погуби душу мою! Дай силы пережить времена трудные! Укажи путь истинный!» Огонь свечей глаза режет. Запах ладана голову кружит. И набат колокольный голову на куски рвет. – Повелеваю, чтоб колокола не били! Хватит! – Царь кричит и на ноги встает. С лица бледен, глаза от бессонных ночей красные. Покачнулся он да на стрельцов верных оперся. – Худо тебе, государь? – Федька Басманов его под руки принимает. – Пойдем-ка, я тебя на воздух выведу! Царь на высоких ступенях остановился да свежесть морозную вдохнул. Вот и зорька красная вдалеке зарождается. Солнце из-за стены каменной новый день несет. – Ничего, государь, – рядом с Царем Федька стоит да все под руку его придерживает. – Сдюжим! А ты себя побереги. Впереди у тебя дела великие! Ты всем здоровым нужон! Царь в приготовленные ему сани садится, в шубу заворачивается да шапку на глаза надвигает. Возница плетьми лошадей по крупу бьет, и салазки трогаются по снегу утоптанному, к воротам, что из городу ведут. Да токмо куда путь обоз держит, никому не ведомо. Странное Царь чует да не понимает, что деется. Как появляется подле него Федька Басманов, так смолкают колокола тревожные. Тихо становится на душе да покойно. Вот и давеча, в опочивальне царской, после беседы длинной Царь на полати прилег да сразу и уснул, как только Федор в ногах у него пристроился. И спал Царь, аки младенец безгрешный. И сны страшные его не мучали. «А ежели и вправду Богом послан мне этот вьюноша? Может, угодно Всевышнему, чтобы я любовь его принял, как дар божественный?» Вьется длинный обоз по дороге нескончаемой да по степям широким. Все вокруг снегом припорошено, словно саваном белым укрыто. И нет той дороге ни конца ни краю. Федька подле Царя уже третьи сутки неотступно едет. Не ест, не спит, Царя караулит. – Ты бы, Федя, отдохнул немного, – Царь ему сказывает. – Не ровен час с коня кувырнешься с устатку. – Да не в тягость мне, государь, – Федька Ивану отвечает. – Тебе службу служить – токмо в радость. – Слушайся Царя, Федя, – воевода к саням подъезжает. – Отдохни часок-другой и снова можешь в караул заступать. Федька обоим поклонился и в конец обоза к саням пустым направился. – Что там государь? – воевода сына догоняет и вровень с ним едет. – Больно странно он на тебя поглядывает. Приласкал ты его, аль что? – Не торопи меня, тятя, – Федька отцу отвечает, к саням подъезжая. – Не могу я сам в объятья к нему сигать. Случая пока не представилось. Но одно хорошо: доверяет он мне. – Ты уж не подведи меня, Феденька! – воевода заботливо сына в сани укладывает да мехами укрывает. – Будь с государем поласковее. Чтобы он запомнил страсть твою на веки вечные и чтобы ты для него был желаннее, чем любая баба. То в пути, то в моленьях да раздумьях неделя-другая проходит. И опять обоз идет по пустыне белой. Вот уже и Коломенское за спиной, а конца пути все не видно. К утру дня следующего ветер ледяной поднялся, небо облаками черными затянуло. К саням царским воевода подъехал да прокричал Царю, ветер жгучий пересиливая: – Государь, вьюга подымается! Недалече тут Тайнинское. Остановиться бы. Коней надобно сменить да людям отдыха дать. Царь рукою махнул воеводе Басманову да в шубу с головою закутался. До Тайнинского к обедне доехали. К тому времени вьюга над землею разразилась страшная. В лица путникам комья снега полетели, а от ветра холодного дышать стало не можно. Отвели Царю хату самую богатую. Хозяин дорогого гостя хлебом-солью встречает. Жинка его молодая все, что есть съестного в доме, на стол мечет. – Не гневись, царь-батюшка. Чем богаты, тем и рады. Вот отведай-ка капусты, в бочке квашеной, да куру, в печи томленую, с кашей гречневой распаренной. И винца пригуби яблочного. Царь сидит на скамье да от завывания ветра под крышею вздрагивает. Чудятся ему голоса сатанинские в пении ветра за оконцем. Снова колокола набатные в голове его гудят. Опять мысли страшные душу выкручивают. «Пропаду! Сгину в аду снежном! Вона как души убиенных за окном воют. Моей погибели просют!» – Басманова ко мне! Федора! – кричит Царь охраннику, сам к печке в уголок забивается да глаза из темноты в окно таращит. – Тю… да что с тобой такое, государюшко? – Федька в горенку заходит да шапкой снег с сапог смахивает. – Боязно мне, Федя! Ой как боязно. Устал я от дум тяжелых. Хочется мне душою расслабиться да телом отдохнуть, – Царь ему из-за печи отвечает. – Так ты на свет-то выйди, – Федька ему улыбается. – Давай гостинцев хозяйских отведаем. Вина доброго пригубим. А к вечеру распорядился я баньку истопить. Ужо и попарю я твои косточки. Как молодой теленок на лугу бегать станешь! Ай да Федька! Ай да молодец! Угодил Царю! Все его желания справил. И поел Иван с ним, и вина выпил. И разговор с ним душевный завел. – А ведь знаешь, Феденька, что я думаю? – Царь с улыбкою из рук Басманова чарку с вином принимает. – Ежели дело наше выгорит и бояре придут мне челом бить, велю я отделить себе кусок земли. Опричнину. И будет на той земле токмо моя власть. Соберу я в ней людей самых верных. И будут они от имени моего там править. А еще хочу всех ворогов и предателей казнить. Бояр ненавистных. Супостатов и воров! – Но ведь государь, – Федька головой качает. – Не по закону сие и не по праву. Не можешь ты без суда и следствия бояр казнить. – Так а кто ж тебе сказывал, что суда не будет? – Царь весело Федьке глазом подмигивает. – Все по закону будет, Феденька. Ибо я и буду законом. В застенках да казематах они у меня сами вину на себя брать станут, чтобы от мучений себя оградить. Захлебнутся они в своей черной кровушке! Поперхнутся своими потрохами гнилыми! – Ох и голова у тебя, государь, – Федька радуется. – Полна она мыслей великих да правильных. – А ты готов ли служить мне верою и правдою, быть поддержкою в деяниях моих? – Иван брови хмурит и в глаза Федькины бездонные заглядывает. – Для тебя, государь, живота не пожалею, – Федька себя в грудь широкую кулаком бьет. – Ты только прикажи. Все исполню для тебя, коли чего пожелаешь, – и призывно на Царя смотрит.