Пес государев

Сидит Федька в горенке на скамье и в окно глядит. А там… снег хлопьями с неба валит, будто пухом лебяжьим землю укрывая. У амбара Гришка Мажаев молодых стрельцов веселит, силушку свою богатырскую кажет. Под рысака подлез да поднять его на плечах пытается. Стрельцы, подзадоривая, свистят ему да улюлюкают. Прошка Чебарь из оконца высунулся да с девкой молодой заигрывает. Уж не раз батогами бит был за дела свои полюбовные, а все не унимается. И ведь не так уж и красив, а девки от него млеют. Берет он их словом ласковым да взглядом лучистым. Вона тятя с Петькой-младши́м на двору стоят. Петька молод, для рукопашных боев не годен. Шибко легкий да мелкий. Вот отец его метко стрелять и учит. Пищаль в руки дает, а сам позади встает, перевязь-берендейку держит да смотрит внимательно, как Петька целится. Все эти картины мирные взор Федькин не ласкают. Сидит он, на подоконник оперши́сь, да думы думает: «Как же мне снова с царем сдружиться? Как к нему в душу да в постель влезть? Видеть он меня не хочет. Как ни пытался ему на глаза попасть, все толку нету. Бегает от меня, как заяц от гончей». Тут в оконце малое комочек снежный прилетел. Федька вздрогнул и на проказника глянул. Это Петька-мало́й ему со двора руками машет и смеется. Федька братцу рукой в ответ махнул и снова задумался. «Простофили! Пустышки никчемные! Вот Петька. Молод, да глуп. Мог бы на перинах мягких спать да есть с серебряного блюда. А он, дурень, в бой рвется. Гришке природушка силы дала немеряно. Все бы ему геройствовать. А с силою такой можно разбой учинять да золотишко грабить. Все лучше, чем за гроши животом своим рисковать. Прошка – баб любимец, да свой дар понапрасну на молодух тратит. А ведь мог бы барыню богатую охмурить да жить под ее опекою, как сыр в масле катаясь. А меня боженька красотой да умом наделил. Так чего ж я сиднем у окна сижу да сопли на кулак мотаю?! Зачем ждать, когда птица-удача в руки тебе прилетит? Самому ее надоть руками голыми за хвост хватать! Не зовешь меня к себе, государь? Не беда! Я сам к тебе явлюсь да разжалоблю». Вскочил Федька с лавки, тулуп овчинный нацепил, шапку на голову напялил, снял со стены нагайку да из дому в сторону конюшен направился. – Ты далече ли собрался? – воевода его окликает. – К государю, с прошением, – ему Федька кидает, на коня запрыгивая. – Вот и правильно, сынок, – воевода кивает довольно, – да проси у него поболее. Чтоб на всех Басмановых хватило! Федька только рукой махнул и бока коня верного пришпорил. Как стрела, из лука метко пущенная, в сторону царских хором понесся. Снег под конем белыми брызгами разлетается. Ветер льдинки в лицо ему кидает. Да не чувствует этого Федька. Мысли, как угли горячие, его душу жгут да телу замерзнуть не дозволяют. Федька быстрым шагом по дворцу прошел, охране головой кивнул. Те расступилися пред дверью в покои царские, вперед его пропуская. – Государь! – Федька к царю заходит и кланяется низко. – Не вели казнить. Вели молвить! – Феденька… – Царь со скамьи вскакивает да навстречу Федору бросается. – Душа моя чистая. Краса моя ненаглядная! Пришел! Сам ко мне пришел! – Да, государь, пришел по делу важному, – Федька молвит, смело в глаза Царю глядучи. – Отпусти ты меня, государь, на поле бранное. Не могу я тут, задыхаюся. За тебя да за Русь-матушку готов голову положить. – И ты меня, соколик мой ясный, покинуть решил, – Царь головой качает. – Все, кто дорог, меня бросают. Была жена любимая, да оставила. Друг был верный. Предал меня. Другой дружок на Соловки подался, обет монашеский дал. Один я, Феденька. Как перст, один. И некому мне душу излить. Некому любовь свою безмерную подарить. Федька в душе возликовал да возрадовался. Так вот где место слабое! Человек близкий да доверенный ему надобен. Так чего ты у порога стоишь, Феденька, словно гость незваный да непрошеный? – Ты прости меня, государь! Я тебя не брошу! Всю жизнь тебе отдам. Сердце себе вырву да к ногам твоим кину. Хошь – топчи, хошь – забирай навсегда! Буду тенью твоей. Твоим охранником. Буду псом верным у дверей сторожить. А ежели захочешь… любить тебя буду, как никто не любил! – Спасибо тебе, Феденька! Не забуду я слов твоих честных да напоминать буду, как ты мне присягнул, – Царь головой кивает. – А теперича иди-ка ты до дому и в путь-дорогу дальнюю собирайся. Федька на ноги вскочил да Царю поклонился. Ужо и до двери дошел, как Иван его окликнул. – Вот теперь верю, Федя! Верю, что не брехал ты мне про верность свою, – Царь ему говорит. – Кинулся приказ мой исполнять, не испросив даже, куда пути-дороги ведут. – А куда прикажешь, государь, туда я за тобою и пойду. Хошь – в Рай, хошь – в Геенну огненную, – Федька Царю улыбается. – Нет ужо! Рано нам еще туда, Феденька! Ты в Москву со мной собирайся. Да стрельцов подымай. Завтра выдвигаемся! – Царь говорит и, к Федьке подойдя, губы его алые поцелуем обжигает. – А как сберешься, ко мне вертайся, – на ушко Федьке жарко шепчет. – Стосковался я по ласке твоей да по телу крепкому. Да по коже белой, что как шелк в руках. Возвертайся! Ждать тебя буду. Федька на подворье спешился. Коня в стойло спровадил и бегом к воеводе в избу направился. – Тятя! От государя я. Велено стрельцов поднимать. Завтра в поход собираемся. На Московию идем! Воевода охрану кликнул, отдал распоряжения, а сам к Федьке с допросом пристал. – Об чем там, Феденька, государь с тобой разговаривал? Об чем беседу вел? Неужто снова к себе приманивает? – Я нащупал ниточку к сердцу царскому. Я ею себя обвяжу, обмотаю, и тогда меня ужо никто с высоты скинуть не сможет, – Федька отцу отвечает да удало подмигивает. – Что за ниточка-то? Об чем ты молвишь? – воевода удивленно брови подымает. – Эта связь крепкая любовью зовется, – Федька отцу отвечает да из избы на улицу выходит.