Пес государев

Дорожка лесная все дальше и дальше вьется. Вокруг птицы песни веселые щебечут. Зайцы из-под ног коня вороного разбегаются. Солнце сквозь листву молодую палит нещадно. Едет Федька в глушь дремучую, и сердце его от страха сжимается. Не божье дело задумал он, греховное. «Ой и зря ты мне, тятя, енто присоветовал! Не к добру дело сие. Грех большой на душу свою беру. Только нет у меня, видать, другого выхода. Токмо ведовство мне и осталося!» Вот и чаща гуще становится. Елки кособокие тропу преградили. Птицы петь перестали. Солнышко ясное в облаках скрылось. Спешился с коня Федька да сквозь бурелом на своих двоих пошел. Лапы еловые ему по лицу хлещут. Корни длинные из-под земли вылезают да за ноги его цепляют. Чудится Федьке, что сама природа-матушка не хочет пускать его к ведьме лесной. Деревья вдруг расступились, и оказался Федька на прогалинке лесной. На полянке той хатка простенькая. Из стволов деревьев собранная, а поверху ветками да мхом покрытая. Подошел к двери Федька да только хотел кулаком в нее стукнуть, как услышал он голос глухой да хриплый. – Заходи, милок! Чего у порога мнешься? Федька в маленькую горенку вошел. Посередь нее стол да две лавчонки хиленькие. В углу печка кривая да полати бревенчатые. – Здравствуй, бабка, – Федька шапку снял да на иконы в углу красном перекреститься собрался. Только нет там ни икон, ни свечек. Лишь паук сети свои вяжет да мух ловит. – Присаживайся, касатик, да сказывай, с чем пожаловал? – бабка усмехается, Федьке зубы гнилые показывая. – Говорят, ты зелья разные варить здорова́, – Федька от улыбки той ежится, но на лавку садится. – А тебе, никак, приворот нужон любовный? – бабка с лавки поднимается, оправляет обноски истлевшие на теле корявом да к печке подходит. – А и правду про тебя говорят, – Федька вздыхает с облегчением. – Все-то ты знаешь про людей, все ведаешь! – И про тебя всю правду расскажу, красавец писаный, – ведунья на полке кривой роется, достает мешочек кожаный, щепотку порошка из него вынимает да в огонь бросает. Вспыхнул в печи огонь черный, как ночь безлунная. Вздрогнула бабка да на Федьку обернулась. – Зачем пришел ко мне, колдун черный? За каким лядом я тебе понадобилась, коли ты и сам все можешь? – Ты чего-то, бабуля, заговариваешься, – Федька хмурится да с лавки вскакивает. – Али грибов поганых объелася? Али угорела от печи? – Неужто не знаешь ты силы своей? – колдунья спрашивает. – Ну тогда слушай меня внимательно. Не помогут тебе мои снадобья, ибо сам ты сумел приворожить силою своей. И приворот тот посильнее чар моих будет. – Об чем говоришь ты, ведьма, никак в ум не возьму? – Федька плечами пожимает. – Да и не умею я ворожить да колдовать. – Все ты умеешь, касатик. Все разумеешь, – бабка к столу садится да на Федьку глазами белыми, слепыми смотрит. – Силушка у тебя от бабки твоей – ведуньи. А приворот был сделан пляской сатанинской. – А что мне с ворогом моим да завистником делать? – Федька к бабке придвигается да из сумы мешочек со звонкою монетою вынимает. – Не знаешь ты еще мощи своей, красавец, – бабка деньги в одежду рваную припрятывает да дальше сказывает, бельмами прямо в душу Федькину глядя. – Ты свого соперника его же силою и победи. Знаешь ведь, что он умеет ладно? А ты лучшим в ентом стань! – Хм… спасибо, бабушка, – Федька затылок чешет. – А и правда, чем я хужее его? А скажи-ка ты мне, ведьма, что мне ждать дальше? Как судьба моя сложится? Бабка снова к печи подошла. Другой мешочек достала да горсть белого порошка в огонь кинула. Вспыхнул огонь светом красным. Языки кровавые аж до бабкиных лохмотьев из печи кинулись. – Кровь кругом… Смрад гнилой… Крики страшные… Люди… Нет, не люди то… покойники… Кто с веревкою на шее, кто огнем объят, кто без головы вовсе… Не могу я боле это видеть! Страшно, будто в аду! Уходи отсель, колдун черный! И путь-дорогу сюда забудь! – бабка кричит да палкой на Федьку замахивается. Глянул Федька на лицо ведьмы, пламенем озаренное, и в глазах ее белых всю свою жизнь увидел. Подхватил он шапку да кинулся из избы прямо в чащу лесную. Вот и купола слободы Александровской вдали показались. Страх утих. Сердце успокоилось. Едет Федька до дому, и думу думает. «А ведь права ведьма старая! Не зря бабку мою пуще черта люди боялися! Значит, перешла ко мне ее силушка. И про пляску ту, старая, правду сказывала. Приворожил я Царя, присушил к себе. Только… в чем этот приворот, мне не ведомо. А с Малютой я еще повоюю. Нехай думает, что он лучше меня Царя повеселить сможет! Я еще покажу государю, на что Федька Басманов годен!» Коридоры длинные народом кишат. Столовничие бегают, на столы в трапезной харчи мечут. Спальники перины с улицы заносят после солнца жаркого. Охранники на постах меняются. Федька в трапезную вошел да за стол уселся. Глядь, а за ним следом Малюта Скуратов в дверях очутился. Обвел он глазами опухшими столы да на Басманова удивленно воззрился. – Это откудова ты такой потрепанный возвернулся, – скривив губы усмешкою, у Федьки спрашивает. – Да вот, место для охоты Царской приглядывал, – Федька в ответ улыбается. – Думаешь, охотою Царя повеселить? – Малюта подле Федьки садится. – Только дело это глупое. Царь давно уже к охоте охладел. – Ну, от моей охоты государь наш не откажется, – Федька лихо Скуратову подмигивает да огурчик соленый на зуб кладет. А в ночи, как всегда, Федька к Царю в опочиваленку крадется. Будто вор, от чужих глаз прячется. Увидит в коридоре дозорного да тут же в уголок темный схоро́нится. – Чтой-то долго ты сегодня, Феденька, – Царь в объятия крепкие полюбовничка свого заключил. – Я подарок тебе готовил, государюшко, – Федька нежно губами щеки Царской касается. – Так давай его сюды! – Царь руку свою в порты Федькины засовывает. – Ой, не там ты подарок свой ищешь! – Федька смехом заливается да руку цареву вон выпроваживает. – Федя… Феденька… Сокол ты мой ясный! Ты одежу-то с себя скидывай да ложися! Я на тебя полюбоваться хочу да телом твоим насладиться! – Царь шепчет ему на ушко страстно. «Может, в этом и есть сила моя над государем? – Федька думает, покуда Царь на него взгромождается. – Может, ентим и удержу я его на веки вечные? Ах ты, ведьма чертова! Что ж ты сразу мне про енто не сказала?!»