Пес государев

Так и год прошел. Осень ранняя землю дождем моет. Небо тучами хмурыми заволокло. Деревья за окном ветками голыми, как плетями, машут. Душит тоска темная Федьку. Сердце клещами стальными сжимает. Не радует его ни стол богатый, ни жена любящая, ни наследник маленький. Федька на цыпочках к колыбели подходит да на сына спящего смотрит. – Что же будет с нами? – шепчет он да головушку маленькую рукой гладит. – Как нам выжить в это время смутное? Как в немилость царскую не впасть? – Федя? Чего не спится тебе? – жена спросонья ворчит. – Петеньку разбудишь! – Спи! – Федька жене отвечает. – Светает ужо. Мне к заутрене пора. Едет Федька улочками темными. По спине и голове его дождь барабанит, но не чувствует он этого. Мысли тревожные ему покоя не дают. Изменился Царь с тех пор, как Филипп приехал. Поначалу ждал Федька, что, как игумен в Московию переберется, все снова на круги свои возвернется. Да не тут-то было. Царь Федьку сторонится. Старается с ним наедине не оставаться. На собраниях глаза отводит. Не смотрит в очи черные да горячие. Но ежели случится их глазам встретиться, вспыхивают царские огнем страстным. Вот тогда Федька лучшее платье на себя надевает да как вор в опочивальню царскую пробирается. А уж там он знает, что делать. Только вот пугает его государь. Бьется жарко он в теле Федькином. Руками сильными бедра до синяков сжимает. Поцелуями огненными кожу обжигает. Только вместо слов ласковых, губы царские молитвы шепчут, от чего у Федьки по спине мурашки бегают. А как слезет Царь с Федьки, сразу власяницу надевает, на колени перед иконками падает да поклоны бьет. И чего бы Федька ему ни молвил, головы не поворачивает. А опосля этого уезжает он в Московию к митрополиту Филиппу. А Федьку в поход дальний отсылает. По двору слухи идут, что прошло времечко любимца царского. Что теперь главный его советник – митрополит Московский и что только его теперь Царь слушает и только ему и доверяется. Федька от всего этого с ума сходит и, дабы всю злость свою высвободить, лютует страшно в походах. Режет и жжет направо и налево, не щадя никого. Кафтан его походный запахом плоти паленой да крови пропитался. Сабля острая, кости человечьи рубить устав, покорежилась. С каждого похода Федька Царю «гостинец» везет. То руку врага его отрубленную, то голову, то сердце вырезанное. Приезжает в слободу, в хоромы царские заходит. А перед докладом о подвигах своих из сумы плоть мертвую достает, перед Царем ее выкладывает да говорит: – Пес твой верный, государь, с охоты вернулся с добычею! Федька у крыльца церковного с коня спрыгнул, шапку с головы снял, на икону перед воротами перекрестился и в храм вошел. Отыскал он глазами среди молящихся фигуру плотную, в черные одежды облаченную, пробрался ближе к ней да на колени упал. – Разговор у меня есть до тебя, – Малюте Скуратову шепчет тихонько. – Так ты ко мне приходи, – Малюта ему отвечает, глаза от иконы отводя. – В подвалы мои. Не забоишься? – и Федьке подмигивает. Федька обиду проглотил, кивнул врагу своему коротко, на образа перекрестился да быстро из церковки вышел. Вечером поздним Федька ко дворцу царскому подъехал. На задворках коня оставил, оглянулся с опаскою на стражу, что у ворот стояла, да через дверку потайную внутрь юркнул. Прошел он по коридору темному да у лестницы крутой остановился. Сердце у него в груди, как заяц бешеный, скачет. Ноздри тонкие от вздохов тяжелых раздуваются. Страшный запах идет из подземелья, куда он спускаться собирается. Запах боли и страданий человеческих. Федька руку на стену каменную кладет и вздрагивает от омерзения. Кажется ему, что стена та кровью залита. Вязкою, тягучею и мертвою. Руку мокрую Федька об кафтан вытирает и первый шаг по лестнице, в казематы ведущую, делает. – Малюта! Здесь ли ты? – окликает он врага своего. – Кравчий? Решился-таки меня навестить? – слышит он голос насмешливый. – Так спущайся! Чего как гость непрошеный в дверях стоишь? Давно я тебя тут поджидаю. На стенах каменных факелы мерцают. Малюта в рубахе простой по коморе ходит да как хороший хозяин прибирается. Розги в бочку в уголке пихает. Клещи да ножи заточенные по стенам развешивает. Кандалы любовно тряпицей протирает да на крюк цепляет. От всего этого Федьке дурно сделалось. Тошнота к горлу подступила. Да в глазах потемнело. Пошатнулся он да на лавку присел. – Что-то ты, Федя, побледнел, – Малюта усмехается да рядом с ним садится. – Ой, молю тя, ты ведь тоже, палач, как и я. Так чего тебя тут так напужало? – Я, может, и палач, – Федька отвечает тихо. – Только я людей быстро жизни лишаю. Не мучая. – Презираешь меня? – Малюта хмурится. – Как бы я к тебе ни относился, то к делу ничего не имеет, – Федька говорит и смело в глаза Скуратову смотрит. – Сейчас враг у нас с тобою один. И ты знаешь, о ком я говорю. – Что, боишься, как бы Владыко Царю не посоветовал за грехи твои плотские жизни лишить? – Малюта смеется. – Так и тебя участь сия может настигнуть, – Федька отвечает. – Окромя плотского греха, на кой я царя подбиваю, ты его страсти к зверствам потакаешь. Так что под тобою тоже земля горит. – Хм… а ведь ты правду говоришь. – Малюта с лавки встает да в две чарки вина из ковша наливает. – Что же, Федя, – чарку Федьке поносит. – Раз уж мы с тобой в одной упряжке оказалися, надо думать, как Филиппа ентого под монастырь подвести. – Дело это сложное, – Федька вино из рук Малюты принимает да глоток делает/ – Нету за митрополитом ничего. У меня есть человечек верный, к нему приставленный. Так он говорит, что Филипп не греховодит. – Молю тя, раз грехов за ним не водится, – Малюта ему отвечает. – Значит, на его добродетели и нужно нам сыграть.