Запись …ХХХ-ХХХХ21-№Х99. Кодовое название: Ледниковый период №XXX2. Последняя фаза: начало перехода
***
Из глубин галактики Земля казалась похожей на маленькую капельку бриллианта. Или звезду. Луна на её фоне тускнела, заворачиваясь в серую шаль из космической пыли. Но медленно плыла рядом, неизменная спутница опустевшей планеты. Лёд да снег мощным слоем покрывали всю Землю, не давая солнечным лучам добраться до поверхности и прогреть её своим живительным теплом. Только ветры свободно гуляли и выли свои призрачные песни. Везде было пусто, гулко и пустынно. Лишь ледяные кристаллы звенели, словно негромко переговаривались меж собой. Они дрожали на ветру, создавая иллюзию движения. За последнюю тысячу лет снег намёл высокие сугробы. Поди разберись, что там было когда-то: хвойный лес или воды океана. Всё покрылось толстой коркой льда и крепко спало. Лишь острые пики скал то здесь, то там торчали над поверхностью замёршей планеты. Снег, лёд да колючие ветра — и ничего более в этом царстве вечной мерзлоты... Но так ли это? Тяжёлые свинцовые тучи рваными клочьями плыли по серому небу. Луна, слишком близкая, притянутая к планете силами притяжения на несколько сотен километров, мрачно висела над снежной пустыней. Её приближение к Земле — одно из многих последствий, произошедших после глобальной катастрофы, случившейся тысячу лет назад. Казалось бы, время должно было стереть все разрушения, но и оно текло слишком медленно на промороженной планете. В редкие дни, когда небо было ясным, и солнце тщетно пыталось прогреть хоть маленький кусочек планеты, поверхность казалась хрустальной. Каждый лучик преломлялся под своим углом, создавая иллюзию калейдоскопа; неземная красота ощущалась буквально на кончиках пальцев. Вот только фальшью отдавали те красоты. Холодной, зачерствелой фальшью. Когда судьбы людей становились безразличны, и волновало только собственное наслаждение от созерцания ледяной бриллиантовой скульптуры под названием планета Земля. До которой тоже добралась смерть, поглощая живущих мрачным оцепенением. Было больно существовать в таком вот мире. Снег вечен. В пасмурные дни он метёт, метёт, метёт, яростно скрывая колючей вьюгой чьи-то следы. Такие маленькие, сразу и не поймёшь, кому они принадлежат: ребёнку или девушке. Стоило пройти тридцать шагов, как первые уже исчезали в голодной пасти вечной зимы. Она проверяла. Возвращалась, бродила, считала. Как будто бы делать ей больше нечего. Но надо же как-то скрасить своё жалкое бытиё на богами забытой планете. — О, Аматэрасу, — порой она пугалась звука своего голоса, когда душа желала высказаться и поплакаться на горькую долю, — о, великая Аматэрасу! Лунная мать не влемлит моим молитвам, услышь хоть ты меня… — тонкие хрупкие руки в отчаянии тянулись к небу, но вредные тучи отказывались показывать ещё раз лик богини-солнца. Не раз она падала в сугроб. Ни час, и ни два лежала в нём, неподвижная, смиренно ожидая последнего часа. Но судьба, видимо отчаянно смеялась над ней. Снег за столь длительный период времени уже не причинял ей вреда, как было то в самом начале. Привыкшая к холоду кожа, промёрзшая насквозь, почти не реагировала краснотой на низкие температуры. Шелушилась только и иногда чесалась. Руки казались прозрачными на фоне окружающего её белого мира. Ноги, заплетающиеся и тоже такие же холодные, отдавали трупной синевой. Вот только сердце продолжало биться. Медленно, словно нехотя, лениво, оно с усилием проталкивало кровь по затянутым корочкой льда сосудам и венам, стараясь разогнать тепло. Вот только на душе было пусто и безжизненно. В груди висела такая глыба льда, что никакими обогревателями не растопишь. Да и нет их нигде. Иногда она лежала на спине и, вытянув руку над головой, сравнивала цвет кожи с небом: чем различались? Просвечивали ли ладони? Похожа ли она на хрусталь? А потом внезапно резко вскакивала — хоть и заторможенно, но как могла — и металась из стороны в сторону. Память услужливо подсказывала, ради чего мир оставил в живых лишь её, и она продолжала идти. Никогда в жизни Усаги ещё не доводилось столько ходить, как сейчас. Будь у неё счётчик километров, он бы давно сломался от такого количества цифр. Много. Слишком много. Ей порой казалось, что она обошла всю планету вдоль и поперёк. Но она понимала, что не нашла ещё того самого, такого нужного, что-то точно могло убежать от её внимания. Значит, надо идти дальше и продолжать поиски. — Я найду, я смогу, я дойду, — как мантру читала девушка, прижимая руки к груди, в бесплодных попытках стараясь согреться. Ветер шатал её из стороны в сторону, и Усаги качалась, ведомая его порывами. Ноги переступали еле-еле; босые, словно стеклянные, как они вообще держали её? Ветер что есть сил трепал длинные золотистые волосы — единственное цветное пятно в этом мире. Даже порванное об острые шипы льда платье выцвело и отливало серовато-белым, практически неотличимым от окружающих её скал. Ветер рвал подол, не оставлял и надежды на крохи тепла. Усаги щурила воспалённые от мороза и колючего снега глаза, но упрямо продолжала двигаться дальше. Единственная мысль, что была проводником девушки, не давая окочуриться раньше времени: найти его. Вот только дни сменяли года, а потом плавно перемахнули через несколько сотен лет. Усаги исшагала всю планету, а следов так и не нашла. Она знала примерно, где он, но не могла сориентироваться. Всё было одинаковым: ледяные скалы, снег и кусачие морозы. Хотелось выть от отчаяния, но дыхание перехватывало, из горла вырывались только хрипы, и Усаги давно оставила попытки кричать. Шесть сотен лет назад она уже сорвала голос, и больше этого делать не хотелось. Спрятавшись под небольшим утёсом, она пыталась переждать очередную снежную бурю. Вжалась в холодную стену, притянула колени к груди и немигающим взором смотрела наружу, где буянила вечная стужа. Есть не хотелось. Пить, спать — тоже. Метаболизм практически замер, сердце билось через раз: несколько ударов в минуту. Усаги даже порой казалось, что и она давным-давно умерла вместе с остальными, только призрак её или поднятый труп одиноко бродит по поверхности планеты, пугая саму себя в отражениях прозрачного льда. Но когда прижатые к груди ладони ощущали слабые и редкие удары сердца, жестокая реальность раскалёными иглами впивалась в мозг. Одиночество съедало, и лишь серебряный кристалл не давал погрузиться в пучину отчаяния. — Нам осталось совсем чуть-чуть, — звенели прозрачные грани. Усаги смотрела на серебряный цветок лотоса в своих руках, светящийся бледным тёплым сиянием, и отрешённо думала о чём-то своём, — Серенити? — Да-да, — встрепенулась девушка. Мысли о развивающейся шизофрении иногда появлялись в голове, когда она доставала кристалл. — Ты не слушаешь меня, Серенити, — обиженно пропел хрустальный голосочек, — нам осталось немного. Я чувствую слабые вибрации Золотого. Мне осталось немного до полного восстановления. Скоро мы разморозим Землю. — Ты говоришь мне это последние сто лет, — Усаги потёрла красные невыспавшиеся глаза, — сколько можно? Я устала… — Не дрейфь, девочка, прорвёмся! — и кристалл затих. Приятные переливы хрусталя затихли, оставляя девушку вновь одну в мрачном промёрзлом мире. Усаги вздохнула и спрятала кристалл. Сколько ей ещё так скитаться? — Мне никто не нужен, — бормотала она, выходя из укрытия, — только он, — обхватила себя руками и пошла дальше, пошатываясь и спотыкаясь. Снег волнами вздымался от её шагов, разлетаясь в разные стороны, а ветер подталкивал вперёд, не давая и секунды на размышления. Яростные порывы заметали следы, не оставляли ни единой зацепочки, что кто-то здесь однажды прошёл. Но внутренним ли взором или интуицией, ведомой серебряным, Усаги примерно знала, где она проходила. Иногда девушка начинала ходить кругами, но лишь от умственного истощения, и когда кристалл внутри неё дремал и не указывал путь. Только далёкие вибрации, резонируя с её силой, вынуждали Усаги идти дальше, разрывая круг. Завороженная, она шла на этот слабый звук, ощущая трепетания сердца. Её влекла неведомая сила, заставляла идти вперёд и не останавливаться. Душа дрожала от предвкушения, и теплилась надежда, что скоро всё, конец её долгого путешествия. Образ любимого человека сопровождал девушку все эти долгие тысячу лет, не давал рухнуть в пучину безумия. И Усаги упрямо шла вперёд, веря, что они скоро вновь встретятся. Мысленно, она тянулась к нему; закрывая глаза, представляла, как целует сомкнутые веки, желая его скорейшего пробуждения. Планета не сможет очнуться от долгой комы, покуда Хранитель её крепко спит зачарованным сном. Усаги часто представляла себе, как она наконец придёт к нему. Тихо сядет рядом, неотрывно глядя на любимого. Будет гладить по щеке, ворошить волосы. И целовать, крепко целовать его, куда дотянется, шепча единственное: «Проснись, проснись, проснись!» Эти мысли позволяли ей не утратить рассудок и идти дальше, к заветной цели. Серебряный кристалл обещал ей: «Скоро». Но только от самой Усаги зависело, когда наконец проснётся древняя Терра и сможет ли она сделать это вообще. Послушная своему Хранителю, она спала вместе с ним. И только пробуждение Эндимиона от вечного сна поможет и планете стряхнуть с себя ледяные оковы. Серенити интуитивно знала это. Дрожь внутри усилилась, когда Усаги набрела на пики древних гор. Она позабыла название самой высокой точки планеты, да и не нужно ей это было. Лишь одно понимала Усаги: разверзнутая пасть пещеры неспроста манила её к себе. И, ведомая некой силой, Серенити шагнула под тяжёлые своды. Тропа резко уходила вниз, вглубь горы, укутанная мраком подземелья. Но Усаги не боялась. Она чувствовала скорый конец своего длительного путешествия сквозь время, снега и морозы. Дрожа от предвкушения, Усаги отправилась в свой последний путь в отживающем последние секунды мире…Запись обрывается