Зачем тебе меч, Вашти из клана Цветов?

Я впервые задумалась о мече в пять лет. Тогда ещё я была дочерью Сифа и видела солнце. Мы с сестрой Раав играли на улице, танцевали на пыльной дороге. Ей было восемь, некоторые становятся взрослыми в этом возрасте. Но разве кровотечение может сделать тебя женщиной? Она все ещё была ребенком. Раав так смеялась, что я не могла сдержать улыбку и вторила ей. Смех и солнце — вот, что я хорошо помню. К нам подошёл мужчина. Я не помню его лица, но он показался мне старым. Впрочем, в пять лет пожилыми кажутся все. Сначала он просто смотрел и мы не замечали его. Нам было радостно танцевать, радостно играть вместе. Потом он подошёл ближе и заговорил. Обещал шербет и другие сласти, если мы пойдем с ним в его дом. Нам не было интересно, он мешал нам снова и снова, сбивал с ритма своей речью. Мы не заговорили с ним, продолжая смеяться и танцевать. В конце концов он ушел. Теперь я знаю, чего он хотел. Все узнали, когда Руфь нашли в овраге за городом. Ей было семь. Мы не были дружны, но я помню её походку. Помню блики солнца на коже. Этот господин не был добрым. Как и все другие после него. Он сказал, что она сама виновата. Что соблазнила его. Что не смог устоять перед ее красотой. Он заплатил штраф в десять монет за то, что познал ее и убил. Столько стоит охотничий щенок. Или порча ценной вещи. Мой человеческий брат однажды вернулся домой избитым. На него напали, когда он шел со службы. Меч защитил его. Шрамы не в счёт, если ты можешь вернуться домой. "Что если бы у Руфь был меч", — думала я. Стоила бы ее жизнь десять монет? Могла бы она жить дальше? Вечером в тот день, когда нашли Руфь, я спросила отца, почему плохой господин обидел ее. Он отвел глаза, а потом разозлился. "Она сама виновата", — сказал отец. И запретил гулять одной и носить короткие детские платья. Я знала, что отец лжет, и он тоже знал это. В ту ночь моя мать кричала. Не на отца, она никогда не смела поднять на него голос. И не от страсти. У нее тоже не было меча, как и у Руфь. В следующий раз я захотела меч, когда мне было семь. Мы гуляли с Раав на площади и она учила меня названиям улиц. Я знала многие из них, но только на ощупь: мои босые ноги помнили пыль, грязь и камни разной формы. Я могла бы с закрытыми глазами отличить одну улицу великого города от другой. Но имен их ещё не знала. Мальчишки играли в войну, бегали с деревянными мечами вокруг и кричали. Мы сели отдохнуть у фонтана. Раав омыла мои уставшие ноги и дала сочный плод, чтобы восстановить силы. Мы грелись на солнце. Один мальчишка пристально смотрел на меня, а потом начал бросать в нас камни и куски глины. Он не остановился, пока мы не ушли далеко. Раав сказала, что это потому, что я ему понравилась. И что мальчики обижают только тех, кто им нравится. Я вспомнила Руфь и свою мать. Это было похоже на правду. Будь у меня деревянный меч, я бы защитила себя и Раав. Но у меня была только косточка от персика в кулаке. Раав посадила ее в саду. Когда мне исполнилось десять, моя мать сказала, чтобы сегодня я не оставалась одна. Дома готовились к празднику и к нам должны были прийти многие друзья отца. "Тебя попросят станцевать, но веди себя скромно. Тебе ещё слишком рано выходить замуж", — сказала она. Я недавно стала взрослой и надела одежду женщины, наверное, в этом было все дело. Когда мать ушла, Раав дала мне несколько советов. "Не оставайся одна, не пей ничего, что предложат, а если кто-то схватит тебя, а меня не будет рядом, то кричи "воры" или "пожар". Иначе никто не придет на помощь", — она обняла меня и улыбнулась, чтобы я не боялась. Мне не было страшно. Девять ночей назад, когда я танцевала по улице, за мной увязался мужчина. Он шел следом, свистел и пытался коснуться бедер. "Иди сюда, птичка", — смеялся он, - "Нам будет хорошо вместе". Я говорила "нет", но он делал вид, что не слышит. Он был больше и сильнее, в конце концов. Никто не обращал внимания на нашу борьбу. Я вырвалась и убежала. Он не был первым, кто пытался меня увести. Господин, который обидел Руфь, другие, те, кто думают, что юродивая девочка ничего не поймет, а родные не заметят. Блаженные не вспомнят, блаженные не откажут, так ведь? Я рассказала матери обо всем, что случилось. Она рассердилась. Она закричала: "Если бы ты накинула шаль, то ничего бы не произошло, глупая девчонка! Не хочешь такого внимания — не выставляй себя на показ! Что теперь скажут соседи!" Я не виню ее. Она думала, что возможно контролировать целый мир, хотя не могла выйти из дома без позволения отца. Иногда только вера в справедливость помогает остаться в своем уме. Я мало танцевала на празднике, и следила за своей чашей, и не пила много, и куталась в шаль, и делала другие ритуалы, которые по мнению матери, могут отвести беду. Наверное, было весело, но мы только служили и следили за тем, чтобы никто не оставалась одна. Это вымотало меня и сделало совсем сонной. Когда праздник закончился, мы начали убирать посуду. Некоторые мужчины были слишком пьяны, чтобы идти домой или лечь в приготовленную постель. Мы перешагивали через их тела. Многие из них где-то оставили части одежд и лежали неприкрытыми. Никто из них на беспокоился о том, что его могут обидеть. Они следили только за тем, чтобы бокалы не опустели. На следующее утро Раав подарила мне меч. Деревянный, конечно, но все же меч. "Спрячь его", — сказала она, — "Завтра мы пойдем в храм учиться танцевать". Раав сказала, что есть жрица, которая помогает девочкам защищать себя. Мы спрятались в саду, и она показала мне, как победить того, кто больше и сильнее. Как вывернуться, ударить и убежать. Она всегда действительно заботилась обо мне, моя Раав. В ту ночь, когда меч лежал в тайнике под циновкой, я впервые заснула спокойно. Когда мне исполнилось четырнадцать, жрица Юдифь, которая учила нас, подарила Раав настоящий меч. Все думали, что это ритуальный клинок, подделка для танцев, иначе бы никогда не позволили женщине взять оружие, чтобы защитить себя. Раав гордилась им, а я гордилась ей. Моя сестра могла перерубить платок на лету, моя сестра сражалась со слугами ночных господ и победила. Это была большая честь и она могла носить меч не как украшение, а как воительница. Раав будто бы стала выше, когда Юдифь затянула на ней вышитый пояс с ножнами. Она заслужила его, она была достойна. Мне ещё не был положен настоящий меч. Я училась бегать и прыгать, уворачиваться и защищаться, парировать, использовать свои таланты и слабости врага. Юдифь говорила, что прежде чем узнать, как бить в ответ, нужно понять, как защищаться и убегать. Та, кто вступает в битву, должна быть готова умереть. Та, кто может защититься и убежать, будет жить. Я верила ей. Она была жрицей, она разговаривала с богинями и ночными госпожами. Она решала, кто достойна настоящего меча. Я прилежно училась и ждала дня, когда тоже смогу получить его. Моя мать думала, что мы учимся обычным танцам: тайне под покрывалом, баллади, ракс шарки, жонглированию с огнём, халиджи, дабка, гавази, саиди, эскандарини, феллахи и другим. Их мы учили тоже, но поединок был самым красивым из всех. Отец не был против, он понимал, что никто не возьмёт в жены калеку. Танцы в храме, возможно, рано или поздно сделали бы из меня жрицу. Это была единственная работа, которая могла бы кормить блаженную дочь, не оскорбляя его и семью. Отец никогда не позволил бы мне просить милостыню, торговать собой или до конца жизни есть его хлеб. А Раав... что ж, учёная жена, которая может развлечь вне постели, стоит дороже. Мы платили за обучение работой в храме. Я помню, что каждое поручение было учёбой. Уметь постоять за себя, не испытывать вины за чужие проступки, отвечать на обиду, быть гордой, хотеть большего, желать стать лучшей, позволять себе есть столько, сколько хочется, заботиться о себе и о других девочках, разрешать отдыхать. Юдифь дала мне больше, чем меч. Она дала мне меня. Мне было двадцать, когда я выучила все важные уроки. Я знала, как нападать и защищаться, быть ловкой и сильной, быстрой и спокойной. Я сражалась со слугами ночных господ и победила. Юдифь подарила мне настоящий меч. Теперь Раав смотрела на меня с гордостью. Она давно жила в храме. Служила богиням и ночным госпожам так, как умела лучше всего. Раав не стала выбирать между замужеством — защитой одного господина от всех остальных и торговлей собой — защитой всех мужчин города от жестокости одного. Отец проклял её имя и запретил вспоминать о том, что у него были дочери. Мне было двадцать четыре, когда госпожа Амаранта подарила мне поцелуй. Первый и последний. Я стала её дочерью в ночи. Она учила меня многому, заботилась обо мне, защищала, словно я снова стала ребёнком. Наверное, так и было. Наверное, для неё я и правда была наивной и нуждающейся в присмотре. Я думала, что став одной из ночных госпожей, смогу отложить меч. Я ошибалась. Амаранта учила владеть им ещё лучше, быстрее, ловчее, так, чтобы противостоять тем, кто снова оказался старше и сильнее меня. Выйдя из её покоев я поняла, что ночь не так сильно отличается от дня, как я воображала — здесь нам тоже ничего не принадлежит. Все господа когда-то были людьми, и отличаются от них не так уж сильно, как хотят думать. Все они живут по законам своих отцов. Я — Вашти и у меня есть мой танец и мой меч. Они защитят меня. У Раав есть меч и есть Юдифь, они защитят её. У Амаранты есть меч и есть Арикель, они защитят её. Кто защитит тебя, Зилла Прекрасная? Кто укроет тебя от нашего Всеотца?