24 и 76

Герой должен держать под контролем все. Даже собственное безумие. Перерезать ленту и произнести короткую речь. Ничего сложного. Пусть он и забыл таблетки в отеле. И Ана осталась на базе – в Швейцарии. Он справится. Герои должны справляться. Иногда Джеку кажется, что в Кризис было легче: не нужно было ни перед кем выступать и чувствовать на себе пристальные взгляды целого мира. ООН хочет, чтобы люди знали своих спасителей. Моррисону хочется, чтобы все стало хоть немного проще. На трибуне отчаянно неловко. Открытие мемориала Кризиса в Лос-Анджелесе – большое событие, на него устремлены сотни глаз. Зеваки и журналисты ловят прицелами объективов – взгляд пустой и жадный, как у хищных зверей. Сердце тяжело бьет по ребрам, и Моррисон вспоминает советы врача – дышать глубже, считать про себя… Ни черта не помогает. Джек уходит при первой возможности. За спиной – выстрелы и знакомые силуэты из стали. Пусть это и просто толпа, вспышки и щелканье камер. Он понимает. И не понимает. Ему нужно бежать, укрыться. Дождаться, пока закончится война в его собственной голове. Срывается на бег, не разбирая дороги. Секретари и адъютанты не будут искать – это не в первой, и он всегда возвращается сам. Джек врывается в первый попавшийся магазинчик и, наконец, останавливается, пытаясь угомонить колотящееся сердце. К нему долго никто не выходит, хоть Рейес и замечает его еще с витрины. Запирает за собой дверь на ключ – по привычке, от нежелательных «клиентов» – и смотрит на зашедшего. Что-то ему кажется знакомым: в этом костюме и седых волосах. В неровном шраме через лицо, когда тот на мгновение поворачивается к нему. И похожее на испуг с дрожью. Его показывали по новостям, ведь так? Гэбриэл подбегает к нему и придерживает – тот едва стоит на ногах. Доводит-дотаскивает до кресла. – Я вызову врача, – бормочет, ища свой телефон. – Не-не надо врача. Джек дергано мотает головой. Врачей нельзя, нельзя огласки. Он помнит это отчетливо, сквозь накатывающие волны паники и туман перед глазами. У человека рядом мягкие руки и слегка испуганный взгляд. Гражданский. Надо уходить. Рейес замечает это раздражение – торопливо откладывает телефон. Смотрит на медали поверх формы – надеты для торжественного случая. Они как злые насекомые звенят на груди и больно жалят, когда Джек нервно срывает их – прокалывают пальцы. – Они тебя найдут, ведь так? Гэбриэл подает воду и успокоительные – слабые, первые попавшиеся. Таких посетителей у него никогда не было. Джек тяжело кивает и молча пьет – жадно, давясь. Глотает таблетки: опрометчиво, но человеку напротив хочется доверять. И всё здесь такое… успокаивающее. Теплый свет ламп и мягкий ковер под ногами. Уют, почти домашний. Так непривычно. На секунду появляется безумное, нелепое желание здесь остаться. В тепле и тишине. Так далеко от привычной суматохи. – Где я? Нервно трет ладонью лицо, размазывая кровь. Рейес одергивает руку – секунда, и оказывается в захвате. Прикладывает чистую ткань к ране, пытаясь успокоить без лишних слов. – В моем ателье, – он старается отвечать тихо и спокойно. Забирает опустевший стакан. Джек судорожно дергается и встает на ноги – сердце больно колотит в груди. Шатаясь, идет к выходу – у него есть долг, о котором нельзя забывать. – Спасибо за помощь, сэр. Темнота наваливается внезапно, с волной слабости. Моррисон машинально хватается за теплую ладонь – будто это спасительная соломинка. У него подкашиваются ноги. Так быстро, что Рейес едва успевает его подхватить, согнувшись под тяжелым весом, и осторожно опускает обратно на диван. Солдату хватило слабой таблетки. Один звонок и его заберут. Вздохнув, Гэбриэл закрывает дверь и опускает жалюзи витрины. Он смотрит на нашивку «Джек Моррисон» и отчего-то улыбается. Может быть, не стоит его сдавать – прощупывает успокоившийся пульс. Рейес расстегивает мешающий дышать китель и снимает обувь. Выключает свет – пусть проспится. Погружаясь в тяжелый, болезненный сон Джек с удивлением ловит себя на мысли о том, что ему до странности спокойно. Будто он, наконец, дома. И все стало немного правильнее.