Последнее желание

Это был как взрыв атомной бомбы в мозгу. Как нечто запредельное, как десять оргазмов подряд под какой-то дурью, когда хочется ещё и ещё, несмотря на то, что полученное удовольствие почти уничтожило. Мамору казалось, что он раньше никогда и не жил. Не дышал полной грудью, не чувствовал, не существовал. Ему вспомнилась фраза из последнего сезона «Твин Пикс»: «Не существование». Только сейчас он понял, собственно, что такое любовь. Нет, даже не пошлый секс… В конце концов, он читал и смотрел много чего эротического, да и хентайную и яойную мангу регулярно покупал, причём, совершенно открыто и не таясь. Пользуясь своим имиджем сурового, мрачного парня и придуманным девизом: «Делаю, что хочу. На общество — плевать, родителей уже нет». И слушал откровения друзей, которые, возможно, рассказывая смачные подробности, старались затащить его в свою постель. Особенно активно пытался некий гей, чьё имя он даже не удосужился запомнить. Он пристал к нему в баре, когда он выпивал с Мотоки. Парень был симпатичным, с выкрашенными в красный цвет волосами, одетый очень странно: в облегающие, рваные джинсы и распахнутый пиджак на голый торс, причём, ещё и при галстуке. Тогда он выслушивал тот бред, что нёс пьяный парень, только из-за скуки, так как Мотоки уже обступила стайка красивых женщин, а тот, никогда не умея посылать раз и навсегда, громко и яростно, как мог это сделать он, смущался, хихикал, но не мог ускользнуть из цепких наманикюренных лапок прожжённых стерв. Мамору всегда привык оценивать пространство вокруг себя. Иногда ему и правда казалось, что у него есть какие-то сверхъестественные силы. И он заметил, как гей профессионально-отточенным жестом что-то подливает в его пиво. Тогда Мамору вызвал полицию с помощью бармена, который очень сильно не хотел оказаться в центре скандала, но под давлением Мамору и его богатого и влиятельного друга не мог проигнорировать свой гражданский долг. Побелевшего от страха парня посадили. Оказалось, что у него были жертвы, которых он тащил в отель любви и насиловал, после того, как подливал наркотик насилия. И жертвы заговорили, хотя до того, как злодея поймали, молчали… Но Мамору тогда ничего не испытал, несмотря на явные намёки и сладкие речи. Прикоснуться к нему тот парень так и не смог — у него всегда была хорошая реакция. И он не стыдился ударить. К нему приставали мужчины и в токийском метро в час пик. Но извращенцам попадало, так как стоять, терпеть и делать вид, что ничего не происходит из-за стыдливости, Мамору никогда бы не стал. Да и не было у него приступов застенчивости. Ему вообще всегда было всё равно, что он кажется другим невыносим хамом и, конечно, доносчиком. Он всегда точно вычислял, кто пытался его коснуться, бил на поражение и по почкам, и по лицу. В общем, в полиции его префектуры его начали узнавать и шутливо приветствовали. И никогда раньше он не ощущал желание к мужчинам. Только брезгливую жалость — мол, как до такого можно докатиться?! Сейчас в нём горела страсть, но топливом служила именно любовь. Он старался быть нежным, хотя страсть срывала крышу с нарезки, и здравый смысл давно отправился отдыхать на Багамы и наслаждаться ничегонеделанием. Он хотел получить всё и сразу, и жалел, что у него только две руки. Сейчас бы он не возражал против наличия у себя тентаклей. А ещё безумно заводило то, что его любили в ответ. Каким-то образом та проницательность, которая всегда была с ним, позволяла ощущать эмоции и чувства любовника. Да и его сияющий, горящий нежностью и страстью взгляд, передавал чувства так же откровенно, как и безмолвные глаза Русалочки из сказки Андерсена. Мамору ощущал, что всё глубже погружается в трясину истинного блаженства и совершенно не жаждет даже пытаться выбраться из топкого болота безумной, всепоглощающей любви. Нежное лицо, искажённое страстью; влажные от поцелуев чуткие губы, умело отвечающие, позволяющие проникать в рот языком; гладкая белоснежная кожа, словно первый, самый чистый снежный покров, обретший мягкость атласа; сильное и одновременно изящное тело, выгибающееся под ним; чувствительные соски и стоящий член… Всё это подводило к краю раз за разом. Он даже подумал, что не успеет вставить, так как кончит просто от ласк, от того, что потирался о любовника. От того, как тот прижимался, обнимал и целовал в ответ. Они ухитрились сделать это лицом к лицу. Мамору даже подумал краем совершенно ускользнувшего в блаженство, в нирвану, сознания, что Соичи их левитировал. По крайней мере, ощущение полёта над кроватью было умопомрачительным. — Я тебя люблю, — прошептал он перед тем, как сорваться в оргазм и утянуть за собой партнёра. — Я тоже тебя люблю, — ответил, выдавливая звуки перед тем, как вскрикнуть и застонать, мужчина, сильнее сжавший его внутри себя. Мамору казалось, что он парит в невесомости, в неизъяснимом блаженстве, он ощущал, как их души соединяются, навсегда переплетаясь, будто нити в новом узоре. И он ничуть не возражал против того, чтобы всегда быть с любимым. Навсегда остаться с ним. — Уже готово! — выдохнула Каолинит, которая незаметно для самой себя затаила дыхание — и чуть не задохнулась от колоссального напряжения последних нескольких часов. Она здорово повеселилась в ночном клубе, даже выпила, но на её работоспособности и выверенной, идеальной точности каждого движения это не сказалось. Как и на умении филигранно управлять магией. Стоящие в пентаграмме подруги радостно выдохнули. Мимет вообще едва не свалилась со своего места, так как перепила совсем недавно, а также успела переспать с певцом в его же гримёрке после выступления. И держала себя вертикально в основном колоссальным усилием воли, наличие которой посторонний бы даже не заметил, отвлечённый нежной детскостью и капризным выражением её личика в обрамлении огненно-рыжих волос. Каолинит внезапно вспомнила, как Мамору дразнил их ведьмами, так как почему-то страшно не любил рыжих, улыбнулась, ощущая облегчение. Словно целая коллекция камней свалилась с души с оглушительным грохотом. — Идеально, — Теллу и Виллюй подошли и осмотрели получившийся кристалл. — Полностью функционирует, очень качественная работа, — с самым серьёзным видом, констатирующим с детской внешностью, кивнула, прищурив глаза, Хотару в обличье сейлор воительницы. Она стояла неподалёку от центра пентаграммы и помогала Каолинит с самыми сложными и тонкими манипуляциями, проводившимися при помощи сложнейших приборов, украденных из измерения демонов, а также с помощью их голой магической силы. — Думаешь, скоро пригодится? — спросила Каолинит у Хотару, когда остальные, едва шевеля конечностями, и двигаясь дёрганно, словно зомби, покинули лабораторию. Девочка уже перевоплотилась, оставшись в забавной пижамке с лунами и звёздами на фиолетовом фоне. — Полагаю, уже завтра, — Хотару сжала и разжала кулаки, её лицо стало смертельно-серьёзным, даже пугающим. Но Каолинит уже привыкла к ней, к любой Хотару. И любила её, как младшую сестру. — Думаю, уже завтра утром. Понимаешь, их души переплелись, а вторая душа уже отделилась — и теперь точно не сможет вернуться. Потому что душа Мамору стала не менее сильной в духовном плане. — Маленькой девочке странно знать такие вещи, — лукаво и устало улыбнулась женщина и потянулась, чтобы размять руки и плечи, застонала от восторга, выгибаясь и слушая треск в области шеи. — Ты про то, что сейчас папочка и Мамору занимаются любовью? — не менее дразняще улыбнулась девочка. — Я просто вижу их ауры даже сквозь этажи, если захочу. И я вовсе не подглядываю! — возмущённо заметила она, а затем рассмеялась. — Но это очень красиво смотрится, я не смогла удержаться! — Представляю, — мечтательно вздохнула Каолинит. — Знаешь, я всегда любила яойную мангу, — призналась она, очень бережно отправляя левитацией получившийся кристалл в камеру хранения. — Ой! — воскликнула она, осознав, кому и что говорит. Хотару только похихикала и взяла её под руку. А затем попросилась на ручки, нагло заснув через пару минут, пока её тащили в её комнату.