Amen.

Ему стало плохо еще на подходе к церкви. Но привыкший к невзгодам, он не придал этому особого значения. Синхронно с братом покрестился, смочив пальцы святой водой, и встал на колени. Они готовились к молитве в тишине. Серые, мрачные своды нерушимого, как тевтонская крепость, строения давили, стесняли душу в суровых оковах. Дурман благовоний только усилил головную боль. Засаленное лицо священника вызывало лишь чувство голода. - Mea culpa, mea culpa, - посреди молитвы у прусса перехватило дух, в лёгких пропал воздух. Всё его существо противилось признавать свою несуществующую ошибку. В третий раз он ударил в грудь до боли. - Mea maxima culpa*! Брат, будучи в экстазе от сего действа, лишь на секунду приоткрыл глаза. Ему не понравился этот практически выкрик Байльшмидта, но вслух он, разумеется, ничего не сказал. Не то время и не то место. Рыцари Ордена поднялись с колен, чтобы воздать хвалу Всевышнему. Под их тоскливо-тягучее пение Гилберт начал терять ощущение пространства. - Dominus vobiscum. - Et cum spiritu tuo... - эхо вторило братьям, а прусс думал, что слышит самый ужасный на свете звук. Он был бледен, его бил озноб. В ответ на епископское "Помолимся" громко хлопнула дверь. Видавшего виды воина потом еще долго рвало на крыльцо Божьей обители. Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa. (lat.) - Моя вина, моя вина, моя величайшая вина.