Amen.

- Нет! - Гилберт всеми силами пытался перехватить взгляд Людвига, но когда преуспел, тотчас же пожалел. В голубых глазах не было и крупицы понимания. - Ты не посмеешь!.. Блондин взглянул на него тем самым взглядом, коим обычно одаривал простолюдинов. Добавил лишь чуть больше разочарования - в память об их родственной связи. - Как ты можешь так поступать?.. - громко звякнули кандалы, присоединяясь к праведному гневу своего носителя. - Почему?.. - тонкий как тростинка, прусс дрожал от переполняющей его ярости, и если бы не решётки, кто знает, что бы он сделал. - Почему ты веришь ему, а не родному брату?! - Ваше превосходительство, - воскликнул священник, еле передвигающийся из-за своего огромного, как пивной бочонок, живота. - Уходите немедля, покуда его речей дьявольский яд не затмил Вам глас Божий! - Да, конечно, Вы правы, святой отец, - последний, прощальный взгляд. Совсем без чувств. - Я надеюсь, вы излечите моего брата от его страшного недуга. - мешочек звонких монет идеально лёг в руку священнослужителя. - Непременно, Ваше превосходительство, демон будет изгнан из сего грешного тела! И душа его... - ни один из братьев не стал дослушивать старика. Церковь. Снова. Байльшмидт усмехнулся расплывающимся в его глазах лицам шакалов. Голова гудела еще пуще, чем в последний раз. - Бесовщина! - Воистину дьявольская красота!.. - Он продал за неё свою душу! Гилберт засмеялся. И позднее уже не смог остановиться. Он смеялся в лицо этим трусливым падальщикам, кружащим над добычей, что еще жива, и потому не осмеливающимся приближаться. В нём не изменилось ровно ничего с той проклятой ночи. НИ-ЧЕ-ГО. Кроме налившихся пролитой им невинной кровью глаз. Пролитой во славу Господа. Теперь же служители Всемогущего порешили, что в его тело вселился демон. Благородно взялись они спасти заблудшую душу прусса. Но тот лишь громче смеяться стал. Пока под каменными сводами не зазвучали молитвы... Твёрдо вторили друг другу голоса, заставляя воителя стенать от неожиданной боли. Хуже стало, едва лишь епископ приблизил к покрытому испариной лбу крест. Гилберта бросило в жар. Тело его страдало без настоящих пыток. Он бредил, что распят на кресте, и как рвутся под гвоздями ткани ладоней от собственного веса, так и тянущего к грешной земле. Чело крестоносца оросили святой водой. И ахнули слуги Божьи - стал воин бел как старец. По алебастровой коже вновь покатились кровавые слёзы. Надолго уснул Гилберт Байльшмидт.