***
Это было довольно стыдненько признавать, но первые минут пять предоставленный сам себе Билл демонстрировал поведение в полном соответствии статусу заведения. Он орал до хрипоты: требовал, угрожал, матерился; дубасил кулаком в дверь, пинал ее со всей дури, надеясь снести ее с петель или выбить замок. Дудки. Не для того ставятся двери в сумасшедших домах, чтобы сумасшедшие пациенты с легкостью с ними расправлялись в очередном приступе буйства. Так дверей не напасешься. Когда до него дошло, что он ведет себя как полноценный псих, он резко заткнулся, отогнал себя от двери и упал морально восстанавливаться на диван. Полежав чуть-чуть с закрытыми глазами, сказал себе: все, хватит, больше никаких истерик и нервов, дальше действуем в модусе "спокоен как удав". Выцедил два стакана воды из донельзя всратого кулера и отправился исследовать недоисследованные во время первого визита окрестности. Во время своих изысканий разжился банкой колы из обнаруженного маленького холодильника, нашел примыкающий к кабинету санузел - мочевой пузырь буквально зарыдал от счастья при виде унитаза, отметил мимоходом, что лист письма, торчавший ранее в печатной машинке, куда-то исчез. Логично. Настырный, как маньяк в период обострения, Мортенсен вцепится в городские власти бульдогом, и не отпустит, пока они, чтобы отвязаться от него, не согласуют ему его проект по превращению тайного скотомогильника в зацементированный бункер. Еще и титулом "Человек года" наградят - вон как доктор за родной город переживает. К двери Билл вернулся уже спокойный и вооруженный всем вспомогательным инвентарем, что бог послал ему на столе Мортенсена: ножницами, скрепками, и шилом. Чертов замок, впрочем, дал ему суровый отпор, и стойко держался под его берсеркерскими атаками. Азартно молотя по вставленному в скважину шилу каким-то антиквариатом (возможно, это было пресс-папье, по крайней мере казалось, что если оно на что и похоже - то именно на пресс-папье) Билл наконец-то сломал шило, и, воодушевившись своими успехами, пошел за второй банкой колы. Очень жаль, к слову, что Мортенсен по всей видимости совсем не уважал пиво, но что делать, приходилось довольствоваться тем, что было. Прихватив по дороге со столика под печатной машинкой нож для резки бумаг, Билл снова приготовился приступить к домогательствам до двери. Уже совершенно без злости и экспрессии, вполне дружелюбно, лягнул по замку, и ... и дверь неторопливо открылась. Вот те на, реально замок отщелкнулся. Надо чаще врать, мимоходом отметил Билл, врать, озвучивая нужные варианты развития событий. Матрица слышит нас и выстраивает сценарий сообразно услышанному. Или ты сам меняешь свой собственный иллюзорный мир под себя. На первом этаже царил Ад и Израиль, персонал с каталками и носилками рассекал во всех направлениях мимо Билла и, казалось, всем на него в высшей степени насрать - может, его принимали за технического работника, какого-нибудь водопроводчика или электрика. Билл потоптался у сестринского поста, за стойкой которого никого не было, покосился на настольный календарь, на самодельный плакат, повешенный к дню Святого Валентина. Плакат был нарисован все в том же характерном, уже печально узнаваемом стиле. Сова, прокачавшись в зловещести на несколько левлов по сравнению с той, что призывала экономить электроэнергию, барражировала, сжимая в клюве сердечко-валентинку. "ВСЕ СЕРДЦА ТЕБЕ СЕГОДНЯ" - уверяла надпись на плакате. Художник якобы нечаянно слишком обильно окунул кисть в красную краску - буквы вышли с потеками, как название кровавого третьесортного ужастика в начале титров. Сердечко-валентинка и клюв совы тоже получились окровавленными, и вообще, только человек с больной фантазией (или психикой) мог бы счесть этот рисунок подходящим для Дня всех влюбленных. Билл повернулся на торопливое топотание за спиной - только чтобы увидеть двух бодро проносящихся мимо санитаров, держащих на весу мешок из черного плотного материала. В фильмах копы или врачи делают вжух молнией на таком мешке, и служебная машина увозит труп героя-статиста. В худшем случае в кадре не мелькнет даже кусочка лица играющего этот труп актера, в лучшем, когда нужно подчеркнуть особую степень садизма и жестокости убийцы - на полсекунды могут показать двухчасовую работу гримеров и мастеров спец-эффектов, сотворивших из актерского лица нечто ужасающее, криповое, и не позволяющее идентифицировать личность. Да ладно, хладнокровно сказал сам себе Билл. Но так-то по виду оно именно на то и походило. - Коннору звонили? - крикнул на бегу один из санитаров Биллу, тот кивнул головой и уверенно ответил: - Да. Из черного мешка капало красным на пол, но это, конечно же, еще ничего не значило. Билл посмотрел на сову, посмотрел на перекидной календарь-раскладушку, с которым что-то было однозначно не в порядке, хотя Билл и не мог конкретизировать - что именно. "14 февраля, воскресенье" - торжественно сообщал календарь, а ниже была сноска... о. Вот оно. Вот что зацепило своей неправильностью."Прасдники сегодня" - было написано ниже, и шло перечисление - День штатов Орегон и Аризона, День всех влюбленных... День психически больных в Германии... - А День рождения Сталина? - пробормотал Билл. - Нет? Ну я так не играю, тогда придется ходить трезвым. Кроме как за Сталина я ни за что иное пить не согласен. К слову, когда тот Сталин родился? Шестого июня в шесть часов утра? И шестого года, да, это непременно. Уже на подходе к детскому отделению, где наблюдалось усиление концентрации оживления Билл осмелел даже настолько, что позволил себе обратиться к двум сестричкам и спросить, где здесь каптерка уборщика. - Мне надо вернуть ему порошок, - потряс он банкой, - брал для хозяйственных работ. Мы Фостеру помогали беседки чистить на улице. - Туда, - махнули ему рукой, - второй поворот направо и прямо до самого упора. И сами убежали в первый сворачивающий направо коридор, ведший к детским палатам. Билл, дойдя до него, заколебался, не зная, сначала ли наведаться к уборщику, а потом вернуться сюда, или все же сперва разузнать, что за веселье тут творится. Он был абсолютно уверен, что ему в любом случае не понравится то, что он увидит, и тем не менее как минимум на одного человека из "детского" отделения ему было не насрать, и он не собирался оставлять его посреди этого веселья. Пока он шел знакомым маршрутом, мимо него несколько раз - и все бегом, все бегом - сестрички провозили каталки с уложенными на них черными мешками, а санитары по двое тащили эти мешки (хотя скорее их содержимое), держа на весу. Билл, стиснув зубы, проявлял характер и не приставал к занятым людям с вопросами: а это что, а это зачем, а имя вот этого, того что в мешке, можете назвать? Он знал наверняка лишь одно: кем бы она ни была, Пенни, Пенелопа Уна Уна Катъярд хм хм Катъярд только меня одного заставляет задуматься как бы ты перевел эту фамилию Билли хоть Пенелопа, хоть Уна - но она совершенно точно не из тех, кто согласится покорно отыгрывать роль жертвенной овцы. И тем не менее, в игровую он заходил с бахающим о ребра сердцем. Внимания на Билла снова никто не обращал: персонал в белых халатах сновал, собирая мусор и что-то там еще, подбирая с пола набросанные везде мерзко выглядевшие тряпки и веревки. Всюду стояли банки, контейнеры, пакеты, емкости с водой. Кто-то тихо бухтел что черти унесли куда-то Гроуби как раз когда он нужен ("тролли, - машинально поправил мысленно Билл, - его унесли тролли"). Окей, я так и думал, объявил он сам себе, обозрев окрестности. Множество валентинок - вот первое, что бросалось в глаза. Они были везде - прицепленные на прищепку, пришпиленные к черной школьной доске, развешенные на веревочках по одной и целыми гирляндами, под потолком и на уровне глаз, маленькие и большие, двойные и одинарные, с текстом и без - все, что дети поклеили сегодня, и можно было лишь поражаться масштабу и размаху их деятельности. Жаль, что у них отбирают телефоны, такое стоило бы заснять и выложить у себя в инсте - комната, полная сердец. Они колыхались в воздухе от человеческих движений, задевали за головы убирающихся, ползающих по полу на четвереньках. Здешний народец продуктивно проводил свое время, пока Билл с Пенелопой готовили и осуществляли свой побег. Вся комната была в этих каплях различного оттенка красного, и их было так много, что красными казались и стены, и пол, и потолок, и мебель. Со второго взгляда становилось ясно, что красным тут все кажется не только из-за валентинок. "Все сердца тебе сегодня!!" - аккуратно было выведено красивым почерком на доске белым школьным мелком. И ниже: "Будь МОИМ Валентином!!" Еще ниже: "БЕЗ ВАРИАНТОВ". Окей, вновь хладнокровно сказал себе Билл, изучая экспозицию, устроенную на придвинутом к доске столу, за которым не так давно Нейт учил всех как правильно сделать валентинку, окей, помним, что здесь совы - не то, чем они кажутся. Хотя чем еще это могло быть? Украденными с кухни кусками говядины, причем приведенной туда на своих четырех и свежеубитой там же, на кухне? Некстати Билла потянуло пофилософствовать, и он начал размышлять, какое оказывается у человека большое сердце. И совершенно не той формы, которой его принято изображать. Вместилище души, место, где зарождаются привязанность и любовь, самый романтизируемый в культуре орган человеческого тела. Внешне не имеющий ничего общего с сердечком-валентинкой. Так-то традиционно нарисованное сердечко больше похоже скорее на жопу, чем на сердце (ею, возможно, первый в истории использовавший такой шаблон в сердцерисовании и вдохновлялся). Комната выглядела так, словно в ней буйствовал неизвестный, но определенно безумный художник, бегающий от стенки к стенке с ведрами краски и плещущий ею на все что вокруг. Очередной не принятый в Академию Адольф Гитлер, взявшийся рьяно доказывать миру, что мир был не прав на его счет, и что мир его потенциал недооценил - а зря. Только красновато-бурые потеки, брызги и кляксы не были краской. К краешку полки шкафа с книгами, что стоял на расстоянии вытянутой руки от Билла прилепился окровавленный кусочек скальпа. В лужице, подозрительно напоминающей мочу (хотя это мог быть и безобидный лимонад, но не наклоняться же ее понюхать) маленьким корабликом плавал вырванный с мясом ноготь. Клод Эру, подумал Билл. Сюда пожаловал поехавший кукушечкой под влиянием Оно Клод Эру. С топором. И покрошил в салат все детское отделение. Поскольку никто не выбежал, чтобы позвать на помощь, пока Клод Эру рубил очередную жертву, мы можем заключить, что имело место каноничное массовое мочилово по Стивену Кингу (он еще не сэр, случайно? нет? ажаль). Когда одержимое неведомой хтонью существо, бывшее ранее относительно нормальным мужчиной (или женщиной), валит мирный люд направо и налево, и все как ни в чем ни бывало просто сидят и продолжают свой треп, пока в паре шагов от них отрубают чью-то руку или ногу. Сидят и ждут своей очереди. ВСЕ?! Билл бестолково закрутился на месте. Он не видел тел, вот в чем фишка, ни одного, скорее всего их уже все унесли, но... О. О. Вот теперь он понял, что за тряпки и веревки собирают по контейнерам белые халаты. Это были и не тряпки, и не веревки, а то, что в тех же самых фильмах, где делают "вжух" с черным мешком, называют "части тел". Веревкообразные части тел можно еще именовать кишками. Кишков было много. Прямо очень много. Хотя тела ведь определенно вскрывали. Разумеется, вскрывали, вон та диорама из сердец не на ровном месте выросла. Начав бессмысленно пересчитывать их, Билл тут же бросил это занятие - он все равно не знал, сколько человек в детском отделении. Одна из стен, у которой стояли двое в белых халатах (и - что?! они там что, эллегически курят, что ли?!) привлекла к себе его внимание, и он как привороженный пошел, не сводя с нее взгляда. Рисунок - во всю стену, и надписи - гигантскими буквами. Выполненные при помощи красок, мелков, и, возможно, тех карандашей-фломастеров, которыми дети пользовались, мастеря свои валентинки. "ПЕННИ ВАЙЗ ТРЭШ ПАТИ!!!" - буквы располагались высоко, под самым потолком, и нарисовать их мог разве что кто-то, кто умеет бегать по стенам как тролль использовал стремянку. Рисунок изображал Крысолова, играющего на дудочке, за которым бесконечной вереницей тянулась цепочка уводимых им детей. Под рисунком были неизвестные Биллу символы, или знаки, не похожие ни на один известный ему алфавит. Хотя, по идее, тут должен был бы быть готический немецкий шрифт, ведь детей-то Крысолов уводил из Гамельна, а Гамельн - немецкий го... - Немецкий, - резко произнес Билл, - он персонаж немецкого фольклора, а немцы сегодня отмечают день психически больных. Эта ублюдочная мразь празднует сегодня, потому что это же так прикольно - совместить день психов с днем всех влюбленных. Оба врача резко обернулись на его лично-собственные Откровения Иоанна-Богослова, но он смотрел мимо них, на нарисованных детей. Это ему кажется, или это фишка смешения материалов, или художнег и правда старался нарисовать неадекватность на лицах? Что-то в них было откровенно слабоумное. Ну а почему нет, Крысолов уводит психически больных детей. Додает им. Их же никто не любит, о них никто не заботится, вот он и уводит их к себе, чтобы во всемирный день любви додать им. Забирает их от мира, который пренебрегает ими. Он им даст дом, семью, любовь, заботу. И они все будут летать. Там, внизу. То ли гром гремит, то ли кровельное железо едущей крыши, то ли железное ведро, о которое не глядящий по сторонам Билл Скарсгард спотыкается, зачарованно подходя все ближе к чумовому рисунку. - Господи, - Мортенсен, вообще ни разу не выглядевший удивленным от созерцания Билла, поморщился, кинул окурок под ноги, небрежно растер его об окровавленный пол, - вот не люблю бессмысленных обвинений, но чтоб меня черти драли, если все это у нас не началось с вашим появлением.***
Билл подошел ближе к стене, пытаясь прочитать надпись под рисунком. Нет, бесполезно. - Что там написано, иероглифами? - Не думаю, что это иероглифы. Возможно, какие-то обозначения индейских племен. Но я не могу припомнить сейчас ровно ничего из культуры коренного населения... Моя латынь совсем никуда, так же как и мой греческий, и мой английский, и моя голова, и моё сердце. Я сейчас могу говорить только на замороженном дайкири. - Мортенсен развел руками, а второй доктор одобрительно закивал, показывая, что поддерживает идею с дайкири. Дайкири. Дайкири, блять. Почему дайкири самый популярный коктейль - все просто, когда приходит время заказать коктейль, все остальные названия элементарно вылетают из головы, и в ней остаются только два: кровавая Мери (но не все любят томатный сок и водку) и дайкири (а вот лайм любят все). Ром, лайм, сахарный сироп. Сироп, лайм и ром. Триумвират компонентов. Сладость, алкогольная слабость, и брутальная кислятина, спасающая жопу от слипания. Супергероический лайм, которому предназначено если не нейтрализовать, то хотя бы ослабить двух других. Рецепт, претендующий на звание микро-модели гармонии и равновесия Вселенной. Папа Хэм ерунду пить не научит. - Дайкири, серьезно?! - Любимый напиток Кеннеди. Ну да, ну да, разве ж может несчастная жертва ЭСТ Хэм конкурировать с таинственно подстреленным ДФК. - А я-то решил, что встретил поклонника Хэмингуэя, - кивнул Билл. - А полицию, вероятно, вы уже вызвали? Второй доктор, кажется, хотел что-то сказать, но Мортенсен, и глазом не моргнув, заявил: - Само собой, да. - Я должен вам поверить на слово? - Я же вам поверил. Вот хотя бы взять ваши рассказы о волшебных дверных замках. - А, вы думаете, я все это придумал, да? - Ну мы оба в курсе того, какие высоты способна брать ваша фантазия. И, откровенно говоря, Билл, за всю мою врачебную практику лишь однажды мне довелось встретить больного, который, при уровне внешней кажущейся вменяемости равном вашему, был способен столь же правдоподобно, аргументированно и обоснованно, как вы, убедить самого себя в реальности своих фантазий. Огорчительнее всего видеть, как не безумный вроде бы на первый взгляд человек целенаправленно и упорно спихивает себя в бездну сумасшествия. - Я не сумасшедший. А замки в дверях и правда у вас сами отщелкиваются. Но просто наверное это у вас тут норма. Сами собой происходящие вещи. - Что ж с вами сложно-то так, Билл, - посетовал Мортенсен невнятно, прикуривая новую сигарету, подержал зажигалку для своего подпевалы-коллеги, Билл заключил, что терять нечего, репутация в глазах местного персонала похерена отныне и навсегда, и решил обнаглеть: - Можно мне тоже сигарету? Второй доктор снова хотел что-то сказать, но Мортенсен, упреждающе глянув на него, легко согласился: - Конечно, почему бы и нет. Так. Похоже, не одному Биллу тут нечего терять. Кто-то тут тоже уже берега потерял, и собирается гулять на все. Прикуривая от поднесенной зажигалки, Билл вскинул глаза, встречая очень внимательный оценивающий взгляд. И что же там наш милый доктор сейчас прикидывает? И хрена ли он невозмутим как удав, как будто не у него вырезали целое отделение? Ведь он не Менгеле, а здесь - не концлагерь. И не полигон для проведения личных экспериментов. - Вы удивительно, почти подозрительно спокойны, Билл, - все с той же легкостью улыбнулся Мортенсен, - вы вообще как, вполне отдаете себе отчет, что здесь произошло? - У меня шок, - сообщил Билл, затягиваясь, и почему-то ощущая тошноту: сигареты крепкие, как пиздец, как они их только курят. - Я просто не могу вот на это адекватно отреагировать, и потому не реагирую никак. Сигарета была стремной. Ее вкус был стремный. Дым был стремный. Также стремными были: доктор, его коллега, клиника, пациенты, отношение к пациентам и отношения между врачами, местные страшные истории и местные происшествия. Похоже, нормальным здесь был вообще один только уборщик. И, возможно, неведомый Фостер-что-работает-в-саду. Кстати, об уборщике. - Я шел вернуть порошок с щеткой, - Билл потряс банкой, - этому вашему Гроуби. - Не боитесь шарахаться в одиночку? - со смешком спросил Мортенсен. - Ваша распрекрасная Пенни, которая неподконтрольно бегает где-то здесь по зданию, похоже, двадцать лет спустя вернулась в ту же точку, с которой начала свою карьеру кровавой маньячки. И это ваше появление так подействовало на нее, вот только я бы на вашем месте не обольщался насчет ее сентиментальной привязанности к вам. - Так вы знаете, что она жива? - быстро переспросил Билл. - Ее не было среди убитых? А с чего вы взяли, что она просто не сбежала от убийцы? Ведь она-то, в отличие от остальных, давно не несмышленое дитя. И она бы не стала ждать, стоя смирно, когда Клод Эру доберется до нее. И она прекрасно знает, что здесь нет никого, кто смог бы защитить ее от него. От Крысолова. От Клода Эру с топором она бы отняла у него топор и сама зарубила бы его Подчеркнуто лаконичным жестом Мортенсен указал на надпись. - Тут как бы вполне конкретное имя написано, если вы не видели. Классика жанра просто, убийца-психопат, оставляющий свою подпись на месте преступления. - Хотите сказать, вот это все, - Билл махнул рукой, обозначая помещение, - это дело рук девчушки весом дай бог в девяносто фунтов? - Сумасшедшие бывают запредельно быстрыми и сильными. Боюсь, вы в ней что-то открыли, Билл. Ну, как какую-то десятилетия закрытую дверцу, ведущую в страну чудовищ. А вы по незнанию сняли засов, и в эту дверь радостно ломанулись и понеслись на волю самые страшные демоны и монстры. Двадцать лет назад они уже заставляли ее убить двоих человек. За минувшие годы они изголодались так, что теперь им понадобилось больше. - И что вы собираетесь делать с ней и ее демонами? - Билл ожесточенно растирал окурок об пол. Хрена ли, хуже тому полу уже не будет. И вообще - здесь так положено. - Будем загонять этих демонов назад. Заколотим дверь, через которую они выбрались. Заколотим на этот раз понадежнее. Угу. Угу. Это наверное надо понимать как "выжгем ей половину мозгов, чтобы уж точно ничего соображать не могла". - Ну, предварительно конечно нам ее надо найти. - Дождавшись полиции, разумеется? - Разумеется. Угу, угу. Хуй там кто конечно полицию вызвал, черные мешки уже наверняка отправлены на "Спуск", и, вполне вероятно, туда же отправят в итоге и Пенелопу. После чего согласуют у администрации проект бетонирования, и превратят эту общую могилу в наглухо и навечно заваренный саркофаг. Кто тут еще маньяк, блядь, постыдился бы на других-то обзываться. - Того, что убийца - кто-то другой, не Пенелопа, вы, конечно, не допускаете, да? - чисто для проформы уточнил Билл. - Кто, к примеру? - с искренним любопытством переспросил Мортенсен. - Кто угодно. К примеру, Крысолов. Проще поверить, что это он тут поиграл на своей дудочке, и погрузил всех в транс, не давший им позвать на помощь, пока их тут убивали одного за другим. Как, кстати, их убивали? - С особой жестокостью. И предельно цинично. - И топором, готов поспорить. - Билл фыркнул. Ну да. Сакральное орудие маньяков. Стивен Кинг одобрил бы. - И вы верите, что анемичная девушка могла сделать это? А, одного за другим порубив всех своих однокашников, она с хирургической точностью так же - одно за другим - сидела и вскрывала тела, вытаскивая из них сердца? - И расчленяла их, - невозмутимо добавил Мортенсен, и, видя нарисовавшееся на лице Билла недоумение, пояснил: - Тела расчленяла. Мы тут собирали крошево по полу. Так, успокаивался насчет Пенелопы Билл преждевременно, паника накатила, вернувшись, в момент. - Вы уверены, что среди этого крошева не было ее? Всех опознали среди убитых? Всех до одного? - Нет пока что. Это далеко не так легко. Там действительно месиво. Просто мешанина из рук, ног, и треснувших, как гнилой орех, голов. Это как если бревно в щепы порубить, понимаете? Понимаю, конечно. Само собой, док. Я ежедневно рублю или дрова, или людей. Мне ли не знать. Главный лесо- и людоруб Билл Скарсгард, слуга ваш и вашего дома. Вашего гребаного сумасшедшего дома. Построенного троллем-под-мостом. Да и вы, док - тот еще тролль, если честно. - Конечно, понимаю. Еще как понимаю. Не понимаю только вашей уверенности в том, что Пенелопы нет среди убитых, и что убивала именно она. - Ну а кто еще? - Мортенсен пожал плечами, кивнул на рисунок: - Крысолов? - Что означает "катъярд"? - неожиданно сам для себя спросил Билл. - Фамилия Катъярд? - Она означает "идите уже к Гроуби, отдайте ему порошок, и возвращайтесь", - вновь закатив глаза, объяснил Мортенсен. - Пойдете потом, как вернетесь, с доктором Стегманом, он вам успокаивающий укол сделает. Второй доктор закивал, но Билл посмотрел на него безо всякого энтузиазма. Ага, щас. После того укола успокоишься, пожалуй, навеки. - Хорошо, - сказал он вслух, кротко потупившись и соcтроив мордочку невинного ангелочка, - я быстро. И, уж конечно, назад он не вернется. - Сэм, Ронни! - окликнул Мортенсен двоих шкафообразных санитаров, те, встрепенувшись, с готовностью обратили на него свои взоры. - Вот этого молодого человека проводите до подсобки Рэя и назад, сюда. Нечего ему тут ходить одному когда такие дела творятся. - Я могу за себя постоять! - возмущенно вскинулся Билл, но Мортенсен тут же оборвал его: - Без вариантов. И что-то еще и нашептал на ухо одному из санитаров. Что-то навроде "а будет нервничать - вколите ему дозу скополамина", наверное. Билл не был уверен, что они не поступят подобным образом при первом же его движении, которое можно будет истолковать как нервное, поэтому решил, что теперь и впредь будет двигаться максимально плавно и не дергано, но двое его церберов все равно держались настороженно и были насупленно-сосредоточенны. - Ладно, - хладнокровно согласился Билл (в конце концов, кто тут у нас успешно обставлял оборотней, русалок, и дорожных призраков?! и да нешто ж он не сбежит от двух совершенно немистических санитаров?), с царственным видом кивнул мортенсеновскому коллеге: - Можете меня не ждать, никакие уколы мне не нужны. - Это не вам решать, - тут же влезла главная местная во всех бочках затычка Мортенсен. - Как раз мне. Я не ваш пациент, - огрызнулся Билл. - Пока… не мой. - Что бы это значило?! - Не нервничайте так… пока. – Мортенсен дернул уголками рта. - Я о том, что, может, это судьба была – нам встретиться. Я бы вам помог. - Как помогли тому пациенту, про которого вы говорили? Дереку-как-там-его? Или как вот этим помогли, детишкам? - Билл выразительно обвел взглядом кроваво-валентиновую комнату. - Вам бы сейчас всем богам молиться, чтоб не словить запрет на право заниматься врачебной деятельностью. А не… Он прикусил язык. Если Мортенсен не задумывался о таком исходе, значит идиот, а с идиотами говорить – самое тупое дело. Если задумывался… то уже наверняка начал шестеренками в том направлении ворочать, не надо добавлять ему собой еще один нежелательный, нуждающийся в устранении элемент. Дохтур-то у нас похоже давно тормоза все растерял… где он там воевал, в Иране, Сирии? Вот где-то там, да. Иракский синдром, не иначе. Билл поймал на себе заинтересованный взгляд главы клиники, и решил, что, пожалуй, хватит дергать спящего тигра за хвост. А то ведь и проснуться может. - Я шел к вашему Гроуби, - он взмахнул зажатой в руках банкой, - просто там в коридоре такая беготня, я пошел сюда, хотел узнать, как… как Энни - Как Пенни?- Мортенсен все быстрее крутил в пальцах сигарету, старый трюк, док, ага, в прошлый раз вам его испортил внезапный салют. – Думаю, с ней все прекрасно. Встретила вас, эффект первой влюбленности, да вы еще и радостно бросились играть роль белого рыцаря, спасающего принцессу из… - он наклонил голову, прикуривая. Даже руки не дрожат. Дяденька, а ваша фамилия точно не Менгеле?.. Ей-бо, подходит больше, чем Сталин. Хотя едва ли эта кличка так же льстила бы доктору. - …из замка тролля, – договорил Мортенсен, затягиваясь и протягивая Биллу пачку. – Девушек такое просто окрыляет. А Пенни и без того того и гляди улетит. - Я уловил лейтмотив, док, - кивнул Билл, взяв себе сигарету из пачки. – Я появился, и выпустил джинна из бутылки. - Сколько сарказма. Ну хорошо. Давайте рассмотрим вашу версию: пришел Крысолов, и всех убил… да? - Чем она фантастичнее вашей? – Билл сунул сигарету за ухо. – Я сейчас пойду к вашему Гроуби, а если увижу где Пенелопу... Уну Катъярд - Ну я же сказал, - почти прошептал Мортенсен, воздевая очи к потолку, - белый рыцарь. В сияющих доспехах. Мечта всех девочек. - Ну вы-то по ходу все знаете о мечтах девочек, - съязвил Билл, не удержавшись. - О мечтах наших девочек, - подтвердил Мортенсен. - Обязан, не побоюсь этого слова, знать. Потому как наши девочки не вполне нормальны, и нормальные прямолинейные мечты обычных девочек в исполнении наших девочек приобретают причудливые формы гипербол. Бедняга Дерек стал жертвой такой гиперболы, пришлось… применить очень сильную терапию, чтобы снять последствия. Он был Одиссеем в их прелестном трио. Не завидую вам, если вас выбрали на его место. Билл вспомнил, как умер «бедняга Дерек» и счел, что тут и правда нечему завидовать. Дерек теперь летает там внизу - Пенни Вайз, кстати, я бы тоже хотел такую «умную» фамилию! - неестественно засмеявшись, и преодолевая какой-то внутренний барьер, продолжил Билл. – Ну что такое фамилия Катъярд, что это вообще значит… - Кат ярд и значит, - с недоумением обронил второй доктор. – Элементарно же. Вы б еще про Скотленд Ярд спросили. ну-ну не притворяйся что ты об этом не догадывался придворная свита мадам Лё Паук вот что такое ваш отдельный двор Билл чуть заторможено кивнул и побрел прочь. Два санитара, словно их канатом к нему привязали, тут же послушно заняли места в почетном арьергарде. Мортенсен, который, наверное, считал, что не будет собой, если позволит хоть какому-то событию в своей жизни остаться неоткомментированным лично, негромко бросил вслед маленькой процессии: - Опасность в том, Билл, что собственные странности поведения и восприятия зачастую оцениваются людьми предельно субъективно и излишне лояльно. И тем самым безнадежно упускается момент, когда врачебное вмешательство еще способно улучшить состояние пациента. Когда еще, так скажем, есть шанс купировать надвигающееся безумие. Скажи это себе, док, угрюмо подумал Билл не оборачиваясь, скажи, когда в очередной раз посмотришься в зеркало. - Я в курсе, как пройти, - сообщил он сквозь зубы своему конвою, тактично топавшему за ним на небольшом отдалении. - Рад за тебя, - откликнулся один из санитаров не без иронии, и Билл не остался в долгу: - Завидуй молча. Они так и дошли до самой каптерки уборщика втроем, причем санитары еще издали каким-то образом просекли, что того нет на месте, и санитар-не-без-чувства-юмора с каким-то почти садистским удовлетворением констатировал: - А Рэя нет, дверь заперта на ключ. - Рэй, наверное, сейчас по самое немогу загружен работой, бегает поломойничает по всему этажу, - с некоторым подобием сочувствия к тяготам работы уборщика отозвался второй санитар. Билл наклонился, аккуратно поставил баночку с чистящим порошком перед дверью, у порога, положил сверху щетку. Гроубби, оказывается, двойная "б", если верить табличке на двери. - Хороший, наверное, парень этот Рэй, детишек любит, - рассеянно произнес вслух Билл, не оборачиваясь, и, вообще-то, обращаясь сам к себе, но психиатрический конвой за спиной согласно заугукал: - Это правда, с детьми он всегда хорошо ладил. - Он о них по-настоящему заботился, ну, как будто они и правда настоящими детьми были. Билл разогнулся. Ну, хоть кто-то здесь этих несчастных "детей" любит. Ах, да. Любил. Он уже отходил от двери, и сам не мог бы объяснить, что это такое вдруг обеспокоенно ворохнулось внутри, как растревоженный зверек. Во всяком случае, оглянулся на каптерку, и сделал шаг назад он практически неосознанно. По-коровьи тупо упер свой взор снова в табличку на двери. РЭЙ П. ГРОУББИ - Ручка или карандаш есть? – невыразительно спросил Билл, и ему с готовностью протянули два цветных мелка с круглыми кончиками. Билл закатил глаза, но взял их. Синий и белый. - Эй, эй, хватит пачкать дверь! –недовольно вмешался юморной санитар, когда Билл решительно принялся черкать на табличке. Оба конвоира неуверенно заперетаптывались на месте: они полагали, что вверенного их заботе человека надо остановить, раз он занялся порчей имущества, но не были осведомлены, до каких пор им разрешена в отношении него любая предупредительная деятельность. Одним из пациентов Билл не был, и они никак не могли понять его статуса в их клинике. - Не ссы, это ж мелок, - сквозь зубы откликнулся Билл, затерев белым цветом одну букву, и пририсовывая ее же в другом месте уже синим мелком. – Все ототрется без следа. И вообще, я просто переместил одну букву. Он попятился, чтобы оценить табличку издали. ГРЭЙ П. РОББИ - И в чем смысл? – продолжал брюзжать санитар. Билл начал смеяться – сначала едва слышно, но, по мере, как до него стало доходить, он смеялся все громче и громче, и даже сознание того, что он для своего сопровождения сейчас смотрится как настоящий всамделишный псих, не помогало ему остановить этот приступ веселья. - Так где, говорите, - смеясь, обернулся он, - мне искать вашего Грэя? - А зачем? – второй санитар смотрел с какой-то даже жалостью, должно быть, с тем привычным для него выражением, с каким он обычно смотрел на обитателей здешних палат. - Сказать спасибо, - очень серьезно поведал Билл. – За порошок. И щетку. И вообще. Наверное, вообще сказать спасибо за весь этот день. Потому что это 14 февраля я точно не забуду до конца жизни. Это не банальный кофе с пироженкой. Так что благодарить буду горячо и долго, и очень эмоционально. Можете даже присутствовать при нашей трогательной встрече. Это будет очень увлекательное зрелище, уверяю. Не обращая более внимания на свой хвост, он устремился назад по коридору, рыская глазами вокруг. Что там сказал медбрат, что у уборщика много работы стало на первом этаже? Уборщик. Униформа. Волшебным образом стирающая личность униформа. Вот и весь секрет этого всеобщего «я тебя где-то видел». Конечно. Каждый день видели. С… когда он тут начал работать-то, Пенни сказала? С лета позапрошлого года, вот как она сказала. И кажется, кто-то что-то еще про позапрошлое лето говорил. В другом правда контексте. Но нет времени вспоминать. Что говорить, Билл и сам "видел". Прямо перед ним стоял и видел. Видел примерно нихуя, занятый тем, чтобы произвести впечатление правильного психа-"детки". Конечно, раньше повсеместно встречаемый "Гроуби" теперь как сквозь землю провалился. Одна из медсестричек туманно припомнила, что "вроде бы Рэй собирался сходить к Фостеру" - ну да, ну да, главные здешние трудяги, периодически кооперирующиеся друг с другом: садовник и уборщик. И, едва договорив, тут же радостно закричала: - А вон Фостер!! Дикки, Дикки, ты видел Рэя? Он как раз к тебе собирался сходить за мешками! Обозначенный Фостер (вот мы и свиделись наконец, мрачно подумал Билл, добрый дух беседок, кустов и выровненных дорожек) маячил в конце коридора, возясь с носилками, и только дернул головой, не без раздражения бросив: - Ну если он пошел за мной в хозблок, то меня он там не застал. - Они постоянно бегают друг за другом, - прикрывшись ладошкой, засмеялась медсестра, и ее слова прозвучали как-то чересчур однозначно. – Взаимная одержимость, не иначе. Но Билл даже не смотрел на нее, споткнувшись на ровном месте, едва услышал голос садовника. Уставился на его взъерошенный затылок. Мысленно пример длину носилок к росту держащего их человека. Ага, не гномьего росту. - Фостер? – крикнул он. – Дик... Ричард, да? - Чего ж так официально? – Фостер повернулся к нему лицом. – Прямо Ричард Львиное сердце. Можно и просто Дикки. - Что здесь вообще творится, а? – пробормотал Билл себе под нос. – Что тут вообще нахер за безумие происходит? Да. В дурдоме происходит дурдом. Неслыханная наглость. Где сонм ученых мужей, где ассамблея академиков, где соискатели грантов. Почему не рассматривают пятую поправку к биллю о мигрантах. Да и вообще, в конце-то концов, у вас тут гребаный доисторический ледник под больницей, какого хера гляциологи, или кто там должен этим заниматься, не бегают тут толпами. Дык бегали же. А потом пополнили собой состав "детского" отделения. - А что, - неуверенно хмыкнул Фостер, не сводя глаз с Билла, - я единственный, кто может видеть Рэя, для остальных он включает режим невидимки? Или... нет, я не понял, в чем подвох?! - Вы его видите? – Билл указал санитарам на Фостера, но те с подозрением уставились на своего подопечного. – Нет-нет, я в порядке, просто опишите мне его, какой он? По лицам санитаров можно было заключить однозначно: они крайне не уверены, что с Биллом все так уж в порядке. - Толстый коротышка, лысый к тому же, - фыркнул, наконец, юморной санитар. – А ты как его видишь? - Абсолютно так же, да, - вдруг пересохшими губами проговорил Билл. Неожиданно стало интересно – для сна все было слишком реально, сном это не было, это было именно что дурдомом, и вот теперь настал момент прояснить - был ли этот дурдом вокруг… или все же внутри. В собственной родной голове. Она помогает, вспомнил он хвалебные дифирамбы в адрес изуверской ЭСТ, действительно помогает. Прекращаются видения, останавливается действие и влияние навязчивых идей. Она помогает, но проводят ее только по личному заявлению пациента при условии рекомендации врача. Она помогает, только один из известнейших писателей Америки теряет память и способность писать с тринадцатым сеансом. А потом приходит домой и выносит себе мозги из любимого Монте Карло. Но, очевидно, атакующие те самые мозги демоны безумия допекали папу Хэма сильнее, чем страх потерять писательский дар. Сильнее даже, чем страх потерять себя. За тринадцать сеансов как бы можно понять - стоит ли оно того, чтобы вот это все терпеть. От чего же так отчаянно стремился избавиться писатель, что не пожалел ради этого уничтожить собственное "я"? И ведь никто никогда не узнает. Никто и никогда не узнает на самом деле - что там приходило к Хэмингуэю темными ночами, когда он оставался один. А может быть, не только темными ночами. Может, и светлыми днями тоже. Может быть, это Оно вообще не оставляло его в покое. Постоянно находилось при нем, корчило рожи со шкафа, щипало под столом, и выныривало из мыльной пены в ванной. А окружающие смотрели и... не видели. Видел только сам Хэм. Так что - нет, спасибо. ЭСТ, конечно, помогает, в том числе и от глюков и от преследующих идей, но пока что - нет. Пока все еще не настолько плохо, чтобы жечь собственные мозги нахер. Даже учитывая, что Фостер оказался... - Я с ним перекинусь парой слов, - кинул Билл через плечо санитарам, и, даже не слушая, что они там скажут, подорвался с места в карьер, потому что едва он направился к Фостеру, тот, грохнув носилками об пол, метнулся в ближайший боковой коридор. Бегал садовник на своих длиннющих ногах что твой мустанг-иноходец. Впрочем, у самого Билла были ровно такие же ноги, так что он уверенно держал убегающего в поле своего зрения. А вот санитары здорово отставали. Кажется, они пытались что-то там кричать вслед Биллу, но тут ни у кого не было времени и возможности их выслушать. Желания главное ни у кого такого не было. Коридоры, коридоры, коридоры. Стены, стены, стены. Биллу уже казалось, что они с Фостером - две мыши, запущенные в лабиринт, и обречены тут бегать вечность. Зато пока они носились по этажам, перебираясь из основного здания в пристрой и потом опять - в корпуса, санитары их окончательно потеряли. Фостер скачками кенгуру мерил лестницу, ведущей на цокольный этаж, Билл махнул за ним через перила, падая сверху атакующим коршуном и сбивая с ног, после чего они оба кубарем скатились вниз по ступенькам. И потом еще некоторое время неуклюже барахтались на прилестничной площадке, спутавшись всеми конечностями и испепеляя друг друга взглядами, словно два пьяных василиска. - Но... - Фостер вдруг заморгал, и замер, перестав пытаться определить, какие из двух пар рук и двух пар ног его собственные, склонил голову набок, скроив забавно смотрящуюся на его лице озадаченную мину. - Ты же не... Что ты такое, а?! - Да ебать тебя, а ты-то что вообще такое?! - Билл удалось опознать среди сплетенных конечностей одну из своих рук, и ухватив своего противника за куртку, он энергично встряхнул его. - У вас здесь что, больница доппельгангеров, что ли?! Которым строго одна киносемья интересна?! Так вам для полного набора не хватает одного экзорциста и одного викинга! - Да кто б говорил про доппельгангеров! - Фостер гневно сверкнул глазами, и толкнул, за неопределенностью с конечностями, левым плечом, что логично помогло установить левую руку. - А вот что такое ты?! И почему ты выглядишь как...? Билл разжал от неожиданности пальцы, выпуская чужую куртку, и Фостер, потеряв равновесие, тут же кульком свалился на него, еще и возмутившись на ходу: - Да что ты творишь? - Съебись с меня, туша откормленная! - прорычал в ответ Билл. - Жрешь как не в себя, бегемотище... Он исхитрился выскользнуть из-под тяжелого тела, и, наконец распутывая ноги, откатился в сторону, прижался спиной к стене, поднялся, не отрывая взгляда от копошащегося на полу обозленного как сатана противника. - Где хозблок? - невыразительно спросил Билл. - Он к тебе пошел, в хозблок. За какой-нибудь, наверное, шибко нужной херней, за которой вы, похоже, постоянно друг к другу бегаете. - Наша херня, хотим и бегаем, - огрызнулся поднимающийся на ноги Фостер. - Еще мы жалким подобиям разумных существ типа вас не оправдывались. - Ваши высокие отношения мне ваще по хую, - согласился Билл, - хозблок где?! - Вторая дверь налево, - махнул рукой Фостер, глянул с неожиданным интересом: - А что? Ты убивать, что ли, его собрался? А можно мне пойти посмотреть? - Он, к слову, не бессмертный. - Ты знаешь, я в курсе. Проверял неоднократно. Билл рванул к указанной двери, рванул - на себя - саму дверь. Ну, не все ж вышибать с ноги каждую дверь тут. - Не советую, - Фостер так и не покинул той площадки у лестницы, выглядывал к коридор, словно не особо горел желанием в него выходить. - Кем бы ты ни был. - Разберемся, - заверил его Билл, вваливаясь в помещение с пронзительным "Пенни!". Здесь было предельно скудное освещение - лампочка под потолком еле светила, хоть сколько-то на освещенность работали две лампы, стоявшие на туалетном столике у большого зеркала. Было ли дело в зеркале, или в каких-то еще деталях помещения, поспособствовавших возникновению ощущения узнаваемости, вторичности, повторения - но появившееся чувство дежавю было не спутать ни с чем. Даже то, как странно повело себя зрение с приходом сюда - оно просто не могло охватить всю картину целиком, выхватывая ее кусками. Нелепые костюмы, развешанные вдоль стен. Пирамидки из коробок, ящиков, бочонков, бардашные полки, набитые какой-то дребеденью, еще и старая рассохшаяся шарманка, долеживающая свой век на боку, в углу. И груда плетенок, типа корзин, неизвестно чем наполненных. Я здесь бывал раньше, уныло подумал Билл. Неважно, что не мог быть, бывал - и все. Подойдя к столику, уставленному коробочками и баночками, он завороженно уставился на все это бохатство, потеряв способность идентифицировать обычные, вроде бы, вещи. Тело, тем не менее, помнило, как обращаться с этим, и Билл с вялым интересом наблюдал, как пальцы уверенно откручивают крышку, залезают в банку с чем-то густым и плотным, зачерпывают в горсть немного, и вот на приближающейся к лицу ладони белая жирная масса, так похожая на... Грим. Это грим, вот что это такое. Это белила, а вон та темная краска - она для превращения глаз человека в глаза большой панды, а вон та красная - для рта. Это грим, средство для тех, кто хочет скрыть свое лицо. Или напротив, обрести наконец настоящее. - Ебать-не переебать, - Билл со смешком отшатнулся от собственной же ладони, схватив первую попавшуюся тряпку, поспешно стер ей белила с пальцев, недоумевающе заморгал: тряпка была в бурых потеках. Как будто кто-то так же, наспех, стирал ей с рук не белила, а кровь. Что-то ворохнулось слева, в темноте, куда Билл устремил свой взор, точно две лампочки зажглись, что-то блеснуло, сверкнуло, отражая блики ламп у зеркала. - Пенни, - тихо позвал Билл, всматриваясь (а чего бы всматриваться, или тут в больнице много у кого могут быть желто-оранжевые глаза), - Пенни? Ножка в кокетливом ботиночке неуверенно ступила в полосу света. Юбочка колыхнулась всеми оборками. Воротник спружинил всеми слоями. Кукольно-театрально выглядящая фигурка вынырнула из темноты. А нет, много ни много, а у двоих точно могут быть. Все в порядке, в который раз поражаясь собственному хладнокровию, заключил Билл. Все в порядке, дамы и господа, она просто нарядилась Коломбиной. Вон, видите, на столе банки с гримом, она и лицо себе намазала, как положено по роли. У них сегодня в детском отделении спектакль ко Дню всех влюбленных. Она играет Коломбину. Публика будет кричать и плакать в полном восторге. Уже. А, ну да. Уже. И откричала и отплакала. Да, точно. Она просто со спектакля. Где играла Коломбину. Публика кричала и плакала от восторга. - Пенелопа, - Билл вытянул руку навстречу, - Пенелопа? Видишь, я же обещал, что вернусь за тобой. Пенелопа - и не разобрать, улыбается она, или улыбается клоунская ухмылка на лице, сделала пару мелких шажков к нему, крутанулась, глядя на себя в зеркало, поправила хвостики на голове, взбила воротничок, подтянула белые чулочки. Переключив внимание на Билла, отвела назад одну ногу и сделала церемонный, но изящный книксен. "Глэмор-младший" - издевательски произнес знакомый голос в голове Билла. "Слуга ваш и вашего цирка. Вашего блядского цирка. Сегодня - весь вечер на арене". - Пенни, - Билл шагнул к ней, но ровно на тот же один шаг она отступила назад. Очень плавно. - Ладно, Пенни, просто дай мне взять тебя за руку, хорошо? Там наверху сейчас... не рассказать просто, хаос как есть, сейчас самое время сделать отсюда ноги, потому что если тебя поймают... - Билл запнулся: наверное, пугать и без того психически нестабильную пациентку клиники для душевнобольных - не самое умное дело, вот только времени-то было критически в обрез. - Зачем ей куда-то бежать?! - Грейс материализовалась из тьмы за спиной Пенелопы. - Билл, ну вот зачем ей куда-то бежать?! Она УЖЕ дома. Билл растерянно смотрел на тарелку в ее руках. Красивая тарелка, и кусок пирога на ней. Натуральная глазурь и настоящий клубничный джем. Грейс аккуратно поставила тарелочку на столик у зеркала, и, уцепив Билла за руку, которую он протягивал Пенелопе, решительно потащила его усаживать на табурет: - Давай-давай, поешь нашего праздничного пирога, это СПЕЦИАЛЬНЫЙ праздничный пирог Валентинового дня, сегодня все обязаны съесть по кусочку праздничного пирога! - она лукаво глянула на Пенелопу, вновь взявшуюся кружить пируэты напротив зеркала. - Ведь так, Пенни? - Так, - хрустальным голосом подтвердила та. - Сегодня все обязаны съесть... Следующего движения Билл уловить не сумел: вот только что Пенелопа вертелась на носочке, а Грейс, посмеиваясь, любовалась на нее, присев на краешек стола, и вот уже Грейс полулежит на полу, выпучивая глаза и задушенно разевая рот, под неторопливое журчание: - Всеееее, все, Калипсо, абсолютно все должны съесть кусочек этого пирога... - Пенелопа, продолжая сжимать одной рукой горло Грейс, резко выбросила вторую вверх: - Билл, не сиди, как будто тебя гвоздями прибили, дай мне этот гребаный пирог! Билл чисто от неожиданности и потому, что не успел понять происходящего, на автомате сунул ей в руку пирог, так же, на автомате, поднес пальцы ко рту, чтобы слизнуть шоколад и клубнику. - Не вздумай, Билл, сдохнешь! - крикнула Пенелопа, в ту же секунду впихивая пирог в рот Грейс, и запечатывая сверху ладонью. - Давай, Калипсо, ты последняя осталась, тебе все уже там прогулы проставляют, беги по дорожке, догоняй своих. И она, сняв хватку с шеи, зажала своей бывшей подруге нос, так что та, как ни силилась, все же рефлекторно глотнула. - Прелеееестно, прелестно, - нараспев протянула Пенелопа, - давай, девочка, кушай-поправляйся. - Пенни, ты рехнулась?! - Билл наконец выпал из ступора и со стула, перехватил Пенелопу за пояс, оттаскивая в сторону. - Ты что творишь?.. - Это не я, меня заставили, - тут же категорично открестилась Пенелопа, и, указывая пальцем на приподнимающуюся с пола кашляющую Грейс, пожаловалась: - Это была ее идея, вот прям мамо-папой клянусь! Эта чокнутая сказала, что индейцы делали такой ритуал! Грейс, встав на четвереньки, кашляла так, словно пыталась выкашлять собственные внутренности. Только на деле-то она старалась выкашлять или выблевать проглоченный пирог. Вдруг, резко вскочив, она пулей вылетела из комнаты. - Билл, не иди за ней, - закатила глаза Пенелопа, когда Билл бросился следом, - тебе туда рановато, ты же так и не стал одним из наших де... Билл вылетел в коридор: хлопнула дверь, ведущая к лестнице, и он поднажал, чтобы успеть догнать, в сотый раз пересчитал здешние ступеньки, взбегая наверх, на первый этаж, и... И со всего размаху врезался в кого-то. В кого-то в белом халате. В санитара. Того, который не без чувства юмора. Второй маячил тут же, неподалеку. - А без меня вам совсем нехуя делать?! - Билл выдохнул, уперся руками в колени, поймал укоризненный взгляд медсестры, сидевшей на своем посту. Сестра, правда, удивительнейшим образом вдруг побелела лицом, красные стрелки поползли от уголков рта вверх, через брови, а глаза пожелтели, весело сверкая Биллу задорными огоньками. И униформа расцвела пышным цветом кружев и оборок. - Где доктор Мортенсен? – буднично спросил Билл у санитаров. - У вас за спиной, - услышал он спокойный и насмешливый голос.***
Вообще, злорадно думал Билл, следуя за беспечно насвистывающим Мортенсеном, психология и проблемы психики – палка о двух концах. Самого-то Мортенсена с этим его железобетонным самообладанием и невозмутимостью, подозрительно напоминающими элементарную неспособность к эмпатии и еще более элементарную заурядную инфантильную отстраненность от реальности, прямо исследовать и диагностировать, с навешиванием десятка ярлыков. Черти че творится в здании, а ему – пофиг, пилит себе по коридору бодрым галопом, засунув руки в карманы и высвистывая "сердце красавицы". - Подписывайте, - Мортенсен практически швырнул Биллу бумаги. - Раз вам приспичило прямо сейчас. Пока будет идти процедура, доктор Стегман заполнит все ваши данные, которые я вносил сегодня в бланк. Подписывайте, подписывайте, а то с вас станется передумать потом и начать кричать, что вас насильно подвергли электро-судорожной терапии, а вы б на эту пытку никогда не согласились. Поджав губы, Билл поставил росчерки на всех листах. - Вы уходили таким, ммммм, странноватым, упрямым, но уверенным в своем видении молодым человеком. - Мортенсен прищурился. - А вернулись… - Клоуном? - Билл всхохотнул, и это прозвучало настолько по-пеннивайзьи, что он испуганно повернулся к зеркалу: а ну как он вообще с раскрашенной мордой тут бегает. Мортенсен до обидного не удивился, когда странноватый актер, волею случая попавший в их клинику, стал виснуть на нем, упрашивая заключить с ним договор на лечение сеансами электро-судорожной терапии. - У меня нервы не в порядке, док, - откровенничал Билл без малейшего смущения, - и вижу я то, чего на самом деле нет, и быть не может. Я, по ходу, галлюцинирую наяву. - Бывает, - спокойно соглашался Мортенсен. – Особенно при каких-то сильных переживаниях. А то и без них. Сколько раз я наблюдал, как такое происходит просто так, на ровном месте. А вас еще и это наше… валентиновое шоу растревожило. Да и Пенелопа, как я вижу, на вас сильное впечатление произвела. Я понимаю, от ее истории может остаться очень тягостное… послевкусие. - Док, можно быстрее, а? - Билл чуть ли не приплясывал на месте, потому что что-то внутри просто гнало его, гнало, нахлестывая, как лошадь для ободрения. Внутренний Голос орал: быстрее, быстрее, ты еще успеваешь. - Ну это вот так сразу не проводится, Билл, - чертова сволочь Мортенсен элегантно переобулся в прыжке, и принялся изображать правильного, - это определенная со своими сложностями процедура... БЫСТРЕЕ. Да. Это было сродни ощущению, когда катишься на роликах с горки, разгоняясь все быстрее и быстрее - ощущению потери контроля. Словно что-то внутри, какая-то сдерживающая тебя струна, истончилась до предела, и вот-вот порвется. У Билла было предельно четкое ощущение того, что потеря самоконтроля буквально в полушаге. И совершенно никакого понимания, что же случится, когда он преодолеет эти полшага. Может, этого небольшого расстояния до падения в бездну она внимательно смотрит на тебя она тебя увидела потому что нефиг самому таращиться в бездну еще достаточно для оказания той самой профессиональной помощи. Это если Мортенсен прав, и что-то еще можно сделать. А может, уже поздно, и все, начиная с увиденной Биллом в кофейной чашке буреющей и густеющий крови сегодня утром происходит не в реальности, а в лично-собственной Вселенной Билла Скарсгарда. Которую он делит на двоих со своим альтер-эго – клоуном Пеннивайзом. «Актер Билл Скарсгард проходит курс лечения в психиатрической клинике Нью-Йорка» - представил себе очень живо Билл заголовки в разделах новостей шоу-бизнеса. «Актер не справился с последствиями съемок в фильме, где он играл главную роль - роль таинственного и страшного существа, принимающего облик веселого клоуна». «Свидетели говорят, что на съемках в Скарсгарде чувствовалось присутствие потусторонней злой сущности. Может быть, он слишком сильно поверил в реальность своего персонажа? Не повторит ли актер печальную судьбу Лугоши с его Дракулой? Что, если созданный им на экране киномонстр решил забрать себе жизнь актера?», и блаблабла, вся эта прочая ерунда. Струна натягивается так, что дрожит и вибрирует от напряжения, едва выдерживает. Когда порвется, отстраненно думает Билл, это будет лавина посильнее оргазменной. И накроет ею куда круче. Не выберешься. Билл не прочитал ни одной строчки того, что подписывал, думая лишь о том, как не выпустить вожжи самообладания из своих рук до первого электрического разряда, а голоса самого Мортенсена и его врачей неумолимо отдалялись, отдалялись с космической скоростью – с той самой, с которой Билла Скарсгарда уносило вглубь его собственного, им же и придуманного, мира. Это как в фильме "Остров проклятых", подумал Билл, когда герой ДиКаприо сидит рядом с героем Марка Руффало, которому почти удалось вытащить его назад, в реальный мир. Почти удалось, но главный герой упрямо забивается в спасительную нору своего безумия, отказываясь от этой реальности. "Делаем так, напарник" обращается герой к доктору, чье лицо обретает устало-обреченное выражение. - Сейчас процедурную подготовят, - устало сообщил Мортенсен, посмотрел на часы, потер лицо ладонью, пожаловался: - Третья смена, как на ногах. Будто опять война. Биллу было прямо посрать, как не жаль его. - И на какой войне вы были, док? Принца Гарри или принца Уильяма видели? - Кого? – удивился Мортенсен. - Британских принцев, - мрачно буркнул Билл. – Тоже рвались исполнить свой гражданский долг. - Принцев не видал, - сознался Мортенсен. – А вот президента видал. - Кого? - Президента. Будущего президента. Это было незадолго до того, как он получил "Пурпурное сердце", а также медаль ВМФ и Корпуса морской пехоты. Он же был командиром торпедного катера. Было ему тогда... двадцать шесть. Двадцать седьмой шел. Хохо и хехе, в этом возрасте, очевидно, сокрыт некий сакральный смысл, мрачно сыронизировал Билл. Так это что же... - Так это что же, Трамп воевал? Или... вы про кого говорите-то? - У нас все готово! - радостно известил нарисовавшийся в кабинете один из уже знакомых Биллу "инквизиторов", кивнул: - Идемте? Этот тот, который все нахваливал "безотказного Кларка", вспомнил Билл.***
- А который из президентов воевал-то? - Билл возился под неудобными фиксаторами. - Кого ваш глава клиники на войне-то видел? - Ну он же сказал: будущий президент, - рассмеялся приведший его сюда "инквизитор". - Шеф у нас вообще со второго января ходит такой, словно ему подарок мечты сделали. - А что случилось второго января? - Билл скосил глазом на второго "инквизитора": тот, что мечтал пойти и сменить Кларка, "валяющего дурака с пробирками". Врачи переглянулись. - Вот те на, а я думал, молодежь вся в курсе, - помолчав, заметил обескураженно "сменщик" Кларка, - и дату эту будет справлять всю жизнь. Ты чего, парень, Джей-Эф-Кей же официально выдвинул свою кандидатуру. - Что, простите, - вежливо спросил Билл, не сомневающийся, что он опять слышит что-то свое. Врачи снова переглянулись. - Кеннеди, - сказали они хором, глядя на Билла с нескрываемым недоумением. - Джон Кеннеди стал кандидатом в президенты от демократов. О чем и заявил второго января. Как хорошо, что я лежу, а не стою, - с привычным уже для себя хладнокровием подытожил Билл. Ведь точно упал бы. - Я дико извиняюсь, - с неуместным смехом выдавил он, - просто дико извиняюсь, но... вам покажется странным мой вопрос... но КАКОЙ СЕЙЧАС ГОД? Врачи переглянулись в третий раз и дружно прыснули со смеху. - С утра был тысяча девятьсот... - начал было один из них. - Стоп!! - в процедурную впорхнул Мортенсен, поднял ладонь, останавливая своего словоохотливого подчиненного. - Молчать. Он обошел по кругу зафиксированного на своей лежанке Билла, весело покачал головой, вкрадчиво проговорив: - Нет, так не пойдет. А какой по-вашему сейчас год, Билл?..