Серо-голубые

Полгода спустя. Конец июня. Фил просыпается медленно. Глаза разлепляет не то, что неохотно, — очень заторможенно. Не спеша и с ленцой. А зачем торопиться? Сегодня он никуда не опаздывает. Дел никаких не запланированно — только чистый и ламповый релакс. От понимания, что ему никуда не нужно идти — на душе до неприличия приятно и легко. Фил несильно трёт тёплыми подушечками пальцев веки, моргает расслабленно несколько раз, жмурится, широко зевая, сладко потягивается, как большой ленивый кот. Тихо кряхтя, переворачивается на другой бок, скидывая с ног душное одеяло, и, приподнявшись на локте, приглушенно, хрипло хихикает: на тесной кровати, прижавшись лбом к стенке и укутавшись по шею в серый «тетрисный» плед, мирно сопит рыжий. «Мерзлячий, даже летом спит, как гусеница,» — подмечает блондин про себя. Сонно тянется к отросшим рыжим вихрам рукой, начиная осторожно перебирать непослушные прядки, теребить их пальцами, накручивать аккуратно на свои фаланги. Из приоткрытого на ночь окна по полу бежит слабенький сквозняк, что приятно холодит тёплую кожу; сквозь полупрозрачные лазурные шторы пробиваются полуденные солнечные лучи; Фил в тысячный раз смотрит на своего рыжего засранца, пересчитывая бесчисленные веснушки, и опять не может оторвать от него глаз. Родители благополучно свалили на десять дней в Египет, оставив сына развлекаться дома самостоятельно, а Фил и рад. Как только старшие отчалили, он тут же позвал к себе Муромова. И вот так они и существуют уже третий день. Милуются, целуются, обнимаются, готовят вкусную еду (не всегда удачно, конечно), гуляют до поздней ночи и смотрят дерьмовые комедии. И, естественно, занимаются всякими непотребствами: прошлой ночью, например, Фил самозабвенно трахал рыжего сначала на своей постели, потом в душевой, потом на диване… Но не в этом вся изюминка именно этого ночного марафона — всё дело в том, что Илья, смущаясь и голодно прожигая в смазливом лице партнёра явные дыры, впервые, за всё то время, что они вместе, вызвался отсосать. Фил был в шоке, но тут же поднял лапки в жесте «сдаюсь» и предоставил всего себя Муромову. И тот был до жути неумелым — жутко нервничал, постоянно закашливался, сглатывал не в тему, сжимая горло до предела, задевал острыми зубами, но тут же виновато обсасывал и облизывал, поднимая свои невыносимые глаза и смотря Филу прямо в душу. Черных стыдно признать, но кончил он тогда слишком быстро, резко и с громким гортанным стоном. А позже — жадно слизывал собственную сперму с измазанных ресниц, испачканного самим собой лица. Солоноватый терпкий привкус даже не смущал, пока рыжий пытался отдышаться и возбуждённо наблюдал за действиями Филлипа. Фил глотает слюни, что вдруг начали выделяться в переизбытке, неосознанно закусывает губу, щуря глаза. Убирает несколько рыжих локонов с уцелованного солнцем лица и целует уже сам. Кротко, невесомо, в висок. Закрывает глаза, нежно зарываясь пальцами в родную шевелюру, прижимается губами к скуле, к челюсти и снова к виску. И вдыхает его запах. Затягивается глубоко, чтобы до самых маленьких атомов его организма дошло. Тычется носом в пламенные тёплые волосы и тут же немного недовольно хмурится — на фоне дважды довольно громко вибрирует телефон Фила, и его владелец нехотя отстраняется. Подтягивается на руках к изголовью кровати, цепкими пальцами подцепляет мобильный и слепо пялится на горящий экран. Одно новое сообщение. Номер — неизвестен. Любопытство подстёгивает слишком уж явно и Фил, на автомате приподняв одну острую бровь, снимает блокировку и бегло вчитывается в короткую полоску текста. Смотрит на прикреплённое фото. Секунда. Две. И он уже заливается в громком и искреннем смехе. Гогочет, как дурак, будя этим самым неудержимым гоготом рыжего под боком. Илья мычит что-то невнятное, ёрзает, вытащив одну руку из-под пледа, машет ей, норовя заехать по слишком уж счастливо ржущей роже. Пару раз попав и поняв, что это блондина не заткнёт, уже полноценно поворачивается и возмущённо сверлит встрёпанного виновника своего пробуждения чуть красноватыми глазами.  — Я не понял, ты чего такой радостный? Если скажешь, что мемчик смешной в ленте узрел, я тебе нос сломаю. Я серьёзно. Ворчит, как старый дед. Фил, отсмеявшись почти полностью, утирает невольные слёзы в уголках глаз, смотрит светлыми чистыми глазами на Илью, отчего тот даже немного расслабляется, и показывает ему переписку. Муромов тупит немного, перечитывает строчку пару раз. Тут же глаза его расширяются, а губы приоткрываются, тянутся в неверящей улыбке. И сам начинает хихикать. Глупо, по-дурному, совсем, как Филлип. Черных же, только заметив ответную улыбку, сразу тянется к рыжему, целуя уже в губы. Всё ещё слабо посмеиваясь, смотрит Илье прямо в глаза, любуясь на то, как его зрачки сразу расширяются, а сам взгляд — плавится и добреет. Довольно произносит своим звонким и хриплым одновременно голосом:  — И тебе доброе утро~ И снова поцелуй, игривый чмок в щёку и они валятся обратно на кровать, кутаясь в объятиях друг друга, всё не переставая тепло давит сонные улыбки. Телефон благополучно заброшен обратно на тумбу и забыт. А в том дурацком сообщении смысла ноль, зато эмоций — дофига: на фотке — на переднем плане наглая, до жути самодовольная морда Мира в круглых солнцезащитных очках (без зазрения совести показывает в кадр язык и свою стандартную факулечку); на заднем — мелькают его угрюмо-пофигистичный брат и улыбчивый мужчина, подмигивающий в камеру и делающий пальцами очаровательное сердечко (видимо, тот самый Док); а на фоне всего этого бесчинства — самый что ни на есть настоящий Вестеркерк. И подпись: «Сосните, лузеры! Я в Амстердаме.»