For Him

Томас никогда не появляется на лекциях и семинарах, а если и соизволяет прийти, то опаздывает на добрую половину пары, из-за чего преподаватели уже и не обращают на него никакого внимания — он что есть, что его нет — те же последствия. У него жизнь делится на две части — когда надо заявиться в институт, потому что экзамены, и когда снова можно пропасть. Все видят его только на каких-то университетских вечеринках и встречах вне учебы — там, где обязательно есть выпивка, громкая музыка и неограниченное количество закусок. Поэтому, когда он врывается в аудиторию за пятнадцать минут до начала пары, все удивляются и изумленно косятся на него, пока он, перепрыгивая — в буквальном смысле — через парты, пробирается к сидящему за ноутбуком Ньюту. У него сбившееся и тяжелое дыхание, трясущиеся руки и широко распахнутые глаза, в которых плещется размытый страх и еле заметное замешательство. — Черт, когда у нас экзамен? — плюхнувшись за парту к Ньюту, спрашивает он и кидает свой рюкзак перед собой. Достает из кармана телефон и, поправив челку, открывает календарь. — Ох-х, через три дня? Ньют отрывается от экрана ноутбука и окидывает взглядом запыхавшегося Томаса — он уже давно не удивляется таким резким и «неожиданным» приходам Томаса, когда до важных экзаменов остается около недели. Или чуть меньше. Как сегодня. — Да, с добрым утром, Томми, — Ньют криво улыбается и вновь отворачивается к экрану. — Ты вообще думал, что значит — не приходить на пары целый семестр? — Ну, Нью-ют, — тянет Томас и, убрав телефон обратно в карман, двигается ближе к Ньюту и заглядывает к нему в ноутбук. — Ох, ты ж. Черт, что это за хрень? Ньют не может сдержать улыбки и склоняется ближе к экрану, чтобы Томас — черт бы его побрал — еще не заметил этого. Но этот мальчишка — будто чувствует — пододвигается еще ближе и с дурацкой улыбочкой смотрит на Ньюта, который, будучи человеком серьезным, со всей силы сжимает губы и пытается увернуться от этого ребенка и — блин… — придурка. — Характеристика того, чего ты все равно не знаешь, потому что полгода только прохлаждался и вообще не появлялся на парах, в то время как остальные учились и корпели над огромным проектом, который ты… — Ой, опять нудишь, — Томас откидывается на спинку стула и растягивает губы в очередной улыбке — широкой, несползающей с его рта, кажется, с того момента, как только он зашел в аудиторию. — Дашь мне конспекты? — Ты сейчас шутишь, так ведь? Томми, ты не сможешь выучить целый курс, в который, между прочим, входит две масштабные темы, за… три дня. Ты же загнешься. Ньют выдыхает и переводит взгляд на Томаса — тот глядит на него с надеждой, с немой просьбой в карих глаз, и Ньют, проклиная себя за такое поведение, тянет руку к сумке и достает оттуда папку с конспектами. Томас выхватывает ее из рук Ньюта и благодарно улыбается; несмотря на то, что его улыбка больше была похожа на гримасу — он же действительно осознает, сколько ему предстоит выучить, — он искренне благодарит Ньюта. — Ты не помнишь, как я в прошлом году умудрился за неделю выучить целый модуль по философии? Понимаешь, да? — подмигивает Томас и кладет папку в свой рюкзак. Ньют следит за движениями его рук и, поймав себя на том, что находит их красивыми, с хмурым видом отворачивается к экрану. — Эй, спасибо, солнце. Не хмурься, все хорошо. Томас поднимается из-за парты, а Ньют пытается заглушить звук стучащего в груди сердца, которое, кажется, сейчас просто разорвет его изнутри. Он не успевает сказать и слова — Томас наклоняется к его лицу и с чмокающим звуком целует в щеку. Ньют поджимает губы и делает вид, что все нормально, что… ничего не произошло. Его одногруппники провожают Томаса удивленным взглядом, в то время как Ньют пытается не раствориться от пламенного чувства нежности к этому… придурку изнутри.

*

— Смотри! — знакомая папка падает на стол перед Ньютом, и он видит, как Томас, вновь улыбаясь, как Чеширский кот, проходит к стулу напротив и с выдохом садится на него. — Я все выучил. Теперь мне нужна большая чашка чая. — Ты молодец, да, — Ньют тянет руку к папке, но на полпути к ней встречает сопротивление — пальцы Томаса хватают его запястье и в буквальном смысле тащат на себя. — Ты чего это делаешь? — Ничего. Просто. — Томас отпускает его руку так же быстро, как и взял, и оглядывается в кафетерии, в котором они сидели. — Мне нужно ведро. — Ох, зачем? — говорит Ньют, чувствуя, как его щеки покрываются красными пятнами. — Для чая? — Угадал, — Томас улыбается и потягивается, приоткрыв рот. — Думаю, я отлично сдам этот зачет. — Я на это надеюсь, — отвечает ему Ньют, — а к другим ты готовился? — Обижа-аешь, — намеренно растягивая гласные, говорит Томас. — Ты чего такой хмурый сегодня? Ньют удивленно смотрит на Томаса и сдерживает себя от очередной улыбки, пытающейся захватить его лицо оковами, — в присутствии Томаса он постоянно хотел улыбаться. — Ничего, просто думаю, что скоро экзамены начинаются, а потом каникулы… Я их не жду, на самом деле. — Почему? — с искренним интересом спрашивает Томас, с серьезностью глядя на него. Наверно, именно это поставило Ньюта в ступор, поэтому ответил он не сразу. — Все равно буду здесь все это время. Все две недели. Вот. Томас понимающе кивает и вдруг подскакивает с места. — Ох, прости, мне нужно бежать. Должен отдать конспекты подруге, — он, словно извиняясь, сочувствующе хлопает Ньюта по плечу и скрывается за его спиной. Ньют слышит, как звенят дверные колокольчики и голос Томаса за окном, когда тот проходит мимо, уже разговаривая с кем-то по телефону. Он убирает папку в свой рюкзак и вдруг замечает на столе обрывок от салфетки, на котором карандашом нелепо нацарапано: «Спасибо, солнце. Еще увидимся :)».

*

Февраль наступает быстро. Так быстро, что Ньют не успевает заметить, как его рабочий стол опустел от сделанных экзаменационных проектов, каких-то шпаргалок, печатных конспектов и дополнительных материалов; как погода за окном с приемлемо прохладной сменяется на морозную, резкую и снежную — снег пуховыми облаками лежит на каждом шагу, поэтому проступить было практически невозможно; как еще только-только напряженные и постоянно задумчивые студенты разбежались то тут, то там — до конца каникул было еще несколько дней, поэтому в кампусе и в общежитиях никого не было видно. Как сам Ньют, который, наконец-таки расслабившись после экзаменационного периода, решил проводить время с пользой и выбираться на улицу почаще, чего ему не удавалось сделать ранее ввиду навалившейся работы. Несмотря на свободную голову, на легкое «послевкусие» после зачетов и свободное время, он не мог дать себе продохнуть, и это было вызвано некем иным, как Томасом, которого он не видел уже практически две недели — прямо после последнего общего экзамена по философии. Ньют понимает, что нельзя так зацикливаться на этом парнишке, что столько мыслей о нем не принесут ничего хорошего, что… такой еще-совсем-мальчишка не даст ему ничего, кроме постоянных встреч перед экзаменами и вечного прозвища «солнце». Но он ошибается, когда вдруг одним из февральских вечеров к нему в комнату заявляется тот самый виновник «торжества» его мыслей и приносит с собой собственный рюкзак, до самого отвала набитый едой — и не самой полезной, к слову. Ньют глядит на него с удивлением, хотя внутри он чувствует благодарность — Томас снова здесь, с ним, улыбается, смахивает со своей куртки снежинки, что означает, что он даже в свою комнату не заходил. Он извиняется — Ньют видит это в его взгляде, но не это сожаление заставило его сюда прийти. И осознание этого вынуждает сердце Ньюта забиться в несколько раз сильнее. — Я сдал экзамены с помощью твоих конспектов и… — Не только моих, Томми, — тихо поправляет его Ньют, наконец закрывая за ним дверь в комнату. — Это не так важно. Просто ты вечно помогаешь мне, а я… — Ты все хорошо делаешь. Все нормально. — Нет! Нет-нет, не нормально. Я хотел, чтобы ты знал, что я благодарен тебе за все, что ты для меня делаешь. Ньют выдает тихое «оу» и кивает, не зная, что сказать. Томас делает шаг к нему и выпускает рюкзак из своих рук. У Ньюта замирает сердце, когда пальцы Томаса касаются его собственных. — Ньют? Ты знаешь, что… Что я всегда возвращаюсь к тебе, да? — Да, знаю. — Ньют обводит большим пальцем выпирающие венки на запястьях Томаса и, не давая себе ни минуты для раздумий, произносит тихо-тихо: — Давай только ты уходить больше не будешь? И ответ, который дает Томас, прижавшись к его губам, значит для него гораздо больше, чем все остальное — экзамены, каникулы и морозная погода за окном.