Отвратительные вещи

Уже не такой интерес вызывали мотивы Кокичи - лишь ужас, но ужас до смешного приятный, вздорный. Словно что-то щекотало под сердцем. Парень в белом был страшным порождением нашего мира, показательным продуктом среды - однажды и во все времена. Его существование лишь подтверждало рациональность моей нелюбви к миропорядку. Что ж, я уже не тешил себя иллюзиями - знал, что эта адская машина запустилась давным-давно, и её не остановить. Не остановить её после всех произошедших трагедий, после всех покорёженных, отнятых жизней, вырубленных лесов, после всех животных с заживо снятыми шкурами, после всех тщеславных модников и модниц в мехах, после миллионов замученных прямо и косвенно, лишённых всего, социально мёртвых, ни в чём не виноватых. После Кокичи. Я видел, как строятся судьбы - сильные, живые судьбы - такой оказалась судьба Нагито. Он был нездешним. Потому-то и ушёл рано. Устал терпеть нас, заключённых в своём уюте, отмежевавшихся бетонными стенами от всего, что смущает, пропускающих через себя любую искусственную грязь, какую только не предложи. Мы отучились воспринимать настоящее. Мы своими же руками подняли Нагито и засунули его в петлю - уж слишком он смущал. Ещё я видел, как стойкие, прекрасные люди сдерживают собой этот чудовищный напор, тяготясь, умирая, до последнего не покинув святого места. Быть может, на них мир и держится, не рушится доселе. Был среди них и Нагито. Кокичи оказался на другой стороне, и надо признать, что он сражался с честью. А ведь с такими, как Кокичи, ничего не страшно - всё самое жуткое уже сбылось. Я смотрел в его глубокие лавандовые глаза и понимал, что в них поместились бы тысячи жизней, дай лишь повод. Я держал его за руку - и словно ток пронзал моё нутро. А смеялся он так, как смеялись многие, но так, как этого никто не делал. Леденящие душу и разжигающие пожар в теле мысли охватывали меня. Тогда я понял, что окончательно пропал. Окончательно пропал я, лёжа на своей незаправленной кровати, полуобнажённый, уставший и мучительно живой. Я видел возвышавшегося надо мной Кокичи, чьё по-детски милое личико исказила гримаса страсти. Всё в той же гиеньей улыбке растягивались губы, когда он крепко сжимал мою шею руками. Без жалости или боязни причинить вред сдавливал всё сильнее и сильнее, а я закашлялся, после чего заметил, что в глазах начало темнеть. Что-то внутри головы отбивало тревожный ритм в висках. "Отпусти меня, Кокичи, - хотелось сказать. - Мне больно". Однако, если бы это всё продолжалось целую вечность, я бы не расстроился. - Ты убьёшь меня, - прохрипел я. - Ни-ши-ши, - фирменный смех явно предвещал отвратительные вещи. - Уж постараюсь миру на благо. Я ожидал более тонких колкостей - про милосердие и сочувственность. Хихикнул про себя. По щеке скатилось что-то тёплое и слегка вязкое - Кокичи плюнул мне в лицо, тут же рассмеявшись дико, неистово. - Я не видел существ ничтожнее, - честно признался он, глядя в мои помутневшие глаза. И я хватался руками за простыни в надежде сдержать напор, в надежде на лучшее, на стойкое и прямое, а тело предательски ныло, отзываясь банальным, но таким сокровенным и таинственным ощущением. - Тебе хочется большего, - Кокичи улыбнулся, в этот раз нежно, по-доброму, и убрал свои цепкие пальцы с моей шеи. - Я знаю, чего тебе хочется. Вернуться туда, откуда вышел. И как ты только вышел такой разломанный? Я встал с кровати и открыл окно. Тёплый весенний ветерок обдувал мои заметно покрасневшие щёки, а я всё смеялся и смеялся, не в силах остановиться. Каждой клеточкой тела ощутил победу - она разлилась во мне и вышла на поверхность мурашками. Кокичи подошёл и легонько коснулся моего плеча. - Я покажу тебе ещё много удивительных вещей. И пусть надежда твоя сияет.