Сияние жизни

Синдзи шел по коридору БМК, ощущая мощную вибрацию и дрожь огромной машины: атомоход рвался вперед по каменистым равнинам Атомных земель, кроша траками отравленные километры. Обиженная мысль: «А как же моя ЕВА?» — изредка постукивала в затылке слабой болью, но тут же замолкала, а он просто шел себе и шел, зная, что ему надо туда. Туда — это прямо по коридору. Лесенки, уводящие на орудийные площадки, двери кают, едва слышный рокот двигателя — все это крутилось вокруг Синдзи вялым водоворотом, словно в кастрюле густого варева с хлюпаньем да чавканьем трудился невидимый черпак, медленно размешивая странное восприятие. Он потряс головой и сфокусировал взгляд: у дверей каюты пилотов стояла Аянами.  — Икари?  — Аянами… На лице Рей не было бинтов, ее внимательные глаза слегка сощурились, когда лицо девушки тронула тихая улыбка:  — Я ждала тебя, Икари. Он кивнул. Она всегда ждала его, а он ее предал.  — Аянами… Послушай, как ты можешь быть такой… Такой… Рей молчала, ожидая окончания. Синдзи смотрел на нее и видел холодную палату, страшные инструменты, пропитанные кровью — ее кровью — тампоны, усталые лица людей, которые пытали ее больше десяти часов, выворачивали наизнанку, допрашивали ее хрупкое тело: «А ты человек? А ты точно человек? Отвечай!» А над всем этим царил тот, кто должен за все ответить. И это вовсе не Рицко Акаги.  — Рей… Рей… Чувствуя, как слезы раздирают его глаза, он бросился вперед и сжал ее в объятиях.  — Я… Это же я тебя так, как ты не понимаешь… Я, Рей…  — Понимаю. Он боялся смотреть ей в глаза, зарылся лицом в голубые растрепанные волосы, уткнулся в маленькое ушко и молчал, сжимаясь в комок — все меньше, все дальше, все глубже в себя самого.  — Икари. Я все понимаю. Тебе ведь достаточно? Он задрожал. «Слова, которые не уйдут никогда».  — Да, Рей, да… Но как ты…  — Или мне просить у тебя прощения за то, что я такая? «Голос». Голос изменился, и Синдзи осторожно подался назад, всмотрелся в ее лицо. Аянами грустно глядела на него, и что-то незнакомое, неожиданное, непривычное оживало там, по ту сторону ее красных глаз.  — Я такая, Икари. И ты такой. Ты ненавидишь меня. За что?  — Я… — ему перехватило горло. — Я не…  — Я не занимала ее место. Я не просила об этом. Но я должна быть рядом. За что ты меня ненавидишь? «Я… Я… Я…» Проклятое местоимение раскаленными гвоздями впивалось в разум, и его впервые жег огонь души Рей Аянами.  — Я живу твоими воспоминаниями. Я живу тобой и из-за тебя. Кто я?  — Аянами!  — Ты помнишь мой меч? Мое оружие? Я не помню. Я — это то, что ты знаешь обо мне. Он упал на колени. Решетчатый пол БМК врезался ему в кости, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что резало его изнутри. «Рей…»  — Я не могу не быть. Я всегда вернусь, потому что мы — одно. Синдзи зарыдал и обнял колени возвышающейся над ним девушки. «Это все я… Я сковал ее собой, я ее убил, я создал вновь… Нечто… Я дал ей жизнь. Что я дал?.. Что… Что… Кто ты? Кто ты, Рей?»  — Икари? Что с тобой? Он поднял взгляд и увидел, как тает затянутое дымкой встревоженное лицо девушки, как все застилает темнота. Он слабо вскрикнул и открыл глаза во тьму, чувствуя только сбивчивый ритм сердца. Мрак заворочался, и Синдзи почувствовал обнимающие его руки, жаркое тепло прижавшегося к нему тела, услышал тихий шепот.  — Икари? Тебе плохо? «Сон… Что это было? Что мне снилось?.. Коридор, Рей… Меч…» Синдзи замер. Чувства. Во сне его словно каленым железом жгло то, от чего и следа не осталось наяву.  — Икари… Синдзи вздрогнул: в шепоте Рей звучала слабая, тихая, но отчетливая тревога, и сон начал уплывать вдаль. Он вздохнул:  — Я… Я в порядке, Аянами, — прошептал он и отчаянным усилием зацепился за детали сновидения. «Не забыть… Не вздумай забыть… Да что со мной?»  — Может, хочешь подышать воздухом? Синдзи непонимающе уставился во тьму, которая веяла теплом Аянами. Угар сна медленно отступал, и он запоздало сообразил, что экспедиция все еще в Окне, что тут можно выйти на свежий воздух и даже можно без масок.  — Давай выйдем.  — Хорошо, я сейчас оденусь. Рей осторожно встала, начала возиться с вещами, а Синдзи перевернулся на спину и смотрел в невидимый потолок, вспоминая свой странный сон. По возвращении в явь он едва понимал половину пережитого.  — Икари… Ты идешь?  — А, ну да… Аска только заворочалась, когда они закрывали за собой дверь. Пустой коридор ночного БМК едва освещался, — горела лишь каждая третья лампа, — а у главного шлюза обнаружились часовые. Вопросов пилотам они не задавали, но сам факт их наличия немало удивил Синдзи. Грохот дверей, вспышка сигнальной лампы, короткое хрюканье сигнала — и они вышли наружу. Синдзи осмотрелся: БМК, слегка свернутый полукольцом, расположился недалеко от крутого берега небольшого озера, и в том направлении машин конвоя больше не было. «Вот туда, значит», — решил Икари и взял девушку за руку. Он наслаждался ее теплом, и вдруг ощутил странное желание вернуть ей немного. «Как она это делает?» Икари расслабился и понял, что надо думать о ней, пытаться ощутить ее, представить что-то совсем-совсем светлое… Весь путь до воды он провел в попытках сделать это, и, садясь на берегу, понял, что преуспел.  — Икари, мне… Очень хорошо. Это… Ты? Синдзи улыбнулся, глядя, как Рей устраивается рядом. Позади слабо светились фары отдельных машин конвоя, полумрак развеивали блики на воде, а в вышине, словно вырезанное неровным кольцом из черного тумана, сияло звездное небо. «„Окно“… Надо было назвать это место „Колодец“»  — Аянами, я… Девушка положила ему голову на плечо. Синдзи покусал изнутри щеку: нет, надо сказать.  — Понимаешь… Я хочу попросить у тебя прощения.  — За исследование?  — И за него тоже.  — Не стоит. Так было нужно. Тебе. Синдзи досадливо скривился: тепло упорно и мягко обволакивало его, отбирало нужные слова, успокаивало, и тягостные воспоминания, ожившие во сне, укладывались спать… «Так не пойдет».  — Аянами, это не все. Я забыл, понимаешь, словно решил, что раз ты меня простила, то я не должен помнить…  — Зачем? Синдзи повернул голову: Рей смотрела на него, ее лицо было так близко, что дыхание холодило вспотевший кончик носа и губы. Он замер, его омывали волны тихого, слегка даже равнодушного ко всему спокойствия, хотелось сидеть так и тянуть время, до самой побудки, до нового дня, хотелось еще много чего, но все было не совсем правильно. «Да, именно не совсем».  — Я хочу помнить. И чувствовать то, что я заслужил.  — Это больно.  — Да, Аянами. Это очень больно…  — Зачем тебе помнить? Он улыбнулся: девушка всерьез задала этот вопрос, честно полагая, что он ответит, что он сможет найти нужные слова. И ей действительно нужен был ответ. Синдзи невольно прислушался к себе, осознавая еще кое-что: Рей была едва ли не расстроена тем, что он отказывался принять свое странное забвение, свою безответственность. Странный холодок — «вот оно, совсем рядом!» — пробежал у самого сердца, когда она отвела взгляд.  — Да, Икари, это я.  — Но… Зачем? Зачем ты это сделала? И… Как? Аянами смотрела на воду. Девушка подтянула колени к груди, обхватила их руками и замерла, но перед Синдзи проносились видения его боли, его метаний. Вот он валяется на полу, успокоительный коктейль медленно разливается телом, а сознание рвется наружу, пытаясь дотянуться до каждого в этой проклятой палате… Вот вереница чужих образов, пытливые действия чужого разума, бережно ощупывающего его мысли, его чувства. Боль — зеркало его боли. Отчаяние — зеркало его отчаяния. Ненависть к себе отражает его собственную. Он смотрит в отражение, и вдруг картинка меняется: изможденный парень с ввалившимися воспаленными глазами исчезает: бережная рука оглаживает его черты, скользит по каждой морщинке, разглаживает кожу, массирует впавшие щеки и напоследок мягко ложится на глаза. В зеркале — спокойный солдат, утомленный войной с врагами. С врагами, не с самим собой.  — Неужели тебе нравятся твои сны? Я не могу тебе помочь там, — грустно сказала Аянами. Синдзи моргал — перед глазами словно бы таяли нитями дыма наведенные образы.  — Мы одно, Икари. Ты — моя жизнь. Сладковатая жуть, забитые на дно подсознания страхи, — «не человек!» — непонимание и отказ что-либо понимать — волны противоречивых чувств обрушились на Синдзи, топя разум во мраке. Он потянулся к маленькому светлячку, в отчаянии надеясь на спасение от ужаса. «Я сплю?»  — Аянами… Скажи, ты помнишь о своем мече? — хрипло и тихо спросил он. «Глупость, абсурд…» Рей повернулась к нему с едва различимым в темноте недоумением на лице.  — Меч? Причем тут…  — Аянами, у тебя был тати — дорогой, явно древний, ручной ковки…  — Куге-но тати… — эхом отозвалась Рей. — Запонки рисовой соломы на рукояти…  — Да… Откуда он у тебя? Жуть уходила, а на ее место пришло тусклое разочарование. Рей с какой-то отчаянной надеждой смотрела на него, и Синдзи понимал ее. «Все же ты — часть меня, хоть ты и человек. Мой образ Рей Аянами… Я знаю все о тебе: и о родителях, которых привалило хлипким домом, и о тетке, продавшей тебя военным, и об ужасах первых тестов, после которых твои глаза навсегда стали красными. Но я ничего не знаю об истории той красивой дорогой игрушки, что ты повсюду возила с собой».  — Я… Я не знаю, — сказала она, и шелест воды едва ли был громче ее голоса. — Это важно?  — Нет. Синдзи чувствовал, как слабнут объятия ее разума, как исчезает дурманящее тепло. «Она рядом, значит, я не умру, но и обман мне не нужен. Это фальшивое спокойствие». Он ждал нападения бешеной, обезумевшей в заточении боли, готовился дать ей отпор — и ошибся. Все, что могло его сломать или хотя бы удивить, уже откипело во снах, отбушевало, полыхнуло — и медленно остыло, подергиваясь серым пеплом безразличия.  — Спасибо… Аянами. Она подняла на него глаза. Синдзи понял, что может смотреть на нее спокойно, без дрожи и боли: он прошел безумие, прошел ее заботу, одолел невозможное. Это не Рей Аянами — и нельзя больше себя обманывать. Но это человек, который заботится о нем — и это нужно беречь. Синдзи протянул руки и привлек девушку к себе: сердце под ее курткой билось неровно и очень быстро. «Ее курткой… У нее даже куртка моя», — подумал Синдзи и оборвал себя: достаточно, хватит. Пора ставить точку.  — Рей… Хочешь, я придумаю историю твоего меча? Она посмотрела на него долгим взглядом, а потом кивнула.  — А можно и мне послушать? Аска, зевая, подошла к ним и повернула плохо различимое в полумраке лицо:  — Так можно? Рей зашевелилась, и Синдзи ощутил, что девушка не слишком довольна и ждет его решения.  — Садись, Аска. Сорью шлепнулась рядом и картинно потянулась с очередным зевком. Он ухмыльнулся: та явно хотела устроиться подальше от них, то есть от Рей, но в последний момент усилием воли сдержала себя и села почти вплотную к Икари. Теперь его окружало тепло — уже не опека, уже не забота — просто настоящее человеческое тепло. «Мир достигнут хотя бы с собой. Хотя бы временно. Когда же ждать твоего приказа, отец?» Физические параметры «Окна» установили достаточно быстро: эллипс с большой осью в пять километров и малой — в четыре с половиной, участок холмистой равнины, окруженный стабильным замкнутым потоком воздуха. Ученые едва не передрались в первые же часы исследования местности, споря об объяснениях и толкованиях. Насколько удалось понять Синдзи, по ходу дебатов возникло немало ересей в метеорологии, физике и геологии, и новые ересиархи фанатично ринулись в бой с закостеневшими представлениями. Вот и на утро второго дня он остановился послушать птичий язык одной из таких полемик, честно вытерпел минут пять, после чего воздал хвалу своим скудным познаниям в естественных науках. Икари плюнул в сердцах и бросил нелепое занятие, а вот Сорью, к его удивлению, с интересом бродила в галдящем таборе научников, благо, ее «Истребитель» устроили как раз неподалеку. «Надо будет расспросить ее об образовании», — решил Синдзи. Щурясь от лучей солнца, которое вставало над высокой стеной мглы, он пошел к своему «Типу». На мягком грунте машину едва удалось жестко зафиксировать при помощи опор: то одна, то другая норовили уплыть вниз, и под них даже пришлось подкладывать специальные бронеплиты. Невдалеке техники проекта мыли свой танк и приветливо замахали ему руками: «Вот ведь, я уже забыл почти, как они выглядят…» — подумал он, и уже у самой ЕВЫ наткнулся на Кацураги, ее ординарца, Акаги и Ставнийчука. Позевывая, Синдзи подошел ближе, с интересом прислушиваясь к своим ощущениям: мысль «Акаги — сука» послушно всплыла в сознании, всплыли и все посылки к такому выводу, но никаких решительных действий предпринимать не хотелось. Он вышел из-под сени деревьев и поднял глаза: высокое небо безмятежно царило над погруженным в ад континентом. «Ад — это иллюзия. Просто нужно подняться выше». Синдзи улыбнулся, вспомнив окончание этой ночи, и ничуть не удивился своему заоблачному оптимизму.  — Не понимаю, но стоит усилить… — сказала Мисато-сан и обернулась, услышав шаги. — Ага, ты-то нам как раз нужен. Ставнийчук и Акаги тоже посмотрели на Синдзи, и их встревоженные лица быстро вымели из его головы посторонние восторги.  — Синдзи-кун, ты не подходил ночью к машине? Он посмотрел на Мисато-сан и вспомнил свои глупые надежды на то, что ей станет лучше под нормальным чистым небом. Да, в естественном свете она выглядела намного живее, но болезненная заостренность черт и тяжелый взгляд никуда не делись. «Черт, о чем шла речь?»  — Нет, Мисато-сан… — медленно ответил он. — Я выходил наружу с Сорью и Аянами, но к «Типу-01» мы не приближались… Что-то произошло? За спиной полковника Акаги быстро взглянула на Ставнийчука, тот пожал плечами. Кацураги, не заметившая этой пантомимы, кивнула:  — Произошло. Мы, блядь, расслабились. Она развернулась на каблуках к своему ординарцу:  — Рацию. Тот протянул ей трубку, соединенную проводом с ранцем на его спине.  — Кагитару… Да, к стоянке «Типа-01», Икари не при чем. Мисато-сан походила из стороны в сторону и принялась объяснять:  — Тут такое дело… Еще вчера вечером разведка обнаружила у северного края «Окна» оголовок запечатанного подземного бункера. Мы установили там охранение, но ночью эти недоноски куда-то уходили — то ли к друзьям-танкистам посидеть, то ли еще куда. Сейчас их дрючат по полной. Но это херня, Синдзи-кун. В то же время какие-то уроды пытались проникнуть в твой «Тип-01»… «В мою ЕВУ?» — Синдзи почувствовал, как холодеет внутри. В поисках помощи он посмотрел на Ставнийчука и Акаги. Те глядели на него с почти одинаковым выражением, в духе «а мы-то что?»  — Так что, ты понимаешь. Если это бункер гадит, его надо расхерячить, — зло сказала Мисато-сан.  — Мисато, — веско обронила Акаги. — Там никто не мог выжить. Никто. Со времени Удара прошло пятнадцать лет…  — А вот это все, — Кацураги раздраженно махнула рукой в сторону. — Могло?  — Не знаю. Это вообще за пределами понимания, — терпеливо ответила доктор. — Но мы говорим о запечатанном подземелье. К тому же, если его не… «расхерячить», как ты сказала, а вскрыть, пользы будет больше. Полковник дернула плечом и уже открыла было рот, когда подошел капитан Кагитару, и хмурое лицо командира разведки уже ничего хорошего не предвещало.  — Разрешите доложить, полковник. Нарушители допрошены, — сказал он и подергал бородку. Мисато-сан прищурилась.  — Результаты?  — Они уходили к танкистам, чтобы обсудить возможность остаться в «Окне» после ухода конвоя. Синдзи обмер, отказываясь верить в этот бред. «Дезертиры? Да еще такие тупые? В составе операции „Прорыв“?» В чувства его привел длинный цветистый монолог Кацураги, в котором было очень мало печатных слов — на перекошенное лицо командира смотреть без содрогания не получалось. Когда она иссякла, Акаги поморщилась, а Кагитару тихо сказал:  — Полковник, осмелюсь напомнить, что я вас предупреждал об опасных настроениях. Миссия, цель которой неизвестна даже руководству…  — Молчать, — сказала Кацураги, и от ее спокойного тона Синдзи почувствовал себя еще более неуютно. Кацураги протянула руку, и ординарец вновь вложил в нее трубку.  — Судзухара? Дай этот канал на громкую. Да… Громкоговорители БМК отозвались хрипом, и Синдзи услышал усиленный голос стоящей в двух шагах от него женщины.  — Внимание всему конвою. Общее построение состава у БМК через две минуты. За невыполнение и опоздание — расстрел на месте.  — Вот так. В зародыше, — сказала женщина, почти швырнув трубку в ординарца. — Суки. Цели им неясны.  — Полковник, — тихо произнес Ставнийчук, — вы уверены в том, что это подействует?  — Только без слюнтяйства, доктор, — Кацураги хлопнула кулаком по ладони. — Это дезертиры. Мне по барабану, что они, возможно, хотят подохнуть и даже подохнут — они решили нарушить приказ! Ставнийчук без труда выдержал ее тяжелый взгляд и прогудел:  — Вы меня неправильно поняли. Я не ставлю под сомнение методы, я лишь не уверен, что они подействуют.  — А вот это уже похер — это не школа, и попытка дезертирства должна быть пресечена. Я тут принимаю оперативные решения. Я, понятно?! Она развернулась и пошла к БМК, сопровождаемая ординарцем, а Кагитару с интересом посмотрел на доктора и тоже повернулся, чтобы идти вслед за командиром. Синдзи уже собрался с мыслями и отстраненно отмечал движение в лагере, когда коротко рявкнул первый выстрел. «Танк, миллиметров семьдесят пять — восемьдесят» — механически отметил он и рванул к «Типу-01». Громада машины уже нависала над ним, техники спешно спрыгивали со стоп и бежали к своему танку, когда ему в лицо слева прилетел точный удар. Синдзи отбросило назад, и уже вставая, он увидел напавшего — тощего, длинного сержанта его лет в комбинезоне танкиста. Парень со смесью страха и злости на лице смотрел на него, а слева набегали еще люди, и явно не для того, чтобы помочь Синдзи. «Свалка, все против всех. Это паника. И козырь тут — ЕВА». Выстрелы и крики уже звучали со всех сторон, ревели двигатели машин, но все это было где-то на краю восприятия — в центре, как в прицеле, стоял перепуганный дезертир. Синдзи потянулся за оружием и поплатился за чрезмерное внимание к нелепому сопернику: его повторно сшибли с ног, привалили чем-то матерящимся и горячим, врезали в печень, и Икари захлебнулся металлическим привкусом во рту. Сухие щелчки — раз-два-три-четыре — и тело сверху обмякло, резко приподнялось. Синдзи оторвал гудящую голову от земли: Ставнийчук, держа пистолет одной рукой, другой снимал с него убитого.  — Давай быстрее, парень! В ЕВУ! Синдзи поднялся и едва не упал вновь: саднил и толкал мощными приступами боли правый бок, но у самого «Типа-01» возились двое, пытаясь подтянуться до лесенки в кабину дредноута. Еще один валялся неподалеку с пробитой головой — кажется, придурок-танкист. Сцепив зубы, Синдзи достал «вальтер», набрал скорость и сбил одного из нарушителей с ног, оглушил рукоятью пистолета, и, прежде чем второй опомнился, поднял оружие. «Расстрел на месте», — вспомнил он приказ и спустил курок. Синдзи с трудом встал, вслушиваясь в звенящий гул в ушах, сплюнул кровь и подпрыгнул к лестнице. Над головой вжикнула пуля, срикошетила по броне, и он непроизвольно разжал руки. Вздымая из-под гусениц фонтаны дерна, подлетела штурмовая машина с людьми на броне. К «Типу-01» побежало еще трое дезертиров, спрыгнувших с мятежного танка, и эти уже были вооружены куда лучше: пистолет-автомат у одного и автоматы у двоих. Мироздание разваливалось от боли и грохота, Синдзи с трудом видел вытянутую руку с зажатым в ней пистолетом, и нападающие расплылись, лишились всех деталей… «Сдохните, суки…» Мушка упорно не хотела выплывать из стеклянистой ваты, пронизавшей мир. «Сдохните…» Крайний нападающий согнулся и упал, двое других, уже подняв оружие, чтобы покончить с Синдзи, тоже остановились. Молния сверкнула еще раз, перечеркивая еще одного, хлопнул выстрел, и третий лег рядом с первыми двумя. Синдзи потряс звенящей головой и тут раздался тяжелый грохот, бросивший его на землю. «Приказ! Встать! Приказ!» Он оперся на руку, поднялся и с удивлением понял, что поле зрения прояснилось. На месте штурмового танка полыхал огромный костер, вздымающий в небеса тяжелые клубы жирного дыма, а над поверженной машиной возвышалась громада «Истребителя Ангелов», броня которого искрила от редких попаданий. Дредноут медленно поводил манипуляторами и плевался короткими прицельными очередями стрелкового модуля. «У войны есть новый бог», — невольно подумал Синдзи. Он почувствовал хватку на штанах и опустил взгляд: у его ног лежала Рей, оглушенная взрывом, а в ее правой руке был зажат окровавленный клинок. Синдзи вздрогнул, вспомнив полосовавшую дезертиров молнию.  — Рей!.. Поднимая девушку, он с ужасом обнаружил пулевое отверстие на ее груди и немного крови на одежде.  — Я… В порядке… Синдзи, не слушая, рванул ворот ее куртки, но она вцепилась в руку:  — Царапина. Прячься в машину.  — Посреди груди? Царапина?!  — Тебе показалось. Быстрее в ЕВУ. Слабый поначалу голос Рей без труда набрал силу, в словно бы затянутые пленкой глаза медленно возвращалась жизнь, и… «Показалось?» Синдзи смотрел на отверстие в десятке сантиметров от застежки и понимал — да, показалось. Или Рей врет, что жива. Всем своим видом нагло врет. Ахнул еще один выстрел невдалеке, и от корпуса «Истребителя» с фырканьем отлетела снарядная болванка, унося с собой осколок бронеплиты. Дредноут поспешно развернулся, перекрывая воем двигателей какофонию боя, и дал залп куда-то в сторону.  — Давай, — сказала Рей. — Давай. Синдзи кивнул, подбросил себя в воздух и ухватился за лесенку. «Сдохните… Сдохните… Сдохните…» — считал он ступени, слыша только гул крови в ушах. Впереди его ожидала самостоятельная посадка в ЕВУ, но это все была ерунда. «Они все должны сдохнуть — я так решил». Не закрывая нагрудных бронеплит, Синдзи осмотрелся в поисках лебедки экстренной эвакуации и, найдя ее, тотчас выдвинул короткую стрелу наружу, выбросил трос. Синдзи не нужно было кричать, проверять, ухватилась ли девушка за него: «Мы же с ней одно». Перекинув рычаг на реверс, он, как во сне, принялся дергать рычаги, открывая зажимы управляющего механизма. Позади мелькнула легкая тень, и в кабине стало тесно.  — Рей, закрой на мне замки.  — Да. Синдзи замер на управляющих рычагах, а девушка точными движениями закрепляла его на них. «Тип-01» возвращался к жизни, и первой ожила рация. Рей торопливо подала дугу с телефонами:  — Синдзи, ты там уже? Завелся?  — Заткнись, Аска. В ответ послышался короткий холодный смешок:  — Давай быстрее. Кацураги приказала посадить тебя в ЕВУ и вместе идти на перехват.  — Перехват?  — Да. Ублюдки уводят захваченные машины к восточному краю «Окна», надеются переждать во мгле, а потом сюда вернуться. Ну не имбецилы? Синдзи кивнул: Рей закрепила последний замок и присела у его ног, освобождая место для опускающегося модуля визира.  — Сколько их?  — Девять машин… В смысле осталось девять, — добавила Аска. — Точно два штурмовика, остальные за холмом, не вижу… А, Hure… — в телефонах лязгнуло.  — Аска? Стрелки турбин рванули по шкалам, показатели реактора быстро выровнялись, и Икари, прислушиваясь к немецкой ругани и треску выстрелов, щелкнул тумблерами питания опор. «Тип-01» вздрогнул и принялся подниматься. Защелкали по броне пули, но Синдзи только криво ухмыльнулся.  — Ага, справился? — сказала запыхавшаяся Аска. — А тут пока еще один Pimmel сгорел. Синдзи нахмурился: а какого, собственно, хрена, надо их перехватывать? Расстрелять с расстояния — и дело с концом… «Тип-01» лязгнул, зажглись индикаторы передачи нагрузки на ноги, и он, не мешкая, поднял манипуляторы.  — В лагере всех уже перещелкали, — сообщила Аска. — Кагитару сказал — человек двадцать положили с обеих сторон.  — Аска, а зачем… В телефоны вклинилось шипение нового сигнала:  — Синдзи-кун, ты как, в норме? — спросила Мисато-сан.  — Так точно.  — Давай, стену огня перед уходящими, в темпе. С сухим щелчком канал связи отключился, а в ушах Синдзи вновь и вновь звучал голос — надломленный, бодрый, на грани срыва. «Но она снова выдержала, хоть сволочи оказались расторопнее ее».  — «Стена огня…» — задумчиво повторила Аска. — Мисато-сан хочет устроить публичную порку. Ну что ж…  — Узнать бы, кто зачинщик…  — А, ты не в курсе? Некто лейтенант Сигеру Аоба. Синдзи кивнул себе: вот так. «Вот так скоро придется проверить, насколько прочен мой мир с самим собой».