Сияние жизни

На пути машин, уходящих к туманному пологу, раскинулась небольшая рощица деревьев, молодой поросли упавшего великана — зеленая прядь чуда Атомных земель, островок новой жизни, начавшейся уже после Удара. Обреченный островок, до которого вместе с людьми все же добралась война. В сетке прицела вздыбилась земля, и между деревцами черно-оранжевым столбом взметнулся взрыв, расшвыривая тонкие стволы, обращая их в щепы — и видение исчезло, сменяясь привычной картинкой: густой дым, фонтан поднятой в воздух земли, вспышки. Пламенные сполохи один за другим с грохотом вспухали в недрах растущей тучи, выталкивали новые клубы, выбрасывали новые подожженные щепки, новые лохмотья содранного дерна.  — Эй, у меня фугаски уже закончились! Голос Сорью выдернул его из бездумного созерцания. Он опустил взгляд на сжавшуюся у его ног голубоволосую девушку: Рей вздрагивала при каждом шаге и движении машины. Он вновь посмотрел в визир и оценил ситуацию: настал его черед положить густые мазки на картину рукотворного ада. Двинулись метки прицелов, мигнули индикаторы фиксирования суставов, и Синдзи на выдохе втиснул гашетки. Короткие трескучие очереди тридцатимиллиметровых снарядов отозвались дрожью в огромном теле, и тучу дыма распороло частыми вспышками, а довершили условную линию перед дезертирами несколько положенных вразброс ракет. Машины остановились перед черным облаком, но не все: крайний штурмовой танк, решив, что стоит прорваться за поднятую врагами дымовую завесу, продолжил движение. Синдзи точным рывком манипулятора пристроил прицел у него на корме.  — Мисато-сан?  — Огонь! Гулкая очередь ушла на цель, горячими искрами разворачивая моторный отсек танка. Синдзи не отпускал гашетку до тех пор, пока на месте машины не расцвел яркий грязно-оранжевый цветок. «Аоба, надеюсь, ты был там», — подумал он.  — Внимание дезертирам, — зазвучал голос по радио. Синдзи посмотрел на индикаторы: вещание шло общим каналом, и голос Мисато-сан слышали сейчас все. — Говорит полковник Кацураги, и это последнее, что я вам скажу. У тех из вас, кто вернется с машиной в расположение лагеря, есть шанс искупить вину. Остальные будут уничтожены. Минута пошла. Он прищурился, пытаясь понять возможные действия мятежников. «ЕВЫ захватить не удалось. Захваченные машины имеют небольшой автономный ресурс, они просто не выдержат пребывания вне „Окна“ больше суток. Логичнее всего сдаться».  — Икари? Синдзи с трудом узнал обычно насмешливый голос Аобы, а еще сразу понял, что зачинщик мятежа тоже говорит по общему каналу.  — Аоба? Ты получил предложение полковника.  — Да. А что получил ты? «Он слетел», — понял Синдзи. В голосе Аобы прочно угнездилась трещинка, болезненно отзывающаяся в каждом слове: так говорят люди не просто на пределе — за пределом. «Что ж тебя так на травке да на солнышке повело, а?» — с холодной ненавистью подумал Синдзи и сказал:  — Я? Я получил приказ. Клуб лейтенантов, веселые подколки, пьянки — память о знакомстве с дезертиром до поры послушно проваливалась куда-то вглубь, образы тонули, не успевая потревожить сознание. «Я, наверное, до последнего дня буду видеть все свои ужасы во снах…»  — Приказ? Приказ без цели?  — Приказ не обсуждается.  — Ха. Ха-ха… Они таки выжгли тебе мозги? Ты что, ничего не понял? Они и Рей твою вернули, чтобы дальше дергать тебя за ниточки! Синдзи промолчал. То, что раньше разорвало бы его на части, после этой ночи потеряло значение. «Интересно, почему Мисато-сан не вмешивается? — подумал он, наводя пушку на крайний правый танк. — Пора бы уже. Кстати…»  — Аоба, ты напрасно тратишь время, — спокойно сказал он и вдруг поймал взгляд Рей, внимательно смотрящей на него снизу. Он успокаивающе кивнул ей и закончил. — Не мое, Аоба, — свое.  — Ты так и не понял! Это мог быть рай, понимаешь?.. Синдзи очень хотелось сказать, что он не понимает, что нельзя убежать от войны, что война — это прежде всего внутри, что «Окно» — оно потому и «Окно», ведь вокруг, куда не глянь, — стена. Хотелось отхлестать окосевшего придурка по щекам, сбить с ног буйного перепившего товарища, уберечь тем самым от страшной и уже проигранной драки… Но между ними сейчас было несколько слоев композитной брони и четкий приказ.  — Аоба. Время истекло. Несложно быть мудрым в ЕВЕ, легко не терять самообладание, оседлав такую мощь. Он смотрел сверху вниз на Рей, смотрел сверху вниз на танки ренегатов… «Столько лет ушло, чтобы просто привыкнуть к этой точке зрения, но такой быстрый рывок к тому, чтобы ее принять…» Две мятежные машины развернулись и двинули к лагерю, за ними — еще одна, потом еще. Аоба что-то кричал, надсаживаясь, о рае, о непонимании, когда зажглась лампочка нового канала связи.  — Синдзи-кун, огонь. «Я помню Хило, Сигеру. А что вспомнишь ты?»  — Есть. Он нащупал нужную гашетку и без всякой синхронизации почувствовал, как начали раскручиваться стволы. Взревела рокочущая очередь, взлетели грунт и клубы пыли вокруг двух оставшихся машин, и Рей сделала все, что могла — прижалась лбом к его дрожащему колену. «Прощай, дружище». * * * Синдзи тряхнул головой, разбрызгивая холодную воду, и с наслаждением вдохнул полузабытый запах травы. Уже истоптанный, но все еще свежий зеленый ковер на берегу ручья выглядел необыкновенно живым, настоящим, а его аромат после душной, пропитанной маслом и горячим металлом кабины, дурманил и отключал остальные ощущения. Продлевая пьянящий восторг, он потянул носом и сразу же ощутил резкую нотку гари — кислого и мерзкого последа недавней бойни. Синдзи фыркнул, снова мотая головой, и сказал:  — Еще. Забивающий дух водопад обрушился на звенящую голову.  — Рей! — недовольно сказал он, отплевавшись. — Не полведра же сразу!  — Извини… Он выпрямился, и вода щекочущими струйками мгновенно устремилась с головы вниз, холодя тело. Рей внимательно смотрела на него, держа в руках почти опустевшее ведро. На девушке, как и на нем, были закатанные форменные штаны и майка. Синдзи убрал мокрые волосы с лица, отобрал у нее ведро и встряхнул остатками содержимого, делая выразительное лицо. Рей улыбнулась.  — Эй вы, там, прекращайте баловство! — сказала Аска, высовываясь из воды. — Бросьте мыла сюда. Сорью откисала по уши в омуте: единственная болванка удачно повредила систему кондиционирования, и пилот до конца операции равномерно пропаривался в раскаленной кабине. По ее требованию сотрудники проекта едва ли не ныряли в ручей с дозиметром, но все же заверили врачей, что вода пригодна для купания. Синдзи усмехнулся: «Хорошая у нас работа, правильная…» В центре лагеря шел военно-полевой суд, личный состав экспедиции собирал трупы и раненных, а им плевать — обливаются, моются. Кусты зашуршали, и на берег ручья, к огромному изумлению Синдзи, выбралась мрачная, как дождливая полночь, Мисато-сан. Женщина рухнула в траву и зажмурилась.  — Кто скажет хоть слово об этих идиотах — убью на месте, — не открывая глаз, предупредила она. — Я дезертировала, и вечером сама себя расстреляю.  — Есть, — ответил за всех Синдзи.  — «Есть», — передразнила полковник. — Много ты понимаешь. «Есть»… Солнце уже спряталось за рваный край колодца из мглы, и в долине медленно темнело. Женщина слепо подставила лицо бездонному чистому небу, забросила руки за голову:  — Хорошо мне с вами, подопытные. «Новое дело…» -…Синдзи-кун, вот ты мне скажи, что ты чувствуешь, когда от тебя ничего не зависит? Он хмыкнул: Кацураги, говорящая о странном, — это нечто новое.  — Я именно это и чувствую, Мисато-сан.  — Обреченность? Синдзи нахмурился и бросил на голову полотенце:  — Нет. Обреченность — это когда ты не можешь ничего сделать. Женщина открыла глаз и посмотрела на него.  — Ага, значит. То есть, ты можешь что-то сделать со своим статусом подопытного?  — Да. Я могу умереть. Кацураги открыла второй глаз, и Синдзи с изумлением задумался: «А что я такого сказал?»  — Синдзи-кун, тебя держит только желание жить? Синдзи сел в траву.  — Нет, Мисато-сан. И не мне вам говорить, что есть долг.  — А, ну да. Она вновь закрыла глаза, и тон ее ответа Синдзи совсем не понравился. К тому же, Кацураги упорно делала вид, что ни Рей, ни Аски тут нет.  — Знаешь, Синдзи-кун, я вот думала, что решения принимаю я. Потом, получив опечатанные конверты с приказами, — что я даже вне базы получаю определяющие команды от твоего отца, а по ситуации решаю сама. Но вот выясняется, что «потери после пребывания в объекте „Окно“ могут превышать тридцать процентов личного состава»… Женщина выдернула травинку, повертела ее и не глядя сунула себе в рот.  — Так что, хоть расстреляй я этих мудаков, хоть отпусти во мглу — один хрен, все предусмотрено и предопределено. Синдзи оглянулся. Рей со странным выражением лица — пониманием, что ли, — смотрела на лежащую Мисато-сан, а Аска медленно переводила взгляд с него на полковника, и ее ошарашенная гримаса была замечательнейшей иллюстрацией к этому диалогу. Он вновь посмотрел на Кацураги.  — Знаешь, Синдзи-кун, я раньше дружила с одним… Приютским. Ну, выросли, закрутилось, потом оба поняли, что судьбы нас уводят по разные стороны войны, а назад дороги нет. Оба уже людьми войны стали. Его в сливки унесло, меня — в задницу какую-то. И как я не старайся — все равно задница. Как он не пыжься — один черт сливки… Она помолчала немного, гоняя стебелек полными пересохшими губами.  — Ах, как я за вас, ребятки, ухватилась — вот оно, нет судьбы на войне!.. Ангелы, «Прорыв» этот, и — я, я все решу! Устрою, как надо, в лучшем виде! Мисато-сан оперлась на локти и поднялась, открыв, наконец, глаза, вытащила изо рта травинку, нахмурилась, выкинула ее.  — А ты говоришь — долг, Синдзи-кун. Зашуршали кусты, и Кацураги пропала, словно и не было. Икари смотрел на еще дрожащие ослепительно зеленые ветки и не знал, что ему чувствовать. Пока вроде как выходила грусть и отрешенное понимание.  — Эй, Синдзи, — тихо позвала рыжая. — Ты это, облей меня, водой-то. А то что-то мерещится всякое…  — Ты или ныряй, Аска, или прикройся, — не оборачиваясь, ответил он. Девушка выругалась, и послышался плеск. * * * На столе стояли бутылки, в воздухе — плотный сигаретный дым, разрезаемый под потолком вентилятором. Дым клубился вокруг тусклой лампы, ускорялся лопастями и уходил в затемненные углы. Синдзи валялся в плетеном кресле, вывалив ноги на стол, а напротив в той же позе сидел Сигеру Аоба.  — Ты же больше, чем я проводишь времени в аду… Сигеру для убедительности покачал стаканом, и желтоватая жидкость тяжело плеснула, пустив слабый блик. Пальцами той же руки он держал зажженную сигарету.  — Мы все в аду, Аоба, он внутри нас. И вопрос лишь в том, сколько этого ада мы притаскиваем с собой в мир. Собеседник глотнул из стакана и поморщился — то ли от спиртного, то ли от слов Синдзи.  — Ты философ, «пилот Микадо». Синдзи выпрямился, сбрасывая ноги со стола, и грохнул кулаком по крышке:  — А ты — нет?! Ты из-за дебильной идеи угробил столько людей! Нравится чувствовать себя убийцей?  — Ну да, — хмыкнул Сигеру. — Тебе-то ведь не привыкать к таким ощущениям. Пак-Хао, Харбин, какая-то срань в Корее… Да, и ты забыл, кто подбил машины дезертиров? «Бог войны», мать твою… Синдзи почувствовал, что ему нехорошо. Слова кружились в голове и вызывали тошноту.  — Слушай, почему тебе не сдохнуть, а?  — Так я уже, — сказал Сигеру и с наглой ухмылкой затянулся сигаретой. — За что тебе очень благодарен. Щелкнул предохранитель пистолета, и над стволом замерла переносица мертвого пьянчужки.  — Давай-давай, — подбодрил его Аоба. — Самый надежный способ дезертировать. Или в ЕВЕ оно полегче стрелять в товарищей? Мушка заплясала, и целик никак не мог поймать ее в объятия.  — Хотя… — задумался Сигеру. — Ты же кого-то шлепнул там, возле твоего «Типа»… Да. Кто это был? Ах, прости, что спрашиваю — тебе-то плевать на людишек… Синдзи ощутил леденящую кровь ярость. Пляшущая рука обросла сталью, на ней защелкнулись замки, пальцы окаменели, ложась не на собачку — на гашетку.  — Сдохни, сука, — прошипел он. Пуля снесла дезертиру пол головы, и Аоба завалился назад вместе с креслом. Золотистые плетеные ножки, нелепо выброшенная нога в ботинке… Синдзи, тяжело дыша, опускал руку и вдруг услышал тихий хрип.  — Херово… Не разучись убивать… Без ЕВЫ-то… Кххха… * * * Он вскочил, сел и уже привычно успел увидеть остатки видения, словно нарисованные на сплошном пологе мрака.  — Икари… Синдзи ничего не ответил. Разрывающие сердце эмоции таяли, растекались дымом, пережженные сном. Холод ночного пробуждения, бисеринки пота и грубые, как наждак, простыни.  — Сны?  — Да, Рей.  — Тебе плохо?  — Было. Там. Девушка помолчала и обняла его покрепче:  — Ты выбрасываешь все пережитое там? Синдзи подумал и кивнул — и невидимой девушке («Все равно почувствует») и себе.  — Наверное, Рей.  — Но тебе придется встретиться с кошмарами наяву, рано или поздно. Что будет тогда? — сказала она, и Синдзи почувствовал ее тревогу. Ее — не свою.  — Надеюсь, в этот день я уже никому не буду нужен. Я… Я выйду, Рей.  — Мне выйти с тобой? Теплый шепот…  — Нет, Рей, я скоро.  — Мы уже не в «Окне»… Синдзи улыбнулся.  — Я помню, Рей. Спасибо. Он осторожно перебрался через поджавшую ноги девушку, наспех оделся и вышел в коридор. Осмотревшись, Синдзи сел на ближайшую лесенку, устроился так, чтобы острое ребро ступеньки больно врезалось в спину, и воткнул невидящий взгляд в переборку. «Поспал. Пережевал эмоции. Отдохнул, можно дальше убивать. Блин». Синдзи прислушался: сердце знай постукивало себе, гоняя кровь, избыточная влага не рвалась выступить потом по всему телу, только мышцы ноют после двенадцатичасового вымахивания рычагами. «Аоба? А, да, был такой. Пили вместе».  — Синдзи? Что ты тут делаешь? Икари поднял глаза и обнаружил Ставнийчука, держащего в руке сигарету. На лице доктора было написано недоумение, сна — ни в одном глазу. Идет себе человек по делам…  — Здравствуйте, доктор. Не спится вот.  — А. Ставнийчук поднял глаза, подошел под вытяжной вентилятор и зажег сигарету. Сделав мощную — чуть не в треть сигареты — затяжку, он посмотрел на Синдзи и зачем-то объяснил:  — Бросил после войны, усы запустил, чтоб соблазна не было, а по ночам тянет иногда… Да. Синдзи кивнул: ну, не спится человеку, ну, расскажет сейчас пару историй, и разойдутся спать. Все равно делать нечего.  — Переживаешь? «А, нет. Не историю. По ночам модно еще и о жизни спрашивать…»  — Да как сказать. Наверное.  — Наверное. Ты прямо как Аска, — сказал Ставнийчук. — У той тоже, как гадостно на душе — все «наверное» да «полагаю»… Синдзи подумал, что недурно было бы разузнать что-нибудь о рыжей: спросить, какая она была, как такая выросла, но вдруг понял, что кроме деталей и сам все знает — слишком уж близкой и родной, слишком уж понятной была Сорью. «А детали… Да кого они интересует. ЕВА под себя все одинаково кромсает».  — Вы, пилоты, вообще до жути похожи. Вас ЕВА словно близнецами рожала, — сказал Ставнийчук. — Не внешне, само собой, но ты понял. Синдзи вздрогнул, а потом сообразил, что их мысли просто пошли похожими путями.  — Алексей-сан… Ставнийчук подавился дымом, закашлялся и засмеялся:  — Ох… Извини, у тебя ужасное произношение, никак к своему имени по-вашему не привыкну… Синдзи улыбнулся: смеющийся доктор разительно отличался от Акаги, хотя занимался, вроде, похожими вещами.  — Извините, пожалуйста, доктор. Я хотел спросить вас как раз о ЕВЕ. Ставнийчук докурил сигарету, затушил об стену и спрятал в карман халата:  — О, интересуешься? И что я тебе нового могу рассказать? Синдзи пожал плечами:  — Я и сам не знаю, доктор. Просто расскажите что-нибудь странное об этих машинах. Ставнийчук вдруг внимательно посмотрел на него:  — Гм… Странное? Интересно, что именно ты об этом спрашиваешь.  — А что тут такого? — удивился Синдзи. Доктор уселся на пол и запустил пятерню в свои седины:  — Твоя ЕВА уникальна. Помнишь, я рассказывал о передаче технологий? Синдзи кивнул: это был день гибели Аянами. Он помнил этот день по секундам.  — Институт доктора Акаги передал все технологии союзникам, кроме одной — строения реактора «Типа-01». Теории компакции, интенсивного теплообмена уже и так были известны, ее идеи витали в воздухе, так что поначалу никто не придал этому значения… Кроме меня. Синдзи с интересом посмотрел на Ставнийчука. Он слышал, что такие рождаются раз в сто лет — мастера на все руки, умеющие ладить с людьми, чинить насосы и изобретать порох из тряпок. Загадка собственной машины ушла куда-то на второй план. «Интересно, насколько он в действительности похож на Акаги…»  — Да… Так вот, — продолжил после паузы доктор. — Понимаешь, конструкция твоего «Типа» не предусматривает перезарядки реактора. Вообще. Синдзи задумался: да, за две недели до отправки «Тип-00» отгоняли в горы для каких-то работ с реактором, а его машину если и клали под краны, то только чтобы изменить конструкцию или починить после сражений.  — В техдокументации указан реактор, как на «Типе-00» — мощный, компактный, агрессивный, с двумя критическими массами почти чистого урана… Мощный — и очень нестабильный. Кивок: да, было такое. Ставнийчук посмотрел на него и продолжил:  — Но на самом деле твой реактор… Когда я доказал командованию, что надо затребовать его чертежи, разведка уже доложила, что сердце твоего «Типа-01» по мощности превосходит даже доработанные нами для «Ягдэнгеля» и советских «Ту-102». И вот тут доктор Акаги явно нехотя сдала нам чистую фантастику. Реактор без заражения активной зоны. Реактор с изотопным обменом, реактор, в котором чуть ли не трансмутация происходит… Понимаешь? Синдзи помотал головой:  — Нет. Я не силен в физике. Но… вы же ведь вечный двигатель описываете? Ставнийчук усмехнулся:  — Вижу, что не силен. Конечно, не вечный, износа генераторов и турбин никто не отменял, но сердце — «Ядро», как назвала его Акаги, — почему-то теоретически способно генерировать тепло как минимум шестьсот лет. А может, больше. Синдзи с некоторым недоверием посмотрел на Ставнийчука:  — А такое вообще возможно?  — Ты на таком сидишь каждый день.  — И…  — Мы не смогли его воспроизвести. Катастрофы под Йоханнесбургом — слыхал? Мы дважды пытались запустить образцы по предложенным схемам. Оба раза с грибовидным результатом, но Акаги доказала, что передала нам все исходники. Ставнийчук задумался, вспоминая, и хмыкнул:  — Обидно было — до соплей. Мол, научитесь собирать. Свернули, короче, проект. А по твоему «Типу» решили: нехай бегает, пока сам не рванет. С трудом соображая, он продолжал смотреть на доктора, а тот словно бы ожидал какой-то реакции от него. В конце концов, Ставнийчук вздохнул:  — Эх, парень. Не выспался ты или не проснулся — не пойму. Ты ничего в этом странного не находишь?  — Ээээ… Ну вы же сказали, что реактор и так странен…  — Да нет же, — мягко сказал доктор. — Зачем сооружать сумасшедше дорогую и нестабильную конструкцию притом, что экономия в эффективности мизерна? Ты сможешь устоять в бою против трех… Нет, хотя бы двух «Истребителей»? Против… а, «тушек» ты не видел даже… Так сможешь? Синдзи вспомнил Аску в бою и отрицательно помотал головой: даже снаряженный специальным оружием против Ангела, «Ягдэнгель» измотает его на скорости, и, свалив одного за счет большего количества стволов, со вторым «Тип-01» точно не совладает.  — Вот, — сказал Ставнийчук, поднимая внушительный палец. — А только по цене «Ядра» можно построить десять «Истребителей». И заметь, я не говорю о стоимости танков или самолетов с вертолетами, которые легко могут тебя потрепать просто массой.  — Но… Получается…  — Акаги придумала «Ядро» как теоретическую модель, эдакий кунштюк, игру разума, если хочешь, — досадливо сказал Ставнийчук, и Синдзи ощутил что-то вроде восхищенной ревности в его голосе. — И знаешь, именно после этого ее взяли в научный отдел вашей «NERV» и поставили во главе проекта «ЕВА». Синдзи, прозревая, метнул быстрый взгляд на лицо ученого, и Ставнийчук кивнул:  — Да. Понял, наконец? Реактор типа «Ядро» поставили на «Тип-01» именно по прямому распоряжению его превосходительства Гендо Икари. Он, кряхтя, поднялся и подал руку Синдзи:  — Ладно, давай расходиться. Я тебе мыслишку подкинул, а ты подумай на досуге. Может, поймешь, в чем дело. Скажу честно: я — не понял. Ставнийчук поправил халат и широко зевнул, огладил ладонью усы и поднял руку — доброй, дескать, ночи. Растерянный Синдзи поклонился на прощание и, глядя в широкую спину, пытался вызвать в голове хоть какие-то мысли. Треск громкой вывел его из бесплодных раздумий:  — Всему конвою. Тревога. Обнаружено синее свечение. Повторяю… Синдзи вскинулся и рванул к каюте. Страдающий звук сирены выбрасывал людей из кроватей, загудели двигатели БМК, готовясь перестроить атомоход, а из распахнутых дверей навстречу выскочила Аска, на ходу завязывая свою рыжую гриву в хвостик.  — Ну что, Синдзи? — крикнула она и бросила ему куртку. — Пойдем делать нашу основную работу? Он набросил на плечи одежду и побежал с нею, и встречные поспешно вжимались в стены коридора. «А ведь кто-то из них мог позавчера быть у меня на мушке» — подумал Синдзи, краем глаза выделяя проносящиеся мимо лица. «Бог войны… Пока у нас на очереди очередной „дьявол“. Ну что ж, посмотрим, кто кого». Синдзи успел понять, что его совершенно не пугает мысль о слепоте, и вокруг завертелась круговерть из техников, бинтов и кабелей.