Объятья

             Напор клиентуры в отеле Ритц на вечер четырнадцатого февраля оказался столь силен, что даже демоническое заклятье брони пало под его напором, и обычный столик постоянных сверхъестественных клиентов оказался занят до самого закрытия. Замотанный и нервный Кроули выругался себе под нос на древнеарамейском, щелкнул пальцами, и на кухне ресторана соль и сахар поменялись местами. Ангел, хоть и был в таком же состоянии и настроении, посмотрел на него укоризненно и кивнул в сторону улицы и парка. А потом подмигнул и тайком показал пару маленьких пластиковых бутылок во внутренних карманах своего плаща. Пока что с прозрачной жидкостью.       Кроули немного повеселел. Фокус с превращением воды в вино он видел уже много раз за две тысячи лет. Но этих бутылок у ангела еще пять минут назад точно не было.       – М-м, я могу праздновать победу? – ухмыльнулся демон. – Ты спер у них воду?       – Не дождешься, змий, – возмутился Азирафель, но не слишком искренне. – Приобрел честным путем. В ящике кассы теперь на четыре фунта больше. И я даже чек сделал, вот, смотри.       Кроули вздохнул. В Ритце всегда платил он, вот сейчас и не стал говорить ангелу, что пол-кварты аш два о в мишленовском ресторане стоит куда больше двух фунтов за бутылку.       После суеты дня Святого Валентина хотелось классики Ритц-тортики-Сохо-бухло. Изменение процедуры на посиделки с алкоголем в парке Сент-Джеймс зимней ночью походило на праздничное мероприятие. С другой стороны, а почему бы и нет? Да, празднуют. Но не День влюбленных, а конец напряженной работенки. Последние несколько десятков лет Азирафель и Кроули считали этот конкретный день на излете зимы чем-то вроде ежегодного апокалипсиса. Настоящий, хоть и не доведенный до конца, конец света показал им на практике, что это большое преувеличение, и праздник святого Валентина сместился в их рейтингах бедствий до дедлайна годового отчета.       Наверно, после отмены конца света можно было и не выбиваться из сил, подталкивая людские сердца в разные стороны. Но и небесная, и адская канцелярии молчали, и ангел с демоном старались быть паиньками и набить как можно больше очков перед неизбежным вызовом на ковер к начальству.       Естественно, теперь души их требовали нормального отдыха, не меньше трех литров на душу. Да, глубокий февральский вечер – не самое уютное время, но и людей будет мало. Можно спокойно нарушать общественный порядок, распивая всякие напитки на улице. А ангелам и демонам холод не страшен.       Приятели побрели, как обычно, через Грин-Парк на Молл и направились к незамерзшему пруду Сент-Джеймса. Интересно же посмотреть, что их любимые утки поделывают ночью. Вместе с ними шел снег, крупный, пухлявый, как в кино или на открытках – Азирафель явно прибрал метеорологию в свои сферы влияния, чтобы создать романтическую атмосферу. Зато Кроули следил, чтобы белая гадость не падала на них с ангелом, а под ногами прохожих превращалась в серый кисель. Но на газонах парков и ветвях деревьев и кустов снег скапливался, закрашивал лондонскую серость, отражал разноцветные огни и всячески радовал глаз. Много-много глаз тех людей, которых легкое похолодание не отвратило от прогулок по парку Сент-Джеймс.       – Надо было делать минус пятнадцать Цельсия, чтобы все разбежались по пабам и бабам, – хмыкнул Кроули, показав ангелу на мешковатый силуэт за стволом одного из платанов в аллее. Силуэт, судя по объему, состоял из двух человек, а судя по шорохам синтетических курток и причмокиваниям, двое эти были всецело поглощены друг другом. – Только попробуй сказать, что этот праздник придуман без моего участия.       – Невозможно, дорогой мой, – проворковал Азирафель. – В его распространении участвовал я. Плюс он же в честь нашего святого. Плюс он посвящен любви… Ты только погляди, какая прелесть!       Кроули поглядел: их обычную скамейку у пруда заняли парень с девочкой еще того возраста, когда в одиннадцатом часу вечера родители им названивают каждые пятнадцать минут. Сидели они рядом, но на целомудренном расстоянии с ладонь, и держались за руки.       – Ага, красота, – парировал демон. – Это они снаружи вылитые Петрарка с Лаурой, а что в их головах сейчас творится? Подростковая порнография, зуб даю.       Чей зуб, он не стал уточнять.       На мосту через пруд тоже кто-то торчал, вернее, торчали. Естественно, двое по двое. И на скамейке в закутке живой, но голой изгороди. И за закрытым ларьком. И на веранде закрытого кафе.       – Ну разве это не прекрасно? – со счастливой улыбкой хорошо поработавшего труженика выдохнул Азирафель.       – Охренительно, – буркнул Кроули. – Только нам-то куда деваться? Ты не забывай, мы пришли сюда с конкретной целью, а стоя, как школьники в подворотне, я пить не собираюсь. О, нашел!       Кроули сцапал ангела под руку и потащил в аллею потемнее, без фонарей, чтобы без свидетелей расчехлить крылья и добраться до свободного посадочного места. Совершенно незанятого, но удобного лишь относительно: Азирафель тут же вцепился в ствол дуба руками и в ветку ногами и запричитал, что наличие крыльев еще не делает из него птицу, чтобы сидеть на дереве.       – Странно, – удивился Кроули, – а как же ностальгия по юности, райским садам и тэ пэ?       – Я, в отличие от всяких гадов ползучих, ходил по земле или летал напрямую, без транзита на ветках!       – Да ладно, я ж рядом, – попытался успокоить его Кроули. – Ветка широкая, прочная, про ствол вообще молчу. Так и быть, пододвинусь поближе и буду подстраховывать тебя, если вдруг решишь пасть, – не сумел он удержаться от подколки.       – Не дождешься! – Азирафель оживился и даже осмелился свесить обе ноги с одной стороны. – Так, на чем мы остановились? Чьей славе служит сегодняшний торжественный день?       – Нет! – поспешил перебить его Кроули. – Самое главное, на чем мы остановились… Нет, мы даже не начинали! Доставай, не томи! Что у тебя сегодня получилось из элитной минералки? Назорейское белое или элевсинское красное?       Он оглянулся на оставшееся вдали кафе, прищурился, и через полсекунды в руках у него очутились два пластиковых стакана.       – Финикийское смешанное. Кажется, – без особой уверенности объявил Азирафель, когда осторожно, выудил из кармана первую бутыль и изучил ее на свет далекого фонаря. – Уговорил, первый тост за ностальгию.       Первая пошла хорошо, но не слишком.       – А по-моему, финикийское было совсем другое, – задумчиво произнес Кроули. – И откуда ты его помнишь, если тогда мы еще не выпивали вместе регулярно? К тому же, его хорошо лакать в сорокаградусную жару, а не на грани замерзания. Секунду, щаз сделаем получше.       Он вырвал у приятеля опустевший пластиковый стакан и кинул вниз вместе со своим, а через секунду из шкафа в закрытом кафе исчезли две фарфоровые кружки, большие такие, с узорами из снежинок и венков остролистов. А из индийского ресторана в трех кварталах пропало немного специй. Зато теперь в кружках дымился оригинальный пунш с ароматами карри и аниса.       Горячее вино пошло гораздо лучше. Холодный воздух тут же выветривал хмель.       – И все-таки сегодня добра творилось больше, чем зла! – принялся за старое Азирафель.       – Еще чего, идея, может, и ваша, а исполнение – мое, – обиделся за свои усилия Кроули. – Благодаря мне это, как и Рождество, всего лишь день усиленного потребления шоколада, цветов и презервативов. Половина населения Британии, чтоб ты знал, спускает на романтичные финтифлюшки уйму фунтов стерлингов, шиллингов и пенсов. А любое расставание с деньгами, тем более в кризис – это большой стресс, нервы и далее по наклонной.       – Но тратят эти деньги они не на себя, а на любимых людей, и думают при этом о добрых чувствах! Эгоизм отступает на второй план, – гнул свое ангел.       – Добрые чувства и толпы в магазинах – понятия несовместимые, - не соглашался Кроули. – Ты не забывай, у коммерциализации еще куча побочных эффектов. Например, реклама создает завышенные ожидания, и когда волшебного чувства не возникает от похода в ресторан, разочарование распространяется и на идею этой твоей любви.       – Ну… – ангел замялся, но ненадолго. – Но это относится только к редким наивным мечтателям, а многие – благодаря тому же образу из общественного сознания, ждут именно кино и шоколадку. И в результате подарить ощущение праздника и любви не так сложно!       Тут выяснилось, что в бутылках уже нет ни вина, ни воды. Азирафель предложил сбегать за канистрой покрупнее, но Кроули отобрал у него опустевшую тару, и через секунду внутри уже вновь плескалась водица. Не слишком чистая, но в потемках этого не видно. И пруд от изъятия нескольких литров воды не обмелеет. Демону же очень хотелось посмотреть, что ангельская техника алхимических преобразований сделает с примесями из ила, ряски, утиного пуха и разнообразной микрофауны.       В одной бутылке получился абсент, в другой – анисовка. И то, и другое, подогретое с пряностями, дарило бездну новых ощущений.       – А молодежь? – не сдавался Кроули. – Это же самая уязвимая категория населения, и именно из них получатся все остальные взрослые. Что они вынесут из юности? Разбитые сердца, когда какой-нибудь школяр Джонни дарит дурацкую открытку в форме красного седалища не однокласснице Молли, а красотке Синди из параллельного класса, а Синди посылает Джонни лесом с особым цинизмом королевы школы? Страхи и недовольство собой, когда какой-нибудь Вилли так и не осмеливается предложить Молли встречаться и, чтоб не страдать от презрения к себе, убеждает себя, что вовсе ему эти девчонки не нравятся, а романтика вообще не для него?       – Но не все же подряд! Кто-то и попадает в яблочко, тьфу, угадает со взаимностью...       – О, кстати, о яблочках. – Кроули икнул и покачнулся, но ангел его удержал. – Ссколько прелюбодеяний, с обеда и до следующего утра! Ты глянь вокруг-то – это все благо? Да, вон у тех на скамейке, даже если они не посмеют пожать друг дружке ничего, кроме рук, зато цистит заработают. Наверно.       Азирафель опять замолк, но опять ненадолго. Он и вправду стал разглядывать парк.       – Во-об-ще-т, часть из упомянутых тобой – не, не здесь, а вообще – состоит в этом, как его… а, в браке, и тут Наши претензий не-и-ме-ют. А остальные… Любовь это, змий неверующий, любо-овь! Просто они выражают и выпрашивают ее, как умеют. Вернее, не умеют. Но в сердцевине… середине…ну, в-общем, в душе они дети Его.       Кроули чуть не поперхнулся. Но вместо того, чтоб откашляться, залпом осушил кружку. Эта бутылка оказалась коньяком. Горячим коньяком с пятью видами перца. Жжение пронеслось по демоническим органам, как горящий поезд в метро. Ну и дурацкое сравнение пришло в голову. С чего бы это? Вроде не пьян. Или?..       Да хоть как кетчуп в спагетти! Но чтоб ангел, пусть даже свой в доску, посмел перекрашивать патентованный адский инструмент в благие цвета? Откуда бесполому существу знать, что делает с людьми этот огонь, эта жажда подчинить, присвоить, употребить? Кроули вдруг подумал, что не было нужды создавать семь грехов, хватило бы одной похоти, а остальные можно выделить из нее. Ну, разве что уныние оставить отдельно.       Вот он, ангелочек, сидит себе, оглядывает заснеженные аллеи с таким восторгом, будто ему подарили на новый год стеклянный шар с разноцветными фигурками. Профиль Азирафеля – сплошные мягкие линии, ни одного острого угла – белел на фоне коры дуба в свете городских огней.       Что-то острое, колючее, обжигающее толкнулось в груди демона. Знакомое, привычное чувство. Жажда искушения. Скатать любое из семи греховных побуждений в шарик, запустить в жертву, а оно уже само найдет нужную струну в человеческой душе.       А в нечеловеческой? Кроули сглотнул, заставил иглы втянуться. Пока что.       – Подержи-к. – Он сунул свою кружку в руки ангелу. – Чур токо не пролей.       Ангел с заинтересованным видом принял посудину. Ни грана непонимания в голубых глазах, ни капли подозрения или страха. Даже когда демон развернулся к нему всем корпусом, придвинулся, припечатал к стволу обеими руками.       – Что ты знаешшь о чусствах смертных? – прошипел он на ухо Азирафелю. Раздвоенный язык затрепетал в воздухе, потом все же скользнул по бледной ангельской коже. – Ты хоть раз влезал в их шшкуру? По-настоящщему? Постарайся, влезь, а потом гри о чисстой любви…       Жар поднимался внутри Кроули уже не прожилками, а сплошным фронтом. Нет, не похоть. У обитателей преисподней свои «внутренние демоны».       Что любой демон испытывает первым делом, когда видит, слышит, чует что-нибудь хорошее? Доброе, чистое, светлое? Правильно, желание извратить, замарать, сломать. Плюнуть в суп. Проколоть колесо новенькой машины. Перетолковать притчу на похабный лад.       Искусить ангела.       Пусть на вкус и на запах этот ангел сейчас мало отличался от чучела совы: бумажная пыль, спирт, нафталин, но где-то внутри, под маскировочным обличьем – неземная чистота и свет, белые перья и сияющие латы. Обычно неуязвимые для происков демонов.       Но Кроули был уверен на девяносто девять и девять в периоде процентов, что еще глубже, в сердцевине ангельской сущности, есть достаточно сволочизма, чтобы срезонировать с искушением и проломить броню изнутри, и тогда, тогда…       Огонь с привкусом карри шибанул ему в голову, клыки чесались, росли, принимая змеиную форму.       Кажется, Азирафель что-то воскликнул. Скорее всего, «что ты делаешь», это логичнее. Может, даже испугался. Но Кроули уже не смотрел на него, он вцепился в мягкие волосы ангела, оттянул ему голову, сдернул, разрывая, шарф. Раздвоенный язык скользнул от уха к шее, нащупывая, где артерии ближе, теплее, жарче, горячо… Кроули оскалился, весь острый и ядовитый, как сплошное жало, и никакая сила не смогла бы его оторвать от жертвы.       Укус промазал мимо сонной артерии, змеиные зубы запутались в ткани – потому что Азирафель не отталкивал, а наоборот, прижал его к себе, и уже ангельская ладонь легла на темноволосый затылок, утыкая демона носом в шарф и воротник пальто, поглаживая, как плачущего ребенка. От неожиданности Кроули замер и напрягся, рванулся прочь, но куда там! Хватка у пухлого ангела была что надо. Вроде все такой же мягкий, словно целиком сделан из кашемира – а хрен вырвешься. Наверно, так водитель застревает в подушке безопасности, сработавшей без причины. Или не без? Кроули вдруг протрезвел, остыл и даже немного испугался. Тепло медленно возвращалось – но извне, от тела ангела. Тепло нарастало до жара, покалывая кожу, свербило в носу и глазах. Кроули скосился вбок. И точно, волосы ангела еле заметно светились, и в воздухе перед носом демона начали угадываться очертания потрепанных белых крыльев.       Демон замер снова, этакий пирожок: начинка из ледяного ужаса под корочкой чужого зудящего тепла.       Азирафель изливал Благодать! Пока еще не на полную мощность, иначе от демона бы осталось мокрое грязное пятно, но все еще впереди, температура нарастала…       – Ангел, прекрати! – не выдержал Кроули. – Что ты делаешь?! Так нечестно! Ты же убьешь меня! Ну погорячился я, ну хватанул лишнего, но я бы тебя не уничтожил, а только поменял твой статус. Прости, прости, остановись только, умоляю! – И, как последнюю соломинку: – Ты нарушаешь нашу Договоренность!       Объятья ослабли, холодный воздух с пушистыми снежинками вклинился между двумя эфирно-оккультными существами.       – Ой, извиняюсь, – смутился вдруг Азирафель, отпуская демона. – Я тоже, наверно, перебрал… Ну ты же знаешь, это в нашей ангельской природе: как только видим что-то неправильное, сломанное, так тут же руки чешутся отмыть и починить. А ты первым нарушил Договоренность, между прочим! Вот я и не удержался… И не убил бы я тебя – я уверен, в тебе достаточно добра, чтобы пережить подобное очищение.       Кроули перевел дух и отплевался от ниток в зубах, совершенно уже нормальных.       – Ладно, проехали, оба хороши. Обоим больше не наливать, – попытался он свести все к шутке, смущенно хлопнул ангела по плечу и поерзал, чтобы отползти от него подальше.       Почтенный стопятидесятилетний дуб и так не любил выдерживать ничего крупнее голубя, а тут на средних размеров ветку взгромоздились два субъекта, изображающих людей не только видом, но и массой, потом принялись излучать всякие сверхъестественные эманации. И снег еще, целые шапки и подушки снега!       Ветка под двумя седоками треснула и надломилась, и они дружно полетели вниз. Может, Кроули и зацепился бы, но упитанная тушка ангела смела его напрочь.       Плюх!       Стараниями Азирафеля сугробы получились неплохими для Лондона. Кроули мысленно поблагодарил приятеля за подстеленную к месту соломку. Вслух же он отплевывал снег и обрывки проклятий на всех языках планеты. И куда делся Азирафель?       Влажный снег лип к перчаткам и лицу Кроули, как агент телефонных продаж, и демон сдался и просто испарил все твердые и жидкие фракции воды вокруг себя. Тут и ангел нашелся – лежащим прямо под Кроули. Значит, падение смягчил вовсе не снег.       – Ты как? – забеспокоился Кроули – Азирафель не шелохнулся, только голубые глаза моргали жалобно. – Сломал чего? Я щаз, я мигом, потерпи…       – Так и случается... Падение? – перебил его ангел, и голос его дрогнул, отчего «п» прозвучала заглавной буквой. Кроули замер, а потом скатился в остатки сугроба по соседству и заржал в голос. Наверняка при этом он распугал всех уток и половину гуляк, но остановиться смог, только заметив, что Азирафелю совсем не смешно.       – Да нет же, госпо… черт… тьфу, что за жизнь, выругаться некем! Нет, ангел, я как непосредственный участник тебе говорю – на настоящее Падение это вообще, совсем не похоже. Мы просто упали с дерева. С дуба рухнули. В натуре с дуба! Но уверяю, что ты все такой же ангельский ангел с капелюшкой засранца внутри. Твой максимум – уронить и разбить две кружки из кафе.       – Ну что ты, дорогой мой, – Азирафель наконец-то улыбнулся, – я их вернул на место и даже вымыть успел, пока ты... отвлекался.       Тут он фыркнул раз-другой, и дальше они продолжили хохотать вдвоем. Потом вдвоем удирали от сотрудников парка, выгонявших людей перед закрытием, потом искали место, где в центре Лондона после полуночи можно выпить чего горячего, но без спирта – оба решили хотя бы на сутки создать общество трезвости.       Кофейный автомат нашелся на вокзале Черинг-Кросс. Правда, то, что он нацедил в бумажные стаканчики, на вид и вкус казалось даже противнее, чем вода из утиного пруда.       – Хорошо, давай отменим Договоренность, – будничным тоном ответил Азирафель, а когда Кроули чуть не подавился так называемым двойным эспрессо, пояснил: – Смотри, формально мы ничего не нарушали – мы пытались вмешаться не в дела, но в сущность друг друга. Лучше заключим новый договор, с поправками. Например, «во-первых, каждая сторона не вмешивается в дела другой стороны, а во-вторых, каждая сторона не пытается переделать другую сторону». Нет смысла менять другого, если мы нравимся друг другу именно такими, какие мы есть, правильно?       Кроули согласился, что это логично, и со спокойной совестью пожал протянутую ангелом руку.       – И пусть у того, – добавил вдруг Азирафель, – кто нарушит новый Договор, до конца вечности любой напиток будет превращаться в кофе из автомата на Черинг-Кросс.       Над их ладонями, все еще сцепленными в пожатии, на долю секунды мелькнула замысловатая световая печать, скрепляющая клятву.       Кроули окаменел и несколько секунд хватал ртом воздух, подбирая подходящие слова.       – Ну… ангел, ну ты и сволочь! До такого зверства даже человек не додумается! Ты случаем не успел Пасть без моей помощи? Еще один такой фокус, и буду звать тебя Азира-фол!