Небо внутри

Я останавливаюсь, поднимаю сеть повыше и осматриваю пухтей. Из-за их нечеловеческого вида далеко не сразу мне удается вычленить узнаваемое. Но, спустя некоторое время, все же замечаю: их глаза увлажнились слезой, а мордочки выражают мольбу. Они глядят на меня так жалобно… Невозможно смотреть в эти глаза и остаться равнодушным. Ко всему прочему, не могу отделаться от ощущения, — они пытаются что-то сказать. В следующее мгновение мне чудится, как изнутри сетки с пухтями раздается некий голос. Он похож на SOS, и звучит так властно и маняще. Он искушает меня, я забываю, что пришел сюда не за тем, и что вообще-то никогда не был альтруистом. Тем не менее, самоотверженность поглощает меня целиком. Вот прямо как наваждение, так и тянет к себе это чувство. Вдобавок оно подкрепляется еще и рассудительными доводами: "Только раз в жизни выпадает такой шанс!" и "Я не должен возвращать пухтей в Госпиталь хотя бы ради того, чтобы узнать правду". После минутной заминки появилась провокационная мысль: "Все это хорошо, но, если заберу их домой, я точно заражусь...". Неужели этот долбанный страх во мне навсегда? Разве его уже ничем не вытравить? Нет! — сказал я себе. Хватит. Не хочу жить, ощущая себя при этом последней задницей. Я воодушевился еще сильнее: все низменное в моей жизни давно пора преобразовать в возвышенное. Наконец, сомнения себя исчерпали, а соединенные вместе жалость и любопытство победили: я выбрал пухтей и решился отнести их домой. Наверняка, задуманное мной было преступлением, но я поверил, что должен его совершить. И ночь все еще помогала, была пособницей... Когда направлялся к выходу из парка, вспомнился мне братец. Похоже, Фрола все же турнут из госпиталя. Но это для его же блага, — у брательника на редкость мало мозгов, перемены пойдут ему на пользу. Я отправился дальше, уже никого и ничего не вспоминая, повинуясь импульсу, с которым больше не хотелось разбираться. Я двигался весьма шустро, а пухти кстати притихли. Мы пронеслись по замершим улицам ночного Пеламота и вскоре оказались дома. Мой план сработал безупречно: все получилось быстро и скрытно. Очутившись в доме, первым делом освободил пухтей из сетки. Пока это делал, они глядели опасливо, и мне подумалось: зараженные наверно привыкают, что люди обычно стараются избегать прикосновения к ним. Освобожденные пухти уже выглядели иначе, — бодрыми и будто повеселевшими. Они сбились в стайку, проплыли в воздухе в угол и застыли там за шкафом, точно укоренились. Видно было, — освоились пухти в моем доме. Я повторял себе, что это ненадолго, в то же время, пару раз у меня проскальзывало опасение о возможности заражения. Но вот какая штука, теперь это мало волновало меня. Не так, как раньше. К тому же напрашивалась мысль, что я уже болен. Вирус уже перестраивает структуры человеческого генома. Прошел день и еще один, я привык к ним и больше не видел в них угрозы. Пухти принесли с собой дух иной жизни, которая раньше была недоступна. За это время они не проронили ни звука, и так и не выяснилось, чем пухти питаются. По нескольку раз в день я накладывал на поднос разной еды и оставлял возле них, но угощение всегда оставалось нетронутым. Было заметно, — никаких изменений в повадках и внешности пухтей не происходит. Казалось, они не нуждаются в ежедневном питании и не страдают от его отсутствия. Потеряв человеческий облик, пухти лишились не только человеческих достоинств, но и человеческих слабостей. Важных дел у меня нет никаких, и целыми днями я сидел дома с пухтями. Я чувствовал — мне встретилось чудо, и будет что-то еще. Мне часто вспоминалось с чего все началось, и я предполагал, что это не случайность, — они меня выбрали. Но почему они выбрали именно меня? Ведь поступил я так, как поступил, вовсе не потому, что героизм у меня в крови. Я не был рожден, чтобы кого-то спасать. Просто что-то случилось со мной в том парке. Трудно сказать что. Тут так сразу и не разберешься. *** Однажды все изменилось. Пухти начали активно двигаться, словно желая привлечь мое внимание. Их глаза, напоминающие желтые фонарики, беспокойно отыскивали меня. Подобно шелесту деревьев под ветром, зашелестел некий голос. Понимание нового языка давалось трудно. Я промучился два часа, пока добился внятного смысла. Пухти "вещали": "Время истекает. ОНО скоро придет сюда. Здесь нет защиты. Нужно уходить к деревьям". — Серовато-бурые руки-ленты пухтей пошевелились, силясь указать на окно с видом города за стеклом. Пухти дружно всколыхнулись, и это движение выглядело согласным киванием. И это было все, что они "сказали". Я не мог понять, о чем они толкуют, хотя ничего удивительного. Нельзя же ожидать, что они станут думать и выражать свои мысли по-человечески. Кто или что придет сюда? Зачем надо идти куда-то к деревьям?.. И тут наш странный "разговор" был прерван каким-то шумом. Из соседней комнаты послышалось шуршание, потом тонкий свист, а затем вой. Все происходило очень быстро. Пространство подалось в стороны, в нем появилось нечто постороннее. На двери образовалась черная точка, она приближалась, и стены как бы расходились перед ней. Обычная дверь превратилась вначале в маленький округлый проем, затем в растущую на глазах воронку. Оттуда потянуло сквозняком, следом налетел сильный ветер и завыл во всех уголках дома. Скоро вой перерос в оглушительный шум, и воронка проявила свою враждебность, засосав диванные подушки. Этот фокус выглядел весьма зловеще, стало жутко, я попятился и схватился за стену. Среди бела дня творится незнамо что! Того и гляди станешь добычей опасной дыры. — Дерьмо! — только и сумел выговорить я. — Это какой-то гребанный вакуум-насос! Тьфу, дурачье! — обругал я себя. Притащился сюда с пухтями, а мой дом — никакое не убежище!.. Как только все началось, пухти забились за шкаф. Пока что тяжелый шкаф служил им чем-то вроде щита или якоря, но все равно впечатление уязвимости пухтей оставалось. Я следил за ними краем глаза, прозревая: эта воронка явилась по их душу! Между тем суета поднялась невероятная. Дом ходил ходуном, на голову сыпалась штукатурка, что-то дикое приключилось с мебелью: она вдруг начала жить своей жизнью. Стулья взмыли в воздух, зависнув в метре от пола, а следом и стол тоже. Да и дивану не стоялось на месте, он грохотал и сложно вибрировал. То вспыхивала, то гасла люстра, и вообще со светом в доме творилось неладное. Далее вся мебель сорвавшаяся с пола, улетела в провал, но кое-что разбросало по углам и оно там и осталось, слабо шевелясь на ветру. С пухтями тоже происходило странное. Они и раньше всегда выглядели одним существом, но сейчас они точно запутались в друг дружке. Должно быть, они хотели закрепиться между собой намертво, страшась оторваться друг от друга и улететь непонятно куда, вслед за мебелью. Было от чего прийти в замешательство, но, унимая дрожь в руках, я заставил себя встряхнуться и начал перебираться ближе к пухтям. Возле стены находилось кресло, чудом устоявшее под влиянием вакуум-насоса, в панике я ухватился за его спинку. Оглядываясь на пухтей, я ощущал себя ответственным за их безопасность: они со своими смешными ленточными ручками попали в тяжелое положение. Им долго не продержаться под столь мощным напором ветра. К счастью, было заметно, — всасывающая сила воронки попеременно становится то сильнее, то слабее. Промежуток между изменениями составлял примерно минуту. Появилась надежда: я, как обладатель крепких рук и ног, сумею противостоять этой силе. Кроме меня никто не поможет пухтям! — подумал я, и в порыве светлого чувства заступил путь сосущей энергии, заслоняя собой шкаф с пухтями. Страх вытеснила внезапно нахлынувшая ярость. Когда в воронке исчез телевизор, я заорал, поднял кресло и отправил следом за ним в сатанинскую дыру. При этом я вопил, как ненормальный. В тот миг мне были нипочем любые вакуум-насосы. А дальше произошло нечто недоступное моему пониманию. Сначала у меня заныли зубы, потом появилось тянущее ощущение на изгибе обеих щек, рядом с носом. Чуть позже ощутил, что и голова стала тяжелее. Ощупав лицо, я осознал, что оно перестало быть таковым, теперь там образовалось что-то наподобие звериной пасти. Я превратился в страховидного мутанта! Ужаснувшись, я изогнулся и, вытянув шею, принялся оглядывать себя, чтоб убедиться: во всем остальном — я человек. Не обнаружилось ни меха, ни хвоста, ни рогов. Но голова, плечи, руки… изменения коснулись почти всего. Особенно руки были впечатляющими. Длинные и мощные, они заканчивались большими и острыми когтями. Почти, как у росомахи. Мне пришлось согнуть руки в локтях, чтобы они не касались пола. Удивительно, в столь неподходящее время у меня в голове нашлось место, чтобы подивиться: до чего я дошел! Всегда такой сдержанный. Спокойствие — мое второе имя. Вот что бывает, когда вечно держишь все в себе... Я постоял, осваиваясь в новом состоянии. Но привыкать к новому себе времени не было. Легкое покачивание комнаты перешло в сильную болтанку, а после могучая сила сбила меня с ног и потащила к насосу. Хорошо, что болезнь выразилась мутацией, и мое тело приобрело новые особенности, иначе бы мне прямая дорога вслед за мебелью в дыру тьмы. Руки и когти — вот мои козыри. Я с силой вонзил когти в пол, однако, хоть и медленно, все-таки продолжал отъезжать по полу в сторону воронки, оставляя на поверхности глубокие извилистые следы. Остановился только в полуметре от ужасного провала… С дырой ничего не поменялось, она все так же гудела и с той же силой всасывала воздух. Зато пухти начали меняться буквально сразу после меня. Может быть, мой метаморфоз каким-то образом запустил процесс всеобщей мутации. По мере того, как я отползал от стены к центру комнаты, карабкаясь по полу, как альпинист по скалам, тела пухтей приобретали новые черты. Сначала между ними протянулись нежные ветви прожилок, а потом что-то вроде паутины окутало тела пухтей, одев их в коконы и удерживая вместе. Болезнь не была стабильна, они продолжали мутировать! Паутина на глазах потемнела, вроде как отвердевая, и только тогда пухти решились покинуть свое укрытие. Они выбрались из-за шкафа, спаянные крепким волокном, и не было силы способной оторвать их друг от друга. Они перестали быть песчинками, которых насильно всасывают огромные вакуум-насосы. У меня возникло чувство, что ветер их больше не пугает. Сказать точнее было трудно, но они держались весьма нахально. Новенькое сборное тело из шести пухтей, сделало вираж, блестя боком, пролетело мимо меня и нырнуло в воронку. После этого там все заполнилось белым свечением, а затем насоса на двери не стало. Когда пухти улетели, я почувствовал прежнюю легкость во всем теле, поглядел на свои руки и понял: человеческий облик вновь вернулся ко мне. *** Какой поразительный сон посетил меня той ночью! Можно подумать, мое зрение обрело вдруг собственную волю и отделилось от тела. Вместе с пухтями я улетел туда, где нет стен, нет вакуум-насосов, есть только небо. Мы уподобились птицам и самолетам. Мы летели над лесом, над холмами и бескрайними равнинами и обозревали все до самого горизонта. Мы вознеслись над горными хребтами; земля, покачиваясь, растворялась вдали, и я увидел вещи, каких никогда не видел. Пухти владели собственным способом движения. С помощью выдувания измененного густого воздуха откуда-то из нижней части тела, они сделали полет управляемым. Это был непрерывный поиск равновесия над бездной. Было ясно, проведение подарило мне немного счастья. Семья из шести пухтей признала меня своим. По ночам, во сне, бросая вызов силе тяготения, невидимый я летал вместе с ними. Очевидно, существовало два меня. Один находился на земле, у себя дома, а другой — в тоже время парил в небе. Только сейчас я начал понимать: в болезни пухтей было много преимуществ. Они не только изменились сами, но также изменили мир вокруг себя. Это они создали портал, открывающий путь в небеса. Портал в виде вакуум-насоса был их личный способ оттолкнуться от земли, и, избежав тяжести земного тяготения, мгновенно подняться в заоблачную даль. Мутация обернулась для пухтей новой жизнью, а заодно настали перемены и у меня. Перемены, настроившие мою жизнь на легкость и веселье. Сны мои стали приятными и удивительными. Своей новой способности я только радовался и нисколько не сожалел о случившемся, помня прошлое, в котором был обречен на прозябание.