Дорогой Милтон, Если ты держишь это письмо в руках, значит, тебе очень больно, а я больше не могу ничем помочь, ведь я сама и есть причина твоей боли. Возможно, в последние недели я была плохой подругой. Уверена, это принесло тебе немало страданий. Я смотрела на тебя, в твои по-детски большие карие глаза, и уже тогда мысленно умирала. Мое сердце было разбито, я приходила домой и плакала, корила себя за это равнодушие и холодность. Мне так не хотелось видеть тебя погруженным в уныние, так хотелось броситься к тебе, крепко обнять и сказать, что все у нас будет хорошо, но я не могла. Потому что ничего больше не могло быть хорошо. Сейчас, когда ты знаешь всю правду, я прошу тебя только об одном: не вини себя ни в чем. Это не из-за тебя я страдала, не из-за тебя меня больше нет. Никто в этом не виноват. Особенно ты. Ты, который был моим единственным другом практически всю жизнь. Ты, с которым я чувствовала себя самой счастливой на свете. Ты, который знал меня больше, чем я сама, который мог поддержать в трудной ситуации в любое время. Если бы я только могла, я бы поставила тебе огромный памятник из чистого золота, такой роскошный и дорогой, но вместе с тем абсолютная дешевка по сравнению с тобой, моим самым дорогим сокровищем, которое только можно найти в целом мире. Все бы проходили мимо и восхищались. Все бы знали, какой замечательный человек ты на самом деле, ценнее всего золота на планете. Все бы хотели быть похожими на тебя. Я хочу, чтобы ты бережно хранил в памяти все, что произошло с нами за годы нашей дружбы. Это самое сокровенное, что было у меня за всю жизнь, и я хочу, чтобы эти воспоминания, все наши моменты, не исчезли бесследно. Сейчас тебе больно, я это знаю. Тебе кажется, что ты потерял меня навсегда, что все кончено. Но ты ошибаешься, Милтон. Я никогда не умру по-настоящему. Ты можешь думать, что теперь ты совсем одинок, но это не так. Я всегда буду здесь, рядом с тобой, сопереживать, утирать слезы и притягивать руки для утешительных объятий. Может, не физически, но какая-то невидимая частичка меня всегда будет нестись за тобой, где бы ты ни был. Лишь бы только ты был там не один. Я умерла лишь телом, но пока я тебе нужна, пока ты обо мне помнишь, мой дух останется жив. Не забывай об этом. Твоя Мэй.
Закончив читать, я ощутил, как по щекам текут два соленых ручья, такие сильные, что, казалось, они способны смыть все на своем пути. Ручьи оббежали все лицо; некоторые их потоки покатились по шее и далее по груди, а некоторые тяжелыми каплями падали прямо из глаз на серую футболку, оставляя огромные мокрые пятна, расползавшиеся в целые моря. Слезы текли так стремительно, что я не успевал даже дышать. Я задыхался, утопая в этих соленых ручьях, но был не в силах остановиться. Бережно отложив письмо в сторону, чтобы наводнение не затронуло и его, я с головой накрылся одеялом и стал выплескивать из себя весь океан страданий, разбушевавшийся до такой степени, что предотвратить шторм было уже просто невозможно. Я плакал так сильно впервые за долгое время, а, может, и за всю жизнь. Проходило время, а слезы все текли и текли, но даже когда их запас уже иссяк, я продолжал лежать лицом в подушку и всхлипывать. Время от времени в комнату заходила мама. Наверное, ей за эти выходные досталось еще больше, чем мне; она видела мои страдания, но ничего не могла сделать, а это иногда гораздо больнее. Когда же я, наконец, успокоился, то взял в руки письмо и стал перечитывать его снова и снова, пока не почувствовал облегчение. Со слезами, казалось, вымылась половина моей скорби, и я смотрел на последние строки уже без слез и даже с легкой улыбкой. "Я умерла лишь телом", - звучало то и дело в моей голове, и я представлял, как Мэй сидит со мной, рядом, и улыбается, озаряя улыбкой все вокруг. От этого так тепло становилось на сердце, и я на минуту забывал, что она теперь всего лишь мое воображение. Нет, Мэй не может быть воображением. Даже будучи мертвой, она остается самой настоящей, самой живой из всех, кого я знаю и кого знал. И пока я не умру сам, она всегда будет жива для меня, жива в моей памяти, в моем сердце. Как бы мне не хотелось, но на следующий день пришлось идти в школу. Утро было все таким же серым; дождливые выходные не прошли бесследно: огромные лужи встречались через каждые несколько шагов, и пройтись по улице так, чтобы не влезть в одну из них, было практически невозможно. Погода, тем не менее, была теплой для поздней осени, даже очень, хотя солнца за весь день так и не показалось. К своему собственному удивлению, мне совсем не хотелось спать. Я встал легко и так же легко выскочил из дома, а по дороге с большим удовольствием разглядывал людей, деревья, опавшую листву, здания - все, что только встречал. Школьный порог я пересек в бодром, светлом состоянии, с готовностью учиться и активно работать на занятиях. Но вот прошло только три урока, а настроение пошло на спад. Меня снова одолела грусть, усталость. Все ужасно надоело, особенно невыносимо громкий шум в коридорах, и мне ужасно хотелось вернуться домой, в кровать, и, укрывшись одеялом, лежать там целый день. Перемену я провел на улице, как и большинство учеников и учениц. Мне показалось, что свежий воздух сможет вернуть силы и снять усталость, так что я нашел безлюдное место за школой и присел под большим развесистым деревом на бордюр, предварительно проверив, сухой ли он. Я закрыл глаза, запрокинул голову и стал наслаждаться прохладным ветерком, обдувающим лицо. Делая глубокие вдохи, я старался думать о чем-то приятном или вовсе ни о чем не думать, чтобы расслабиться и на пару минут забыться. К счастью, у меня это вышло легко. Мозг отключился, а потом в голове стали возникать весенние пейзажи, такие светлые и теплые, и я представлял себя в них. Я видел, как гулял по апрельскому парку, совершенно зеленому, а в лицо мне дул свежий весенний ветер, несущий волшебный запах чего-то нового. Такой бывает только весной. Я медленно шел по каменной тропинке прямо вглубь парка и с восторгом осматривал все вокруг: сочную молодую травку, редкие, но такие нежные цветы, ярко-зеленые деревья, сквозь ветви который просачивался солнечный свет, делая их еще зеленее. Все это казалось таким реальным, и я чуть ли не забыл, что на самом деле всего лишь сижу около школы, а на дворе - осень. - Привет, - послышался знакомый приятный голос. От неожиданности я вздрогнул, в один момент широко раскрыл глаза и обернулся на звук. В метре от меня на том же бордюре сидела бледная девушка, подогнув длинные худые ноги и сложив руки на коленях. Сегодня на ней был белоснежный брючный костюм: узкие брюки, пиджак с рукавами, подвернутыми до локтей, и ментоловая футболка, единственная не белая вещь на ней. Серебристые волосы были собраны в высокий хвост, и его кончики практически доставали до земли. За эти выходные я совсем забыл о ее существовании и уже был уверен, что она больше не появится в моей жизни. Но вот она сидела передо мной, немного склонив голову на бок и слегка улыбаясь, а мое лицо залилось краской оттого, что она застала меня здесь одного, мечтающего о весне. - Прости, я не хотела тебя смущать, - дружелюбно произнесла она. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом мне стало неловко, и я опустил взгляд. Краем глаза я заметил, что и девушка больше не смотрела на меня, теперь она разглядывала здание школы перед собой. Только после минуты молчания она, наконец, подняла глаза и решилась что-то сказать. - Я на самом деле не думала приходить после того нашего разговора, но... - Девушка пожала плечами и на секунду улыбнулась, встретив мой взгляд. - Мне просто захотелось узнать, как ты себя чувствуешь. Потерять кого-то близкого - это непросто, а ведь, насколько я знаю, у тебя нет друзей, которые могли бы как-то поддержать. Вот я и подумала, что будет неправильно, если ты останешься совсем один. Она замолчала, наверное, о чем-то задумавшись, а потом добавила: - Но это я так, вдруг тебе нужно будет выговориться или найти где-то поддержку. Я люблю помогать людям, хотя успокаивать кого-то после смерти близкого человека мне еще, кажется, не приходилось. Но если тебе это не нужно, я не навязываюсь. Я прищурил глаза и посмотрел на нее с некоторым недоверием. Я не понимал, зачем ей меня утешать, и пытался найти во всем этом подвох, но отказываться от разговора не стал. Наша прошлая беседа оставила много вопросов, ответы на которых мне бы хотелось узнать. Кроме того, я с самого первого дня встречи с этой девушкой чувствую, что вся она овеяна какой-то тайной, и, возможно, этот разговор - мой шанс разгадать ее. Я набрал воздуха в легкие и попробовал что-то сказать - Ты так и не рассказала, как вы познакомились с Мэй, - произнес я, стараясь звучать как можно увереннее, но на самом деле получилось как-то хрипло и не совсем внятно. Однако девушка вполне меня поняла и, кажется, была не совсем в восторге от вопроса: легкая улыбка на ее губах, с которой она наблюдала за мной, постепенно угасла. Хотя на самом деле сказать, о чем конкретно она думала или что ощущала было трудно; ее глаза все так же ничего не выражали, казались абсолютно пустыми, но уже не пугали. Может, я просто привык к ним. - Прямо на этом месте, - сказала девушка, принявшись оглядывать все вокруг и особенно большое полуголое дерево, под которым я сидел. - Буквально несколько дней назад я увидела ее сидящей здесь. Уроки уже закончились, но она не уходила, а сидела под деревом и смотрела вникуда. Ей было грустно, я предложила помощь. Мы разговорились. Мэй очень многое рассказала мне, потому что больше ей некому было выговориться, и я ее выслушала ее, постаралась утешить, проводила до самого дома. Ну, и дальше ты все знаешь сам. - Но ты сказала, что знала о ее болезни, - в недоумении произнес я. - Мэй не говорила про нее даже мне, не могла же она все рассказать совершенно не знакомому человеку. Девушка замерла и отвела взгляд куда-то в сторону, а затем снова посмотрела на меня, но почему-то мне показалось, что взгляд этот был неуверенный. - Я просто это знала, - ответила девушка немного тише. Мы молча смотрели друг на друга. Я почувствовал, что смутил ее своим вопросом, и, покраснев, отвел глаза. Мне всегда было очень неприятно знать, что я испортил чье-то настроение или заставил кого-то чувствовать себя неловко, потому что мне самому было бы очень плохо, если бы кто-то поступил так со мной. Но позже я вспомнил, что именно это я и собирался сделать, ведь невозможно раскрыть ничью тайну, если говорить только о тех вещах, которые кажутся человеку наиболее комфортными. Однако поднять глаза и настойчиво просить рассказать мне всю правду я не смог. - Знаешь, я не привыкла врать, и я не умею врать, но я не знаю, стоит ли говорить тебе правду, - сказала девушка, и наши взгляды снова пересеклись. - Почему? - тихо, почти не слышно спросил я и тут же откашлялся. - Потому что ты мне не поверишь, - усмехнулась девушка, не отрывая глаз от моего лица. - Для вас, людей, это невероятно. - Для нас, людей? - От недоумения я нахмурил лоб. - А ты..? - А я не та, кто ты думаешь, - перебила меня девушка, улыбнувшись. - Ты ведь не думаешь всерьез, что я просто какая-то школьница? Я нерешительно покачал головой. Я и правда всегда сомневался, что она обычный человек, который учится в нашей школе. Я вообще сомневался в том, что она человек, и то, как она только что отделила себя от людей, заставляло меня сомневаться еще больше. Мне даже захотелось отодвинуться от нее еще на метр в целях безопасности, несмотря на то что мы и так сидели достаточно далеко друг от друга. - И... кто же ты? - спросил я, с тревогой глядя на девушку. Девушка смотрела на меня абсолютно пустым взглядом и без каких-либо эмоций на лице, так что я мог только догадываться, о чем она думает. Но через несколько секунд лицо ее стало мягче; она мило улыбнулась и слегка наклонила голову в бок. - Я, кажется, совсем забыла представиться, - произнесла она и приподняла руку, думая мне ее протянуть, но тут же вернула ее на место. - Меня зовут Дейзи. На самом деле, у меня много очень имен, как меня только не называли. Но здесь я обычно представляюсь людям как Дейзи, и, думаю, тебе это имя будет привычнее, потому что официально... - Девушка вздохнула и, глядя на меня, сжала губы. Более тихим и ровным голосом она закончила: "Потому что официально меня зовут Смерть." Она внимательно смотрела на меня и, видимо, ждала реакции, но я совершенно не понимал, что сейчас происходит. "Ну, да, бледная, как смерть", - пронеслось у меня в голове, но, конечно, поверить в ее слова было трудно. Да и какой человек в здравом уме смог бы в это поверить? Я прищурил глаза. - Если это розыгрыш, то он совсем не смешной, - сказал я, недоверчиво поглядывая на девушку. - Нет-нет-нет, - замотала она головой, - никаких шуток. Я знала, что ты так скажешь, но я сейчас абсолютно серьезно. И я могу это доказать, но предпочла бы все-таки этого не делать. Я смотрел на нее, пытаясь понять, что происходит, но мысленно я находился где-то за пределами мира. Все казалось каким-то далеким, ненастоящим, и я не знал, что должен говорить, как реагировать, шутка ли это или слишком странная реальность. Так что я смотрел на нее и молчал, а она, в свою очередь, тоже не торопилась что-либо говорить. Наконец, девушка, Дейзи, как она себя назвала, вздохнула, повернулась лицом к зданию школы и опустила глаза. - Ты можешь не верить, - говорила она, рассматривая свои ладони, белые, будто мрамор, и длинные невероятно тонкие пальцы. - Я понимаю, как глупо это звучит. Я бы сама не поверила. - Она посмотрела на меня, сложив руки в замок. - До звонка всего пару минут. Думаю, тебе пора идти. Я не двинулся с места. Надо было идти, но после этого разговора я не мог даже думать нормально. Буду ли я присутствовать сейчас на уроках или нет - все равно. Я ведь не смогу сосредоточиться на предмете и оставшуюся часть дня буду думать обо всей этой ситуации, так что сейчас между прогулом и посещением урока нет никакой разницы. "Нет, она точно что-то со мной делает, - думал я. - Ненормально так себя чувствовать после обычного разговора." Мы сидели, глядя друг на друга, с минуту, пока девушка, вздохнув, не встала на ноги и, развернувшись, медленно пошла вперед. В этот момент я будто очнулся и крикнул ей вслед мысль, которая вертелась у меня в голове вот уже несколько минут: - Выходит, это ты убила Мэй? Для этого ходила за ней? Девушка резко остановилась, будто пораженная, и только через какое-то время повернулась лицом ко мне. Хоть и глаза ее по-прежнему не говорили ничего, лицо четко выражало смятении. Почему-то мне показалось, что она вот-вот заплачет, и от этого я покраснел и отвел взгляд в сторону. - Ее убила болезнь, а не я, - произнесла Дейзи тихо, но достаточно ровно и отчетливо. - Моя работа - это забрать душу человека. Мэй умерла не из-за меня. - Но разве забрать душу не означает убить? - нерешительно спросил я, подняв на нее глаза. Девушка отрицательно покачала головой. - Нет, это не то, это совсем не то, - говорила она, активно жестикулируя. - Ты думаешь, я хотела, чтобы она умирала? Думаешь, я бы хотела, чтобы хоть кто-то умирал в таком возрасте? Никогда я этого не хотела, и мне тоже больно, когда я забираю души у младенцев, совсем маленьких детей или подростков, у всех тех, кто даже не сумел осознать прелести жизни. Но я ничего не могу с этим поделать. Я знаю только, где и когда я должна оказаться рядом с конкретным человеком, но повлиять на дату смерти, отсрочить ее на несколько десятков лет, вовсе не приходить я не могу. Это не зависит от меня, я не могу этим управлять... Дейзи сделала глубокий вдох и прислонилась к стене. Мне стало как-то стыдно, что я задал этот вопрос, и я опустил взгляд, но краем глаза время от времени посматривал на нее. Девушка стояла так с полминуты, совершенно не двигаясь, даже не дыша, хотя, вполне вероятно, что она никогда не дышит. В ее бледном лице, абсолютно безэмоционального, нельзя было разглядеть, что именно она чувствует, но мне показалось, будто от всего ее тела исходит аура печали, которая постепенно завладевала и мной тоже. Я поднял глаза и думал извиниться, но девушка, словно прочитав мои мысли, подняла голову и покачала ею. - Не нужно ничего говорить об этом, - произнесла она и даже улыбнулась, но все равно как-то грустно. - Я понимаю, почему ты об этом спросил. - Она усмехнулась и пожала плечами. - Наверное, будь я на твоем месте, подумала бы то же самое, так что... Давай просто забудем. Поймав ее взгляд, я внезапно покраснел и отвернулся, надеясь, что девушка не заметит. Прозвенел звонок, и я услышал, как громкая толпа учеников ринулась ко входу, но мы с ней по-прежнему стояли друг напротив друга, не двигаясь с места. - Звонок прозвенел, - напомнила Дейзи. - Я не пойду, - сухо ответил я, сглотнув ком, вставший в горле. Девушка еще недолго стояла у стены, склонив голову на бок, а затем молча подошла ближе и села на прежнее место. Она оглядела меня с ног до головы и, улыбнувшись, спросила: - Ты всегда такой застенчивый или только сейчас? Я издал короткий нервный смешок и неуверенно посмотрел на нее. - Всегда, - ответил я и почему-то почувствовал, что снова покраснел, но не стал отворачиваться, а просто перевел взгляд на школу и стал разглядывать грязно-желтые кирпичи. Она улыбнулась еще шире и, ничего не сказав, стала что-то вырисовывать пальцем на холодном бетонном бордюре. Я в очередной раз прокрутил в голове все моменты нашего с ней сегодняшнего разговора, но по-прежнему ощущал, что все это мне только приснилось, что ничего из сказанного не может быть реальностью. Я был так растерян и погружен в мысли, что на какое-то время даже забыл, где и с кем нахожусь сейчас, а, вернувшись в реальность, посмотрел на сидящую рядом мертвенно-бледную фигуру, и вдруг мне в голову пришла мысль, от которой сердце с грохотом упало в пропасть, а по коже по коже пошли мурашки. - Но если... - начал я, но, поймав взгляд девушки, остановился, чтобы сглотнуть заново образовавшийся ком в горле. - Если ты сейчас со мной разговариваешь, значит ли это, что и я тоже... Ну, что я, как и Мэй... Дейзи засмеялась, а после расплылась в умильной улыбке и произнесла самым что ни на есть спокойным и мелодичным голосом: - Ничего с тобой не будет, не бойся. Мне тоже странно, что мы можем так просто разговаривать, но, к счастью, поговорить со мной мало, чтобы попрощаться с жизнью. - А что же тогда для этого нужно? - заинтересованно спросил я, значительно успокоившись после ее слов. - Достаточно касания, - ответила девушка. - Никто меня не видит, пока я не дотронусь до него. Это запускает весь процесс, стирает невидимую границу между нами, между человеческим и призрачным миром. Чем чаще я прикасаюсь к человеку, чем больше значимости в этих прикосновениях, тем быстрее он умирает. Задумавшись, я опустил глаза, почесал затылок, но через несколько секунд вновь посмотрел на свою собеседницу и с опаской спросил: - Но ведь меня ты не касалась? Она отрицательно покачала головой. - Если ты заметил, - девушка кивнула головой вперед, как бы указывая на расстояние между нами, - мы даже сидим в метре друг от друга. Это не случайность. - Но... - протянул я, нахмурившись. - Почему тогда я могу тебя видеть? Дейзи пожала плечами и посмотрела на желтые листья, сорванные с толстых ветвей и подхваченные осенним ветром. В эти несколько минут он усилился и теперь казался невероятно холодным, так что я тут же обхватил себя руками и согнулся, надеясь хотя бы немного согреться. - Этого я не знаю, - задумчиво произнесла девушка. - Если хочешь знать, я впервые за все свое существование разговариваю с человеком, не собираясь при этом в ближайшие дни лишить его жизни. - Она усмехнулась и, проводив взглядом улетевшие листья, опустила глаза. - Это странно, но кто знает. Быть может, неслучайно мы сейчас сидим и говорим друг другом. Я, повторив за ней, пожал плечами и в очередной раз заглянул в ее лицо. "Никогда бы не подумал, что мне может быть так комфортно с таким... человеком? существом?" - пронеслось в моей голове. И правда: за эти пять минут все недоверие и напряжение куда-то улетучились. Я по-прежнему мало понимал, что сейчас происходит, но я точно знал, что даже если передо мной самая настоящая Смерть, это все равно наиприятнейшая личность, с которой мне довелось общаться в последнее время. Почему я так решил? Не знаю. Может, потому что спустя какое-то время мне не захотелось упасть в обморок, умереть, исчезнуть, лишь бы не слушать и не видеть ее. Наоборот, что-то в ней, несмотря на всю внешнюю холодность и безэмоциональность, привлекало, заставляло сидеть рядом и слушать часами ее волшебный голос, вещающий что-то интересное, мистическое и всегда искреннее. - Так ты знаешь, кто и когда должен умереть? - спросил я неожиданно для себя так тихо, почти шепотом, и был почти уверен, что Дейзи не разобрала ни слова. Однако же она все расслышала, подняла глаза на меня, широко улыбнулась, прищурившись, произнесла: - А ты хочешь знать дату своей смерти? - Мне просто интересно, - я безразлично пожал плечами, но продолжал заинтригованно смотреть на нее. - Но раз уж ты предложила... Девушка усмехнулась, а я сидел и выжидающе смотрел ей прямо в глаза. На мгновение мне показалось, что я сумел уловить в них что-то человеческое, какую-то каплю эмоций в этой пустой и мрачной пустыне. Я пытался ухватиться за нее, копнуть глубже и раскрыть целое море, таящееся где-то внутри ее глаз, но скоро потерял и эту единственную каплю. Однако же я по-прежнему смотрел на Дейзи и с каким-то странным трепетом ждал ее ответа, но она молчала и только неотрывно смотрела на меня своими серыми глазами. - Уверена, тебе пока не стоит об этом беспокоиться, - наконец заявила она. - Обещаю, у тебя будет долгая жизнь. Я улыбнулся ей, но улыбка отчего-то получилась грустной. - На самом деле это не так важно, - задумавшись, заключил я. - Долгая жизнь не имеет смысла, когда в ней нет радости. Главное, чтобы она была счастливая. - Ну, это уже зависит от тебя, - улыбнулась девушка. - И от обстоятельств, - пожал я плечами. Она опустила взгляд и с полминуты осматривала сырой асфальт, а затем, сузив глаза, посмотрела на меня и спросила: - А что, в твоей жизни разве нет никакой радости? Я прикусил губу, задумавшись, посмотрел на нее и отрицательно покачал головой. - Что, неужели ничего? - спросила Дейзи с неподдельным удивлением. - В моей жизни была радость, но она умерла на той неделе, - глухо ответил я, и из моей груди вырвался глубокий вздох. Девушка смотрела на меня своими пустыми глазами, но я чувствовал волну сочувствия, исходящую от нее. - Это проходит, Милтон, - заботливо произнесла она. - Я знаю, тебе сейчас очень тяжело, но даже это однажды пройдет. Мэй много значила для тебя; неудивительно, что с ее смертью ты потерял основной источник счастья в своей жизни. И все же... Разве у тебя нет никакого хобби, например? Какого-то дела, ради которого хочется жить, несмотря ни на что? Я снова отрицательно покачал головой. - Я люблю математику и биологию, особенно последнее, - сказал я. - Но не думаю, что это те самые вещи, которые удерживают меня в этом мире. - Быть может, есть что-то еще? - спросила Дейзи, и я принялся вспоминать все, чем когда-либо увлекался. Для этого потребовалось время, я не мог вспомнить ни одного любимого дела, и на минуту или даже две между нами воцарилось молчание, прерываемое только завываниями ветра и шелестом листвы. - Когда-то я занимался музыкой, - наконец ответил я. - Пару лет ходил в музыкальную школу. У меня даже гитара дома есть. Иногда, когда есть настроение, я играю на ней, но большую часть времени она просто стоит в углу, покрываясь пылью. - А тебе это нравится? - поинтересовалась девушка. - Ну, заниматься музыкой, я имею в виду. Я пожал плечами и равнодушно посмотрел в ее лицо. - Я не знаю. Но когда я беру в руки гитару и начинаю перебирать струны, создавая прекрасные звуки музыки, я чувствую себя лучше. Это расслабляет, помогает переключиться. Так что, наверное, да, нравится, но я играю правда очень редко. В последний раз держал гитару где-то полгода назад и то всего пару минут. - Почему же ты так редко играешь, если тебе нравится? - спросила девушка, глядя на меня взглядом блестящих серых глаз, в которых я впервые увидел какое-то чувство - заинтересованность. Быть может, мне просто показалось или я настолько привык к этому взгляду, что стал внушать себе, будто там, за толстым слоем пустоты и холодности, действительно что-то есть, но я смотрел в эти глаза и четко видел в них интерес. Восхищенный этим наблюдением, я выпал из реальности и, широко улыбаясь, неотрывно смотрел на свою собеседницу, пока ее глаза вновь не поглотило бездушие. - Милтон? - окликнула она меня. - Я... - Я покраснел, на мгновение зажмурился и стал мотать головой из стороны в сторону. - Прости, я задумался. Что ты спрашивала? Дейзи только улыбнулась и повторила вопрос. - Ну, я... Я не знаю, на самом деле, - ответил я, все еще смущаясь оттого, что слишком долго смотрел в ее глаза. - Наверное, мне просто лень. Или нет времени, настроения, желания. Если мне нравится что-то делать, это ведь не означает, что я должен заниматься этим постоянно. Делая что-то без желания, ты убиваешь для себя всю прелесть этого занятия. - Наверное, это так, - согласилась Дейзи, - но разве сейчас не самое подходящее время, чтобы расслабиться, отвлечься от проблем и полностью отдаться музыке? - Может быть, - пожал я плечами. - Пообещай мне, что придешь домой и попробуешь что-нибудь сыграть, - произнесла она так заботливо, как только могла. Я вздрогнул от этого голоса: он так сильно напомнил мне Мэй, когда она точно так же сидела со мной, грустным и потерянным, рядом и пыталась убедить, что все не так плохо и я должен взять себя в руки. Это секундное воспоминание с ностальгической болью отозвалось в моем сердце, но я поднял голову и усмехнулся, глядя на девушку. - Не могу обещать, - ответил я, - но сделаю все возможное. Дейзи рассмеялась, и я в очередной раз заметил нечто прекрасное в ее глазах. На этот раз они смеялись, как и она сама, но смеялись необычно, через призму пустоты, скрывающей все ее эмоции в обычное время. Видеть, как пелена холодности спадает, не в силах больше прятать всю красоту эмоций, таящихся в глубине глаз, было так невероятно, будто наблюдать за снегом, исчезающим под теплыми лучами солнца и открывающим молодую, зеленую траву, долгожданную весну после долгой зимы. Так и я смотрел на нее, такую живую, настоящую, какой даже представить ее не мог еще неделю назад. Образ до жути пугающей девочки-призрака, чьи страшные глаза преследовали меня несколько дней, разрушался, таял, как снег, открывая совершенно новую, неизвестную мне ранее девушку, которая, несмотря на обманчивый вид, чарующе мила и открыта. Она расцветала все больше с каждой секундой, и что-то внутри меня трепетало, разливалось теплом по венам, не давая отвести взгляда от этих чудесных глаз. Мы разговаривали целый урок, и я даже не заметил, как школьный двор вновь стал наполняться людьми. Никто из нас больше не чувствовал смущения или дискомфорта; мы смеялись, говорили обо всем на свете, и мне казалось, будто я еще никогда не встречал человека более необычного, чем Дейзи. Она напомнила мне о днях, когда мы с Мэй точно так же сидели около школы и непринужденно беседовали, не обращая внимания ни на кого, кроме друг друга, но воспоминания об этом больше не вызывали боли, даже наоборот, я был рад, что в моей жизни появился кто-то столь же необыкновенный, как Мэй. - Если бы у меня был выбор, - говорила Дейзи, - я бы с удовольствием стала человеком. Самой обычной девушкой, смертной, такой же, как все эти школьницы. Я бы могла узнать, что такое детство на самом деле, чувствовать все так, как могут чувствовать только подростки, заниматься любимым делом и строить свою жизнь, как мне хочется, будучи уже взрослой, а потом умереть в старости, но умереть счастливой оттого, что я прожила прекрасную жизнь, наполненную множеством приятных моментов. Никогда я бы не выбрала вечную жизнь, особенно такую, по собственному желанию. - Тебе не нравится твоя жизнь? - спросил я, наблюдая, как она задумчиво смотрит на затянутое облаками небо. - Это не жизнь, - ответила девушка. - Это существование, причем довольно печальное и лишенное смысла. Я была такой, какой ты меня видишь, с самого начала. Я никогда не была маленькой, я не знала ни родительской любви, ни любви обыкновенной. Единственное, на что я способна - это объявлять конец людским жизням, хотя (какая ирония!) ненавижу это всей своей сущностью. Мне бы хотелось, наоборот, помогать людям, но я максимум могу сказать им пару добрых слов, как-то утешить перед их собственной смертью. И мне бы хотелось творить. До сих пор я время от времени захожу в галереи, смотрю на картины, выставленные там, и ощущаю невероятный восторг. Если бы я только могла, я бы рисовала каждый день, ни на час бы не отходила от мольберта, пачкала бы руки в краске и выплескивала на холст все, что чувствую. Но у меня нет такого выбора. Я ведь даже кисть взять в руки не способна. Она повернулась ко мне и слабо улыбнулась. - Тебе несказанно повезло родиться человеком, - произнесла Дейзи. - Может, тебе так и не кажется, но пожил бы ты хотя бы год в моем теле, сразу понял бы, как ошибался. Человеческая жизнь сложна, порой даже чересчур сложна, но в этом и заключается ее прелесть. Любые неприятности можно преодолеть; все рано или поздно проходит, оставляя лишь воспоминание, небольшой след на необъятном полотне памяти. Даже если тебе кажется, что это конец, что больше не осталось в твоей жизни радости, ты неправ. Пока ты не сделаешь свой последний вздох, все по-прежнему можно изменить. Чего не скажешь о моей жизни, где все предрешено за меня и я лишена любой возможности это исправить. Она вздохнула, и мне стало невероятно грустно от ее слов. Проходила минута, две, три, а мы все молчали, погруженные каждый в свои мысли. Она изучала небо, а я сверлил взглядом асфальт под ногами, и никто из нас не решался заговорить. Да и о чем тут было говорить? Мне так хотелось сказать ей что-то приятное, чтобы немного утешить ее, но все слова казались такими неподходящими. Я смотрел на нее, неоднократно открывал рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывал его и переводил взгляд обратно на асфальт, так и не найдя нужных слов. Пока я собирался с мыслями, девушка обернулась ко мне с улыбкой, простой дружеской улыбкой, и произнесла абсолютно спокойно, даже с нотками веселья в голосе: - Не люблю затяжные паузы после таких разговоров. Давай поговорим о чем-нибудь более веселом. Что думаешь о погоде? - Считаешь, что это веселая тема? - усмехнулся я, приподняв брови от удивления. - Все же лучше, чем неловко молчать, - засмеялась девушка. - Ну, а если серьезно, то откуда мне знать? Может, ты находишь дождь веселым? - О нет, я не люблю дождь, - ответил я, покачав головой. - Вся эта сырость, слякоть, лужи кругом - это не мое. Я был бы счастлив, если бы хоть на минутку выглянуло солнце. - А я люблю дождь, - пожала она плечами. - Особенно ливень, настоящий ливень с грозой, молнией и всем таким. Потрясающее явление. Но больше всего я люблю снег и холод, когда снежинки устилают весь город и кажется, будто он сам слеплен из него. Все сливается в один белый лист, на котором никто не нарисовал линию горизонта, и небо стало неразделимо с землей. - Да, красиво, - согласился я. - Но я все равно предпочту тепло и солнце. Когда на улицу вновь вернулся шум перекрывающих друг друга голосов, Дейзи встала на ноги, поправив свой и без того аккуратный и чистый белый костюм, заявила, что ей пора идти, и, улыбнувшись на прощанье, исчезла за углом. Я наблюдал за ее плавной походкой и ловил себя на мысли, что не хочу расставаться с ней. В какой-то момент мне захотелось подняться и побежать за ней, но эту идею я отверг так же быстро, как и придумал. Только через пять минут после ее ухода я встал и, подняв рюкзак, направился ко входу в школу. Я снова не мог сосредоточиться на уроках. Мысленно я все еще беседовал с Дейзи, и переключиться на учебу оказалось очень трудно: только я решал внимательно вслушиваться в слова учительницы, как мозг начинал перематывать моменты нашего разговора, и я погружался в них с головой, забывая, где нахожусь. Придя домой и оказавшись в своей комнате, я отбросил рюкзак в сторону и упал на кровать, но, пролежав так несколько минут, я понял, что во мне слишком много энергии для отдыха на кровати и мне срочно нужно чем-то заняться. Я пробежался взглядом по комнате и наткнулся на гитару, одиноко стоящую в углу. В очередной раз в моей голове промелькнул момент нашего разговора с Дейзи, и я вспомнил, что обещал попробовать сыграть что-нибудь, поэтому тут же ринулся к гитаре и уже через минуту держал ее в руках, проводя пальцами по упругим струнам. Я долго думал, что именно мне сыграть, какая песня больше всего соответствует моему настроению, но, так ничего и не вспомнив, решил импровизировать. Пальцы умело перебирали струну за струной. Казалось, я вовсе им не нужен: они сами прекрасно справляются со своим делом, а мне остается только слушать и наслаждаться. Комнату наполнила мелодия, довольно простая и заурядная, но теплая и приятная на слух. Мне захотелось усовершенствовать ее, и я стал пробовать новые мотивы, но пальцы, все еще помнящие годы обучения в музыкальной школе, играли все автоматически; я даже не успевал следить, куда их переставляю, но мелодия с каждой секундой становилась все громче, ярче и интереснее. Мне в голову пришла идея сделать из этой мелодии свою собственную песню, может быть, даже сочинить слова, и я схватил со стола лист бумаги и карандаш, вернее, какой-то остаток карандаша, стал внимательнее прислушиваться к звукам и записывать то, что мне покажется интересным. Я усердно трудился над песней около часа, но вскоре потерял к этому всякий интерес, отложил гитару, не написав и половины задуманного, и вновь упал на кровать, решив, что сейчас самое время отдохнуть и полистать ленту новостей в социальной сети. На следующий день я на каждой перемене искал взглядом Дейзи, надеялся, что она подойдет ко мне снова или хотя бы пройдет мимо, но ее нигде не было. Весь день я высматривал ее в толпе и, так никого и не встретив, неспеша брел домой со школьного двора, когда чей-то голос сзади окликнул меня. Я резко затормозил и встал как вкопанный. Конечно, я узнал этот голос, я просто не мог не узнать его, и внутри все затрепетало от одной мысли, что она сейчас позади меня и ждет, когда я подойду к ней. Обернувшись, я увидел ее, стоящую на углу и лучезарно улыбающуюся. Она помахала мне рукой, и я большими шагами стал двигаться в ее сторону. - Привет, - произнесла она, когда я остановился в полуметре от нее. - Привет, - широко улыбнулся я. - Я думала о вчерашнем, - говорила девушка, - и, знаешь, я, кажется, забыла сказать, что мне было очень приятно провести с тобой какое-то время. Я никогда не чувствовала себя так хорошо после разговора. - Она усмехнулась и на секунду опустила взгляд. - Наверное, потому что я больше ни с кем так откровенно и не разговаривала. - Мне тоже было приятно, - с жаром говорил я, продолжая улыбаться во весь рот. - И я тоже, если честно, давно не разговаривал с кем-то так близко и с таким интересом. Дейзи не то обрадовал, не то рассмешил тот факт, что я стоял перед ней и, уже ни капли не стесняясь, выкладывал все, что думал, и с такими бешеными эмоциями, каких у меня не было, наверное, никогда. Я чувствовал себя дураком, но мне было плевать, насколько смешным я ей показался. Намного интереснее было то, что в ее глазах вновь заиграли искорки веселья. Они смеялись, и я отчетливо видел эту радость и от нее радовался сам так сильно, что, казалось, будто сейчас взорвусь. Мне хотелось смеяться вместе с ее глазами, и это, определенно, было одно из самых невероятных ощущений в моей жизни. - Ты собираешь домой? - спросила Дейзи. - Да, - односложно ответил я и вдобавок утвердительно кивнул головой. - Далеко будет, если идти пешком? - Около получаса ходьбы, - пожал я плечами. - Как по мне, не особо много. - Я вопросительно посмотрел на нее. - Хочешь со мной? - Я подумала, было бы неплохо пройтись, - улыбнулась она. - Если ты, конечно, не против. - Я только за, - обрадовался я, и мы вместе пошли прочь со школьного двора. Первые несколько минут мы шли молча, изредка поглядывая друг на друга, но не решаясь что-либо сказать. Я весь день ждал ее появления, думая, как мы снова разговоримся с ней на самые разные темы, но вот мы идем совсем рядом, и я забыл обо всех возможных темах для разговора, которые еще с утра вертелись в моей голове. Наконец, Дейзи подняла глаза на меня и попыталась положить конец неловкому молчанию. - Как прошел твой день? - спросила она. Я поднял голову и пожал плечами. - Как обычно, - ответил я. - Школа, уроки. Ничего необычного. Я посмотрел на нее и увидел, как она легко улыбнулась. Я улыбнулся в ответ. - Ну, а ты? - продолжал я. - Тебя, кажется, не было в школе. - Да, ты прав, - согласилась Дейзи. - Но я и не учусь в школе, чтобы постоянно находиться там. Я думала заглянуть в середине дня, но не вышло. - Так чем же ты занималась? - спросил я, не отрывая взгляда от нее. - А чем еще может заниматься Смерть? Она грустно усмехнулась и на секунду вновь повернулась ко мне лицом. Ответа на этот вопрос, конечно, не требовалось; слишком глупо было спрашивать об этом, и теперь я почувствовал смущение оттого, что в очередной раз поднял тему, о которой ей было больно говорить. Я медленно кивнул и отвернулся, принявшись рассматривать дорогу впереди. Мы не прошли еще и половины пути, что, впрочем, было хорошо: мне хотелось подольше побыть рядом с Дейзи, даже если мы будем просто молчать большую часть дороги. - Вчера ты просила пообещать, что, придя домой, я попробую что-нибудь сыграть на гитаре, - напомнил я, решив прервать молчание и заодно сменить тему. - Думаю, тебе будет приятно знать, что я сдержал обещание. Девушка тут же оживилась и посмотрела на меня заинтересованным, даже немного восторженным взглядом. - Правда? - произнесла она. - И... что ты думаешь? - Думаю, что мне действительно нравится музыка, - ответил я, обрадовавшись ее интересу. - Я рада, - искренне улыбнулась Дейзи. - Не забрасывай это дело, если правда чувствуешь к нему страсть. Я широко улыбнулся, а затем перевел взгляд и снова стал смотреть вперед. - Еще я пробовал сочинять песню, - продолжал я, стараясь не создавать больше длинных пауз. - Это замечательно, - она одобрительно кивнула головой. - И как? У тебя получилось? - Не совсем, - протянул я. - Я написал лишь половину, может, и того меньше. Это сложнее, чем я думал. - Сыграешь для меня, когда закончишь? - весело спросила она все с той же светлой улыбкой на губах. - Обязательно, - пообещал я, и мы пошли дальше. Разговор снова приобрел те приятные черты, которые заставляют навсегда запоминать каждое слово и тепло, полученное за время беседы. Мы говорили о многом, в основном о самых простых вещах вроде любимой музыки и забавных историях из прошлого, и улыбались друг другу, весело смеялись над шутками. Я узнал, что Дейзи - большая любительница природы и не может не восхищаться ее разнообразием и удивительной красотой. - Сколько лет я вижу это небо, - говорила она, - сколько раз смотрела на него, и все равно не могу перестать восхищенно вздыхать при виде белых облаков причудливых форм, бледно-розовых рассветов и алых закатов. И когда я наблюдаю за тем, как медленно встает солнце, окрашивая небо в самые нежные, самые удивительные цвета, как вместе с ним оживает город, я понимаю, именно эти моменты и делают мою жизнь прекрасной. Они приносят в нее умиротворение, спокойствие, гармонию, и как бы одиноко или грустно я себя не чувствовала, я знаю, что есть что-то, ради чего стоит проживать день за днем, ведь каким бы плохим он не был, он всегда начинается и заканчивается самыми прекрасными из всевозможных явлений - рассветом и закатом. Ты можешь невероятно устать, убить все нервы, прийти домой с желанием лечь и умереть, но стоит посмотреть на оранжево-красный закат за окном, и все тревоги отступают, и снова хочется жить, и хочется вечно сидеть напротив окна, чувствовать волны прохладного ветерка на лице и смотреть на это пылающее небо. Я слушал ее и вдохновлялся каждым словом. Когда она что-то рассказывала, что-то, что так сильно захватывает ее, ее глаза бешено блестели, в них бился настоящий огонь. Еще никогда эти два серых океана не казались мне такими прекрасными; я был готов утонуть в них, залечь на самое дно, лишь бы разглядеть, как много тайн хранится в этих глазах, сколько подлинных эмоций заключено в них. Всю дорогу я говорил неохотно, стараясь давать ей больше возможностей высказаться, а сам растворялся в ее глазах под чарующий звук так полюбившегося мне голоса. Я был так увлечен беседой, что даже не заметил, как прошел мимо собственного дома, и нам пришлось несколько минут идти в обратном направлении. Наконец, мы остановились и встали прямо друг перед другом. Пришло время прощаться, и мы оба знали это, но молчали, не решаясь произнести такое короткое, но невыносимо сложное слово "прощай". Вместо этого мы смотрели друг на друга и глупо улыбались. - Наверное, мне пора, - наконец произнесла Дейзи, и я впервые услышал в ее голосе робость, волнение и даже легкую дрожь. - Да... - неуверенно согласился я, не отводя взгляда от ее лица. - Тогда прощай, - сказала она и ненадолго растянула губы в дрожащей улыбке. - До встречи! - До встречи, - глухо повторил я, сглотнув ком в горле. В последний раз наши взгляды встретились. Мы смотрели друг другу в глаза так жадно, словно прощаемся навсегда, и в этот момент я осознал нечто очень странное: меня непреодолимо тянуло к ней. Внутри все затрепетало, сердце билось так быстро, что готово было выпрыгнуть из груди - самое время, чтобы сказать нечто очень важное, но вот она опускает глаза, бросает ослепительную улыбку на прощанье, разворачивается и грациозными шажками уходит вдаль, постепенно исчезая из видимости. Я все стоял и смотрел ей вслед, пребывая в очень необычном состоянии, похожем на смесь всевозможных, самых противоречивых чувств: радости и отчаяния, восторга и боли, воодушевления и тревоги. В этот момент я понял, что влюблен. Влюблен сильно и абсолютно бесповоротно.Любовь
6 марта 2018 г. в 15:20
Все выходные я пролежал в кровати. Вылезать из нее мне не хотелось даже за едой, потому что аппетита у меня не было, и если бы не мама, которая регулярно что-то приносила мне в комнату и заставляла съесть хотя бы небольшую часть, я бы мог провести эти два дня совершенно без еды и даже не заметить этого.
Единственные занятия, за которыми я провел выходные - это сон и воспоминания. В моей комнате, в самом дальнем углу, до которого мне почти никогда не было дела, стояла большая коробка, доверху заполненная вещами, представляющими для меня особенную ценность. Большую часть содержимого составляли фотоальбомы, открытки, какие-то бумажки и другие различные вещи, которые так или иначе были связаны с Мэй, нашей дружбой. Такая же коробка была и у нее, и мы собирали туда все самые незначительные мелочи вроде переданных друг другу записок на уроке или забавных рисунков, карикатур на раздражающих учителей и одноклассников. Мы делали это для того, чтобы через десятки лет, в моменты печали или одиночества, кто-то из нас мог заглянуть в эту волшебную коробку, вспомнить о нашей дружбе и осознать, что как бы плохо он себя не чувствовал, что бы не произошло, в мире есть по крайней мере один человек, который всем сердцем любит и верит в него.
И вот настал такой момент, когда мне нужна была чья-то поддержка больше, чем когда-либо. Я искал ее у мамы, и мама давала мне максимум любви и заботы, что я очень ценил, но мы с ней не были близкими друзьями и почти ничего друг о друге не знали, а мне нужна была именно дружеская поддержка. Такая поддержка, которую всегда давала мне Мэй, знавшая меня лучше меня самого. Мне нужно было чувствовать себя абсолютно комфортно и осознать, что я могу говорить обо всем, не стесняясь, а мама... Мама делает все, чтобы мне было хорошо, и я очень ее люблю, но полностью довериться ей у меня никогда не получалось.
Так что я искал утешения в этой коробке, хранившей все детали нашей дружбы с Мэй, и перебирал ее содержимое целыми днями. Я листал фотоальбом, читал записки и не мог не улыбаться, вспоминая обо всех обстоятельствах, в момент которых были сделаны фотографии и написаны строки, которые никогда в жизни не впечатляли меня так, как сейчас. Я улыбался, но каждое воспоминание отзывалось в моем сердце невыносимой болью. Мне казалось, что все это разгонит мою грусть, но вышло так, что я, наоборот, погрузился в еще большее уныние. Но я не стал убирать коробку, я продолжал рыться в ней, несмотря на то что она приносила только мучения. Быть может, мне и не хотелось чувствовать себя лучше. Быть может, мне просто хотелось страдать.
Вдобавок к моему настроению погода была отвратительной. Дождь лил так, словно усердно старался затопить весь город, и от этого мне становилось только грустнее. Серость за окном нагоняла сонливость. Наверное, я никогда не спал так много, как в эти выходные, потому что единственное, чего мне хотелось в эти два дня - это выпасть из реальности, забыться, не ощущать ничего, а сон оказался самым оптимальным вариант. Я спал крепко и почти не видел снов, так что, проснувшись, стремился вернуться в эту пустоту снова.
Миссис Флорес приглашала нас с мамой на похороны Мэй, которые состоялись в воскресенье утром, но я остался дома, а мама не стала настаивать. Возможно, когда-нибудь я пожалею о том, что не воспользовался возможностью попрощаться с Мэй, посмотреть на нее в последний раз, но мне было слишком трудно прийти на кладбище и увидеть лучшую подругой мертвой. Я все еще не мог смириться с тем фактом, что ее больше нет, до конца, и смотреть, как ее тело опускают в землю, было бы невыносимо больно для меня.
Мама вернулась домой во второй половине дня и застала меня в комнате за просмотром фотоальбома. Я был так увлечен разглядыванием фотографий, что заметил ее присутствие только тогда, когда на страницу альбома упал бумажный конверт.
- Что это? - спросил я, устало посмотрев на маму, которая в это время опустилась на кровать рядом со мной.
- Миссис Флорес нашла это в комнате Мэй, когда разбирала ее вещи, - ласково ответила мама, взяв меня за руку. - Она не стала его распечатывать, но хотела, чтобы это сделал ты. Думаю, тебе будет интересно.
Еще несколько секунд мама смотрела на меня, а потом, убрав волосы с моего лба, поцеловала и вышла из комнаты, оставив меня наедине с письмом. Долгое время я безмолвно смотрел на закрывшуюся после нее дверь, совершенно ни о чем не думая, а потом медленно перевел взгляд на конверт. Посреди сложенного белого листа бумаги черными чернилами было выведено и подчеркнуто мое имя. Я узнал почерк Мэй и стал выводить пальцем каждую букву. Пока в моих руках был этот конверт, меня не покидало ощущение, будто я держу что-то особенное, что-то, к чему прикасалась Мэй еще когда была жива, и от осознания этого меня вдруг передернуло и, по моей коже побежали мурашки. Еще не заглядывая внутрь, я понимал, что это предсмертная записка.
Первые пять минут я в смятении смотрел на конверт, не решаясь раскрыть его и прочесть письмо. Мне было неловко; я не знал, хочу ли я сейчас его читать, или стоило бы отложить его до лучших времен и прочитать в более спокойном состоянии. Я предугадывал содержание и был уверен, что не смогу сдержать слез, но любопытство настойчиво упрашивало вскрыть конверт и заглянуть внутрь. В итоге, повертев конверт еще минуту, я решил, что раз уж страдать, так страдать до конца, и достал письмо. Аккуратно развернув листок бумаги и взглянув на причудливые буквы, которые могла вывести только Мэй, я уже почувствовал, как мое сердце сжалось от боли, но только грустно улыбнулся и начал читать.